предотвратить? Кто?!
- Ты прав. Но бензин придется сливать на землю. Жаль.
Взрывчатка пригодилась бы.
- Бензин. Я успел забыть про него:- Терешков потряс
головой.
Марков тем временем вынул из кармана крошечный
фонарик и включил. Фонарик разразился ослепительной
вспышкой и потух. Стало еще темнее.
- Этого следовало ожидать, - сказал Марков.
- Может быть, стоит дождаться утра, - сказал Терешков.
- И опять позорно влипнуть? Нет, товарищ. Работать
будем при свете звезд!
И они стали работать при свете звезд. Вылит был на
землю опасный гремучий бензин, выброшены подальше
ставшие бешеными электрические аккумуляторные батареи. А
вот патроны выкидывать не стали, прочные надежные кольты
могли выдержать один-два сокрушительных выстрела. Самое
важное дело иной раз - эти два выстрела.
- Направо или налево?
- Налево, командир. Посмотри: там светится небо.
Значит, там город. Большой город. Светлый город.
А буквально через минуту позади раздался звук
множества стремительных моторов. И свет десятка фар
плеснул по ленте шоссе, по столбикам на обочинах и по серой
траве за кюветами.
Первые мотоциклетки пролетели мимо, но несколько -
затормозили.
- Что, братаны? Искра в землю ушла?
- Бензин клю. И батарейки слевили.
- Ка-азлы, ну! Бензин - запросто, и прикурить дадим, но
динаму крутить придется! А до заправки километра четыре!
- Докрутим!
- Стас, ты там с канистрой! Плесни пацанам по шкалику!
Пивом потом отдадите!
- Парни, ну и байки у вас! Ну, я расперся! Димон, ты секи,
какие байки! Это же "Байер" двадцать седьмого года! И - как
новый! Ну, клево! Да на таком не ездить, на таком спать надо!
Под подушку класть! А второй!..
- Стас, давай скорей! Не успеем, без нас мудил истребят!
Раскрошат!
- Успеем!..
Переливаемый бензин пахнет скоростью.
- Козлы в натуре наших отметелили! Ну, мы им щас!..
Клеммы на клеммы, искра. Мотоциклетка Маркова
завелась с полтырка. А мотоциклетку Терешкова не нужно и
тыркать: лишь поверни ключ. Теперь - крутить мотор!
- Вперед! Вы с нами?
- Да!
Фары не включать, да уже и не надо: рядом тарахтят
мотоциклы Стаса и Димона, и света их фар - голубоватого,
резкого - хватает на всех. Впереди - перемиг красных стоп-
огней.
Теплый задувающий ветер.
Восторг. Туманит голову.
Сколько проехали? Пять километров? Десять?
- Направо!
Узкий съезд, нырок, потом в горку - и вдоль забора.
Фонари на заборе и колючая проволока.
- Стоп!!!
Почти обрыв. Вот: это плоская крыша, как в
туркестанских аулах, на нее можно войти, не заметив, что это
крыша. И двор внизу, обширный двор, залитый ослепительным
светом множества фар. Грохот моторов. В скрещении фар -
пять автомобилей, распахнуты двери, людская суета.
То, что доносится до слуха, лишь рваный мат. Изредка -
смысловое слово.
- :покрошу всех!.. - и в руках одного, что возле машин,
появляется карабин-автомат, мечта Виты! - :дорогу,
вонючие!..
И Терешков без мысли о чем-либо достает кольт,
досылает патрон и стреляет под ноги этому безумному.
Кажется, вновь что-то взрывается в руке. Вылет пламени
на два метра. Пистолет подлетает и бьет повыше лба (синие
искры под черепушкой), и тут же выплескивает на лоб горячая
струя. А внизу - столбенеют на миг, и этого довольно:
мотоциклетки срываются враз, разя и расшвыривая врагов.
Но Терешков уже не видит ничего: глаза заливает
липким, и он садится, обхватив голову руками и пытаясь хоть
так удержать бег крови.
Подхватили и понесли, и уложили на что-то, отняли руки,
сквозь стиснутые веки розовый в прожилках свет.
- Цела кость.
- Так это ж голова:
- Тащи бинт.
- Ну, месилово мы им устроили! Теперь не сунутся, ка-
азлы:
- Самим валить надо, менты набегут:
- Свалим. Впервой, что ли?
- Ну и тебя и пушка, братан! Я думал, оглохну.
- Как тот ка-азел подскочил! И про пищаль забыл:
- Ну-ка, открой глаза. Видишь все?
Терешков приподнялся. Заслонился от бьющего света.
- Нормец. Ехать надо?
- Ну. Сможешь?
Его вдруг потянуло рассказать, как он в девятнадцатом,
раненый сам, волок плавнями комиссара Берлаха, а
петлюровские разъезды шастали по берегам. Тогда было
труднее. Но вместо рассказа он встал, распрямился.
- Комсомольцы есть?
- Есть, есть. Все есть. И комсомольцы есть, и пиво
найдется: Руки вытяни. Ага. Сойдет.
- Где мой аппарат?
- Да вот: Крутая машина, братан, слушай! Я такие
только на картинке и видел. Это же вроде концепт - или уже
серия пошла?
- Это трофей, - строго сказал подошедший Марков. -
Взят в бою.
- Слушайте, парни, а сами-то вы откуда?
- Из Москвы.
- От Хирурга, что ли? - и - напряжение в голосе.
- От Панкратова.
- Не слышал:
- Эй, - закричали снизу, - тут у них пацан какой-то
связанный! Да он еще и негр!
Терешкову ярко вспомнились рейнджеры. Затеплился
бок под кольтом. Гады.
- Дайте ему по башке, - велел он, - и путь лежит.
- Ну!
Заводятся моторы. Запах сгоревшего бензина. Муть.
- Понеслись!
И - понеслись! Вновь надо было крутить динамо, мотор
ревел и вибрация била в руль, но Терешков был счастлив.
Сзади слышны были сирены, похожие на полицейские,
но не было ни погони, ни пальбы. И коптеры не утюжили небо,
и с оверлук-сателлитов не давали подсветки:
Короткая езда - может быть, пять минут.
Нырнули в спящий квартал. Звук упруго отлетал от стен.
Под арку. Неровный проезд. Переулок. Налево:
- Стоп! Глуши!..
Дворик - маленький, десять на двадцать. Со всех сторон
- черные воротца. Стас - или Димон? - быстро отпирают
одни, внутри загорается свет, там небольшой ангар, стоит на
козлах мотоциклетка, что-то валяется:
- Закатывайте!
И Терешков закатывает горячую мотоциклетку внутрь,
прислоняя к стене, набиваются другие, всего их семеро,
ворота закрываются, скрежет замка:
- Уау! Как мы им вломили!
- Димон, чего ждем? Отпирай!
Поднимается люк в полу, там загорается свет.
- Пошли. Эй, придержите парня!
Терешков понимает, что придержать нужно его, но все
равно успевает упасть раньше.
И сразу - вкус пива на языке.
- Пьет.
- Так ведь пиво же:
- Слушай, в больницу, наверное, надо чувака: мозг
сотрясло:
- Ничего, товарищи, все обойдется, - голос Маркова. - Он
и с поезда падал, и с аэроплана - без последствий. Привычка
выработалась.
- Каскадер, что ли?
- Можно сказать и так:- Марков бывает порой
удивительно уклончив:
- Нормец, - повторил Терешков, не открывая глаз. -
Пуржать - не стоеросить. Про. Химли загуенец держать?
Он попытался сесть. В голове, если говорить честно,
бродило.
- Нич-чё не понимаю:- прошептал кто-то с уважением.
Терешков с трудом проморгался. Он почему-то ожидал,
что свет будет невыносимо яркий, но нет: молочно-белый,
оплетенный проволокой фонарь светил хорошо, в меру.
Мотоциклетчики - молодые парни в расстегнутых кожанках,
один с бородой, один с волосами до плеч - лежали и сидели
на зеленых и серо-полосатых тюфяках, брошенных на пол. В
центре между всеми стоял большой надорванный картонный
ящик, из которого изумленно таращились пивные банки.
Одну, открытую, тут же сунули Терешкову в ладонь.
- "Миллер", - тщательно прочел он надпись на боку. -
Ненавижу:
И, запрокинув голову, стал шумно пить.
- А его зовут Валентин, - сказал Марков. - Сейчас он
вправит себе мозги и будет общителен, как я.
Терешков втянул последние капли и кивнул.
- Да, - сказал он. - Я могу быть общителен, как мой друг
Марков. Хотя его вызывающие отношения с женщинами
вызывают ненужное отношение к себе. К нему. К себе: Или?..
Да. Так что я хотел сказать? А, вот. Вспомнил. Какое число
сегодня?
- Шестое:
- А месяц?
- Ну так это:. Июнь.
- А год?
- Ни хрена ты с дуба рухнул: Девяносто восьмой.
- Я тебе говорил! - Терешков уставил палец на Маркова.
- Все сходится. И еще, товарищ: что это значит: "Крутой
навороченный байк"?
Глава восьмая
Прошло десять дней. В Москву, в Москву!.. Первый из списка. Почем
диктатура пролетариата?.. Здравствуй, Ленин.
Здесь пришлось проще, чем в две тысячи двадцать
восьмом. По крайней мере, были в ходу и золото, и наличные
деньги. Больше того: за деньги можно было купить все что
угодно. До чего кстати оказался сверток старой, вышедшей из
употребления "зеленой капусты", сунутый в последнюю минуту
Дедом. Здесь "капуста" имела немалый вес: да и
николаевские империалы можно было легко обменять на
непривычного размера и вида рубли:
- Вот она, мерзкая рожа капитализма! - говорил Марков,
потрясая темно-красными обтрепанными паспортами с
переклеенными фотографиями. - Как поживаете, Сергей
Панкратьевич Козорезов, год рождения тысяча девятьсот
шестьдесят четвертый? Прекрасно поживаю, отвечаешь ты
мне, Федору Эдуардовичу Мелешко, рождения тысяча
девятьсот шестьдесят девятого...
- Две мерзких рожи, - меланхолично отвечал на это
когда-то Терешков, а ныне Козорезов.
- Все продается и все покупается!..
- А что? Очень даже удобно.
- Ты ренегат, Козорезов!
- И разложенец. Давай лучше решим, командир, что
делать будем. В тактическом плане у нас полное отсутствие
ясности:
- Что делать, что делать: Внедряться.
Они внедрялись уже вторую неделю. Удачно сведенное
первоначальное знакомство помогло замечательно:
мотоциклетчики не выдавали тех, кого однажды сочли своими.
Они и были зачаток тех самых "ночных бомбардировщиков",
которые так дерзко сопротивлялись интервентам тридцать лет
спустя: Но сами мотоциклетчики этого еще не знали и не
подозревали ни о чем грядущем.
Повседневная жизнь, в которую вскоре окунулись
испытатели, ничем не походила на ночное приключение.
Здесь - как, впрочем, и "дома", и в будущем - есть разные
миры, текущие раздельно, почти не перемешиваясь: как вода
и масло:
С помощью Димона "вписались" в маленькую облезлую
квартирку - но с ванной, горячей водой и ватерклозетом -
вблизи железнодорожной станции, обзавелись самыми
неотложными документами (их требовалось немало, но, в
обличие от будущего, тут они достаточно легко добывались);
подолгу смотрели "ящик" (так тут назывался предшественник
скрина), читали свежие газеты, вечерами вели беседы с
заезжавшими на огонек мотоциклетчиками - осторожно и по
касательной. Впрочем, своих чудаков и даже опасных
сумасшедших на улицах хватало с избытком:
Республика агонизировала. Коммунисты стали
банкирами и заседали в парламенте. Над Москвой
возвышался идиотский памятник царю Петру. Белые
безнаказанно издавали толстые газеты. Харьков оказался за
границей. Нищие подаяние не просили, а - требовали.
Бандиты никогда не бывали в лесу.
- Если мы уцелеем, - зло сказал Марков, - потом надо
будет отскочить еще на тридцать лет - и разобраться с
негодяями, которые погубили революцию.
- Для этого надо точно выяснить, кто они, - усмехнулся
Терешков. - А для этого - переворошить три вагона книг и
старых газет. Будет ли у нас время?
- Мы обязаны сделать все, чтобы оно появилось.
- Мы обязаны всего лишь вернуться и доложить:
- Ты прав. И ты не прав. И давай не будем об этом
больше. Решение принято. Верное или неверное - это уже
другой вопрос. Ответ даст трибунал. Продолжим наш поиск.
- Да, командир.
В первый день они сделали то, чего не успели сделать в
будущем: выписали запомненные имена из рассказов Деда и
Артиста. Имена тех, кто был виновен во всем.
Банкиров, губернаторов, фабрикантов, политиканов,
газетчиков.
Высоких милицейских чинов, контрразведчиков и
провокаторов.
Попов и генералов-предателей.
И кое-кого еще:
Потом следовало пропустить этот обширный
расплывчатый список сквозь сито, чтобы ушла мелочь, ушла
пена - и на решетке остались, нервно подпрыгивая, несколько
крупных существ. После ликвидации которых дьявольский
план осуществиться не сможет.
Но это сито еще предстояло сплести.
На это дело Марков положил три месяца. Узнавать,
узнавать и узнавать. Все обо всем.
Стояли солнечные знойные дни. Поезда, грохоча,
поднимали вонючую пыль.
