- Веди, показывай.
- Ты что думаешь, потаинник:
- Потом. Все потом: - и, когда отошли достаточно далеко от колодца, у
которого бродиславы расположились на совет: - Я-то думаю, дурак, чьим тут
духом пахнет: Пактовий. Это точно Пактовий.
- Что за Пактовий?
- А, ты не знаешь... Сын старика Пактовия. Который, если помнишь,
мятежника Дедоя укоротил. Так вот, младшего этого кесарь, государь наш, за
кесаревой в Кузню послал:
- Про это я слышал. И что?
- В битве на Кипени пропали и кесаревна, и Пактовий. Теперь понимаешь?
Афанасий даже остановился.
- Так ты думаешь - она?..
Конрад Астион кивнул. Глаза его светились. Как в темноте у кота.
Вторую схватку сотворили через версту: степняки ждали засаду у гати,
пробирались осторожно - а их приняли чуть дальше, когда они вроде бы
успокоились. Два выстрела - и вскачь. До моста, за который Алексей решил
зацепиться надолго.
Теперь он не заманивал и не бил исподтишка. Пушки встали, можно
сказать, на виду - справа и слева от моста, укрытые, как щитами, наскоро
сбитыми плахами настила. Берега речки были достаточно болотистыми, чтобы
поиск брода отнял у степняков не один час.
Двух своих верховых он послал в дозоры по берегам, остальных спешил.
Сам залез на растущую прямо у моста старую яблоню.
Было уже вполне светло, хотя солнце не показывалось еще из-за плотной
дымки, в которую превратился, поднявшись, туман. Авангард степняков стоял
шагах в пятистах от него. Дальше видна была вся колонна. Всего около сотни
клинков, подумал он. Нет, больше. Скорее, две. Он видел, как группы всадников
отделились от основной массы и разъехались влево и вправо.
Будем ждать.
Он спрыгнул с нижнего сука. Азар, прижав к груди, резал каравай. Рядом
на вышитом полотенце лежали толстые ломти окорока. Плетеная бутылка,
заткнутая темной деревянной пробкой с отполированным многими
прикосновениями круглым навершием:
- Перекуси, старший, - сказал он. - Думаю, с час у нас жизни есть.
Оказалось - меньше. Сорок минут.
:Первая горящая стрела свистнула довольно высоко и вошла в землю у
обочины. Прошлогодняя трава полыхнула было, но разгораться не решилась,
отделалась густым белым дымом.
Алексей взлетел на дерево.
Аркбаллиста. Одна.
Далеко. Полверсты.
Он видел, как четверо полуголых накручивают ворот, видел дымок
поджигаемой стрелы: Начало ее полета было почти незаметно, потом -
медленно вздымающийся дым с искоркой на конце. Какое-то бесконечное время
ему казалось, что искра замерла - а значит, летит прямо ему в лицо. Он с трудом
подавил порыв спрыгнуть, распластаться:
В последний момент искра и дым ушли влево-вниз - и брызнув огнем и
щепками там, где еще что-то оставалось от настила моста, утонули в мягкой
черной прибрежной грязи.
Следующая стрела будет в цель: насколько это вообще возможно на
такой дистанции.
Отрада не спала, какой тут сон, изредка замирала мыслью, но не успевала
отдышаться, как тут же вновь и вновь налетали, сшибались, разваливались, и
опять налетали, и опять бились в нее и друг в друга горячечные слова, картины
виденного: вдруг - вскочила в тревоге: а через минуту в дверь стукнули и
вошли, не дожидаясь ответа - двое. Ставень ее окошка был закрыт, за дверью же
угадывался день. Показалось, что вошедшие застыли надолго. Потом один из них,
невысокий и худощавый, опустился на колено:
- Кесаревна, прощения просим:
- Кто вы? - спросила она, откидывая волосы, вымытые вчера: еще до
того, как стало известно о врагах, а значит - вечность назад: - И что вам нужно?
За спинами незваных трепетала старостина дочка. Фонарь в ее руке ходил
ходуном. И коленопреклоненный не глядя взял тот фонарь и осветил свое лицо и
лицо своего спутника, который тоже, помедлив секунду, опустился на колено.
Правая рука его покоилась на косынке:
- Вы узнаете меня? - спросил худощавый.
- Астион, - вспомнила Отрада. - Я видела вас на совете: и потом:
- Да! А это - владетельный слав акрит Афанасий Виолет, ленник этих
мест.
- Вы ранены? - спросила его Отрада.
- Давно, кесаревна. Еще весной, в первых боях.
- Встаньте. Подождите меня в сенях, я оденусь и выйду к вам. Проскиния,
помоги, добрая моя:
Ведь все хорошо, уговаривала она себя, не попадая в рукава льняного
платья с вытканным орнаментом; платье это, слежавшееся до желтизны складок,
принес по поручению знахаря его внук, и Проська потом целый день вываривала
это платье с золой, а после отглаживала вальком. Алексей просмотрел - очень
внимательно - орнамент и остался доволен.
Платье, если честно, висело на ней, как на вешалке, и даже рукава
следовало подворачивать:
:все хорошо, все хорошо, но откуда тогда эта тревога, эта воющая в
голове сирена - откуда? Будь очень острожной, проговорила она мысленно и
даже мысленно написала эти слова на стене, но ничем настороженность не
выдавай:
Она вышла в светлые сени. Гости стояли, хозяев как ветром сдуло.
Позади часто-часто дышала Проська. Пожалуй, до нее только сейчас дошло, из-
под кого она выносила горшки: Отрада чувствовала, что ее покачивает, как
водяное растение.
- Я готова выслушать вас, - сказала она.
И села на плетеный стул.
- Кесаревна, - сглотнув, проговорил Астион: Конрад Астион, вспомнила
она наконец имя, - оставаться здесь опасно, безумно опасно, смертельно:
- Возможно, - пожала она плечами. - За последние полгода я не могу
припомнить ни одного безопасного дня. Тем не менее я все еще жива.
- Но не сейчас же: Враги уже близко!
- Алексей велел мне ждать его здесь. Я имела не одну возможность
убедиться, что он всегда знает, что говорит.
- Кесаревна. Я не сомневаюсь в уме и честности вашего телохранителя, но
- врагов больше десятикратно!
- Он велел мне ждать. До завтрашнего утра. Завтра он вернется.
- Так. А если - нет?
- Он вернется. Так гласит пророчество.
- Кесаревна, помимо пророчеств есть еще и долг! Мой долг - увести вас и
укрыть от врага:
- Вы можете вместе со мной дождаться утра.
- Будет поздно:- Конрад впадал в отчаяние.
- Возможно, - она пожала плечами. - Но и у меня есть свой
неисполненный долг:
- Сейчас ваш долг - позаботиться о своей безопасности!
- Вы забываетесь, потаинник.
- Простите: Да, я забываюсь. Потому что боюсь. Не за себя:
- Дорогой мой Конрад, мы уже потеряли так много, что бояться за себя нам
просто глупо. Скажите, есть ли у вас план, которому вы следуете, или же просто
применяетесь к обстановке?
Конрад посмотрел на нее, перевел взгляд на Афанасия. Афанасий ответил
ему едва различимой ухмылкой.
- Сейчас:- Конрад прикрыл глаза, чуть запрокинул лицо, развел руки.
Постоял так. Расслабился. Кажется, последняя кровь отхлынула от его щек. -
Хорошо. Будем надеяться, что я не растратил все свое чутье: У меня задание:
найти государя нашего кесаря. Поскольку Мечислав Урбасиан, прятавший его,
погиб, а оба помогавших ему неграмотны и безъязыки:
- Но был же еще эскорт! - удивился Афанасий.
- На четыре дня Мечислав оставил эскорт. У гор Монча. На руках у него:
потом: оказались кровавые мозоли. От весел, я думаю. И у помощников тоже. По
времени получается:
- Вот зачем тебе Кама, - сказал Афанасий.
- Да.
- Кто вас послал? - резко спросила Отрада.
- Потаинник Юно Януар.
- С целью?
- Не допустить захвата государя нашего кесаря: живым.
- Я запрещаю вам делать это, - медленно сказала Отрада. В горле ее что-
то опасно клокотнуло, и она поняла, что еще миг - и может случится: может
случиться все. Она зарыдает: или убьет этого человека: или бросится бежать -
туда, по дороге, навстречу: - Я запрещаю, - повторила она.
- Кесаревна, - Конрад посмотрел ей прямо в глаза, - я не могу принять
это запрещение. Приказы моего начальника для меня на втором месте после
приказов государя нашего кесаря. Кесарь же Светозар тот приказ подтвердил. Вы
можете теперь приказать мне: скажем, покончить с собой, и я это сделаю -
после того, как выполню приказ.
- Акрит, - яростно повернулась Отрада к Афанасию, - арестуйте этого
человека! Я обвиняю его в измене и покушении на убийство кесаря.
- Ты арестован, Конрад Астион, - сказал Афанасий.
Конрад с готовностью снял с перевязи меч и подал его Афанасию.
- Отдаю себя в ваши руки, кесаревна, - сказал он со странным
облегчением.
Он этого и хотел, промелькнула мысль. Отрада чувствовала, что уже не
может сдерживать дрожь. Ею опять воспользовались: Дура.
- Заприте его где-нибудь рядом, - сказала она. - Я решу, что делать
дальше:
Глава шестая.
Дворец пропах дымом пожаров и курильниц. Трупы вынесли, кровь и
нечистоты засыпали опилками и отрубями, испачканные ковры скатали - и все
равно находиться там было невозможно. Император велел обставить для себя
ротонду в саду отдохновений.
Ему было о чем подумать.
Уже с полуночи конные куплы и пешие тысячи неслись по дорогам на
север и на запад, занимая форты и крепости, ставя охрану на мостах и
перекрестках дорог. Из Порфира вышли сорок кораблей, последние корабли
империи, и тоже двинулись на север, дабы блокировать побережье. С каким-то
странным чувством император отметил про себя (будто не знал раньше), что
степняки за все эти десятилетия так и не научились строить сколько-нибудь
приемлемые корабли и ходить на них по морям:
Сейчас он не мог позволить себе никакие чувства вообще. Наблюдать за
полетом бабочек и стрекоз: Отстранившись от себя, он оглянулся. Этот высокий
крепкий человек с лицом скорее простонародного учителя или деревенского
актера, чем потомка древнейшего рода, испытывал сейчас сильнейший страх
провала, с которым справлялся привычным усилием - но избавиться, конечно,
не мог. За этот страх его можно было уважать: Кроме того - вследствие все того
же страха - ему хотелось быть сейчас среди войск, на острие наступления - там,
где наиболее вероятны всяческие сложности. Но при всем том он отлично знал,
что останется здесь хотя бы потому, что еще не все закончено с Астерием:
Потом:потом можно будет броситься в простые бои. Он понимал, что в
сегодняшний вечер будет решающая битва. Все, что придет потом - решится
здесь и скоро.
Солнце перевалило обеденный знак и стало красноватым в дыму
горящего города. Император запретил беспокоить себя по делам даже
наиважнейшим, доверив произведенному в стотысячники Феодоту решение всех
вопросов. Поэтому появление маленького служки просто легко и поверхностно
удивило императора, но отнюдь не разгневало и не раздосадовало.
- Государь, - быстро поклонившись, проговорил служка, - плененный
чародей скончался:
- Да?..
Императору требовалось хотя бы несколько минут, чтобы вернуть себе
обычное восприятие действительности. Он не дал себе этих минут, просто
тронувшись в путь за семенящим служкой. Он смотрел в его зеленую с
бронзовыми блестками спинку, сохраняя в себе безмятежность и упоительное
бесчувствие. Жучок бежал перед ним, красивый луговой жучок:
- Тебя послали, потому что боялись моего гнева? - спросил император.
- Да, государь, - служка на бегу обернулся и на бегу же раскланялся. -
Они так старались:
- От чего же умер чародей? Ты был там? Видел?
- Видел, государь, но не знаю, смею ли судить:
- Говори.
- Он умер от смеха, государь.
- От смеха?
- Все поражены до глубины души, государь, никто не поймет, как это
могло случиться: Он вдруг начал смеяться, все сильнее и сильнее. Около часа
его пытались: успокоить. Потом он: он испустил дух.
Говорившие вполголоса чародеи при появлении императора замолчали и
расступились. Император подошел к клетке. Растянутый множеством цепей и
цепочек между железными прутьями каркаса, голый Астерий висел в позе
плывущей лягушки. Тело его испещрено было охранительными знаками, а лицо
искажала самая чудовищная ухмылка, какую император когда-либо видел.
Он долго рассматривал труп, обошел вокруг. Чего-то этой картине не
