дрянь, но сил добавляет.
- Что это?
- Жабий мед, - хмыкнул Азар. - Слыхал?
- Не припомню.
- Старухи-азашки варят, а из чего, никто толком не знает. Но варево
отменное. Раны затягивает, от сна выручает, с похмелья когда - вообще цены
нет: Глотни. Два глотка, не более.
Алексей поднес к лицу черное горлышко, понюхал. Пахло вроде бы и
вправду медом, только подгоревшим: Он зажмурился и глотнул. Раз и два. Во
рту полыхнуло - и сгорело всё. Будто влили расплавленное железо. В темя через
носоглотку ударило жуткой вонью. Ну да, конечно:
Он выдохнул - и удивился, почему изо рта не валит дым.
Молча качая головой, вернул баклагу десятнику. Лица его разглядеть не
мог, глаза застило слезами, но показалось - Азар смеется.
- Ничего, старший, - услышал он сквозь гул внутреннего пламени, -
сейчас полегчает:
И правда, легчало на удивление быстро. Жжение и смрадный привкус еще
сохранялись, но дышать и говорить стало можно. И - прояснилось перед
глазами:
- Крепкая вещь, - с уважением произнес Алексей.
- Ну'тк: Азах древностью силён - так говорят.
- И надолго это спасает?
- Пока опять не устанешь. Да, да, - он ухмыльнулся в ответ на
недоверчивый взгляд Алексея. - Такое вот это хитрое варево. Наверное,
ведьмачат они над ним, не просто так варят: тещу мою взять - природная
ведьма, да и женушка в нее вся: была, покойница: Ты вот что, старший. У тебя
дела были в отрыве от нас. Так? Или нет?
- Были. Именно что в отрыве, - кивнул Алексей.
- Делай.
- Да я бы, может, и делал: да только видишь: не получилось так, как
поначалу задумывал, а теперь вот нерв не могу поймать.
- Ошибиться боишься:
- Ошибиться... Да. Боюсь. И еще чего-то боюсь. Чувствуешь: как будто в
тесте сидим? Туго, вязко: а кто-то тесто это замешивает, замешивает:
- И - в печку:
- Угу.
- Скажи-ка, старший. Я вот человек простой, в делах высоких разбираюсь
слабо. А ты при дворе служил, разговоры умные слушал. Думали они, стратиги, да
и кесарь, отец наш - что можем проиграть войну подчистую?
- Думали. Понимали, что так и будет, скорее всего.
- На что же надеялись?
- На чудо, должно быть: Да еще на таких, как ты. На меня. На случай. На
то, что конкордийцы восстанут. На то, что чародей, все это затеявший, с
собственным чародейством не справится. Мало ли на что: На то, что Бог еще
жив.
- А в то, что измена была, ты веришь?
- Измена? - Алексей пожал плечами. - Да как-то и в голову не приходило.
Кто изменял, в чем?
- Ну, как же: Все знают, что в битве чародейство бессильно. А тут - на
тебе: молнии с неба: ну, и - будто бы так может стать, если чародеи
сговариваются. Попахивает чем-то, а?
- Что я тебе могу сказать, Азар? Хоть и изучал я это все и кое-чему даже
научился, а все равно: не то чтобы другому объяснить - сам почти ничего не
понимаю:
Они выехали на крошечную - только скатерть расстелить - полянку и
остановились. Потом кони попятились. Сытые вороны, не в силах взлететь,
замахали крыльями, отгоняя незваных пришельцев, и закричали в страхе.
Наверное, страх, родившийся в этом месте, был так велик, что Алексей
сразу и почти наяву увидел то, что происходило здесь два дня назад - не
потребовалось закрывать глаза, вслушиваться в то, что шепчут деревья, что
впитала земля:
Не бедные люди забрались в эту глушь: мать-вдова, две дочери, две
служанки, кучер и конюх, лакей - молодой сильный парень: еще человека три:
Те вышли из леса, солдаты неизвестно какой армии, мародеры. Без особых затей
приступили к потехе: Лакей не выдержал, бросился с топором, перерубил
насильнику хребет: Забили. Не просто так забили, с выдумкой. А он боялся
больше всего, что это какое-то неизвестное колдовство над ним творят:
- Что делают, - тихо сказал Азар. - Что же они все делают:
В этот момент дудочка-близняшка, висящая у Алексея на шее, тихо
пискнула. Потом - издала трель. Коротко: длинно: коротко: длинно:
Они разучили пять сигналов: "иди ко мне, я жду", "жди и не уходи", "я
ухожу, прячусь", "я тебя ищу" и "опасность!". Сейчас звучал последний:
Он поднес дудочку к губам и продудел: "Жди и не уходи".
Дудочка молчала с минуту, потом отозвалась: "Я прячусь". И после паузы
снова: "Опасность!"
Тогда он продудел: "Я тебя ищу".
Больше дудочка не отзывалась.
Ничего не понятно.
Столько времени было: нет чтобы выучить азбуку Морзе:
- Я поеду, - сказал он. - Продолжай: как условились.
- Возьми вот, - Азар подал ему баклажку. - Бери, бери, у меня еще одна
есть, - усмехнулся он, показав неровные желтые зубы. - Да и ту, небось, до
конца не издержим:
Все было как в повторном кошмаре: с неба сыпались люди на птицах: и
кто-то в бессильном ужасе вздымал кулаки, женщины хватали детей, а кто-то
пытался стрелять из этих нелепых мускарских луков:
Нападение застало ее на улице. Она оделась в походное и вышла из дому
на рассвете, чтобы увидеть Афанасия: чтобы сказать ему:
По улице неслись две женщины с подойниками, прижимая их к груди, как
детей, а за ними, вздымая могучими крыльями пыль и сор, почти касаясь дороги
когтями выставленных вперед лап - летела огромная бурая птица! Клюв был
раскрыт, черный язык высунут, глаза горели безумным огнем. На спине ее сидел
человечек в остроконечной шапочке и с тонким длинным копьем в руке:
Отрада закричала.
Другая птица пронеслась над самой крышей, заставив ее присесть,
закрыть голову руками.
Женщины бились в пыли, пытались встать, в воротах голосили
ребятишки. Живые, тупо удивилась Отрада. Наваливалось что-то ужасное. Такое,
что лучше умереть, чем пережить снова:
Афанасий бежал через улицу наискось, бежал неуклюже, боком,
придерживая неживую руку. Стрела, упав вертикально, вонзилась в землю прямо
перед ним. Он перепрыгнул через стрелу, налетел на Отраду и, обхватив ее
поперек туловища, молча поволок в дом.
- Все прячьтесь, - сказал он хозяину. - В подполье - и тихо. Крылаки
подолгу не задерживаются.
Они пробежали через хозяйскую половину, выскочили на крытый двор,
забежали в хлев. Коровы выли. Афанасий открыл задние ворота, выглянул,
кивнул Отраде: идем.
Тут была истоптанная стадом дорога, сразу за ней - заросшая речка, а за
речкой через поляну - густой ельник.
Огромная птица вылетела из-за крыш справа и с клекотом стала
разворачиваться. Наездник смотрел в другую сторону: что-то он там увидел:
- Бегите, - сказал Афанасий.
- Я с вами, - быстро сказала Отрада.
- Мне нужно выпустить Конрада. Нельзя же его отдавать вот так.
- Я с вами!
- Нет. Вас я с собой не возьму... Хорошо. Не бегите в лес, ждите пока здесь.
Скоро вернусь.
Афанасий нырнул в вонькую теплоту хлева. Отрада прижалась к стене,
вытянулась. Свес крыши надежно защищал ее от взоров сверху: она вдруг
почувствовала себя маленькой и беззащитной, еще меньше и еще беззащитнее,
чем тогда в общежитии: в комнату вломились наголо остриженные пьяные или,
скорее, обкуренные парни и никак не желали убираться, но и не приставали в
обычном смысле, а делали что-то непонятное: построили их троих вдоль стены,
на щеках помадой нарисовали какие-то зигзаги, заставляли учить и повторять
непонятные слова: "Казыр надах, казыр надах:" Один из парней сидел на полу и
бессловесно пел, раскачиваясь:
Потом снизу пришел милиционер и долго с ними препирался. Потом как-то
так получилось, что жилички сами виноваты во всем.
Вот тогда она чувствовала не просто испуг, а - внезапную потерю
возраста, какого-никакого, а опыта: ей три или четыре года, и она вдруг, отпустив
мамину руку, оказалась одна среди большого жаркого города, тысячи незнакомых
и опасных людей, рев и грохот машин:
У нее не могло быть такого воспоминания. Но оно почему-то было. Может
быть, кто-то рассказал, а она примерла на себя:
И тогда она, прижав руки к груди, вдруг нащупала дудочку-близнятку. Она
совсем забыла о ней: Пальцы не слушались, губы были деревянные, но она все-
таки сумела просвистеть: "Опасность:" Единственный сигнал, который
вспомнился.
Дудочка отозвалась. "Жди меня на месте".
Она не может ждать на месте! Но: но как же: Отрада мучительно
вспоминала ответ:
Звуки ударов. Треск и глухое великанское ворчание. Выкрики. Тонкий
пронзительный визг. И - тихо. Поразительно тихо. Будто все умерли.
Замолчали даже коровы.
Наконец она вспомнила. "Прячусь". И, чтобы было понятнее, повторила:
"Опасность".
Отрада еще сильнее прижалась к стене. Сердце било так, что казалось -
вздрагивает земля.
Дудочка пискнула: "Я иду".
Зачем ты уходил, в тихом отчаянии подумала она.
Она вынула из ножен меч и подняла его, как учили: гарда у левого плеча,
клинок смотрит вверх. Хотя она знала, что ни малейших шансов против сколько-
нибудь обученного воина у нее нет, оружие в руках изменило всё. Она вновь была
взрослой и что-то значащей в этом мире:
Потом со скрипом приоткрылись ворота.
Маленький человечек выкатился кубарем, пружинисто вскочил: кривые
ножки широко расставлены, зубастая улыбка до ушей, клинок косо перед собой:
выпадает из руки, человечек обхватывает живот и садится на землю, изумление в
глазах, смотрит: валится, сучит ногами, всхлипывает. Из ворот следом
появляются Афанасий и Конрад, Афанасий молча хватает Отраду за локоть,
толкает к речке, к зарослям. Она бежит, припадая к земле и все время
оглядываясь, меч в руке, мешает. Появляются еще двое, луки в руках, смотрят в
небо. Перебегают по очереди. Все пятеро лежат в кустах. В деревне что-то
начинает гореть. Птицы вьются над окраиной, их больше дюжины; наездники
посылают вниз стрелы:
К лесу. К лесу!
Афанасий и один из его воинов бегут первыми, за ними Отрада. Конрад и
второй воин прикрывают сзади.
Ельник настолько плотен, что идти в рост почти невозможно, только на
четвереньках, проскальзывая под нижними ветвями. Пот заливает глаза. Ничего
не слышно, только собственный сдавленный хрип.
Глава восьмая.
- Во всем этом для меня осталось очень много непонятного, кесаревна, -
отстраненным голосом сказал Конрад. - Очень много очень непонятного:
- Для меня тоже, - согласилась Отрада.
- Можно посмотреть еще раз? - он указал на брошь.
Отрада отколола ее от ворота, задержала в руке. Не хотелось отдавать:
Брошь была живая. И сейчас она испытывала: страх? нет, не страх: что-
то родственное нежеланию выходить из теплого дома на слякоть и ветер:
Как я ее понимаю, подумала Отрада.
Конрад, однако, то ли почувствовав эту заминку, то ли просто потому, что
так было удобнее - брать в руки брошь не стал, а очень низко наклонился и
принялся рассматривать ее вплотную, напряженно наклонив-повернув голову и
прикрыв правый глаз. У него, конечно, не было лупы, но казалось, что она есть.
- Поверните, пожалуйста:
Рука чувствовала его вежливое дыхание.
- Спасибо: - он сел, откинувшись. Толстая еловая лапа за его спиной
вздрогнула. - Лев - и Лев. Вряд ли это совпадение.
- Да уж: если совпадение - то какое-то... - она поискала слово. -
Жутковатое. Будто над колодцем:
- Расскажите мне про Грозу. Ну: она же говорила что-то о себе - помимо
имени и семьи: И эту брошь: вы ее видели на ней раньше?
Отрада задумалась.
- Нет, - сказала она наконец. - Не видела. Точно.
- Значит, она надела ее перед боем, забрала вашу смерть - и передала
брошь вам: и вы выжили в самом сердце огня:
Отрада чуть кивнула. Такой ход размышлений был не нов для нее, и сама
она не раз проходила по этому пути до начала его и останавливалась в
нерешительности то ли в тупике, то ли у разбегающихся дорожек.
Если бы только брошь не изображала собой льва:
- Мы с Грозой очень много разговаривали, - сказала она, - и мне
казалось, что я знаю о ней все. Но вот теперь вспоминаю - и: не знаю, как
сказать: знаю только несущественное? - неправильно, несправедливо: но иначе
- не получается. Что-то главное - ускользнуло. Или скрыто.
- Эх: - Конрад внимательно осмотрелся по сторонам, будто ответ был
