даже гордились. С другой же стороны, как практичный и честный человек, он
признавал, что никогда прежде Конкордия - главным образом простой народ -
не жила настолько спокойно, сыто и богато, как последние три десятка лет:
Нельзя сказать, чтобы он много размышлял над этим - но его
тренированному уму и не требовались долгие размышления.
Крестьянин не веет зерно в бурю:
Он многое для себя решил уже давно. И осторожно дал понять это тем, кто
был способен понять.
Сейчас он сидел на мягком зеленом плюшевом стуле с гнутыми
коричневыми ножками, который возили за ним уже несколько лет, за
свежесколоченным столом, так и пахнущим: сырым деревом; на бумажной
скатерти стояло блюдо с отварной цветной капустой и поднос со ржаными чуть
поджаренными сухариками. Иерон задумчиво жевал пресные соцветия, хрустел
корочками: После Кипени у него взыграла язва, о которой он и думать забыл с
самых лет своего сотничества.
Вид открывался чудесный: Белая стена, заросшая плющом и мохом,
была проломлена на большом протяжении, открывая взору склон холма, пологий
и длинный. Шагах в двухстах шла дорога, черная среди зелени, и другая дорога,
красноватая, пересекала ее чуть правее. Иерон помнил об этом мелиорском
обычае: мостить дороги камнем разного цвета, - но вот впервые обращал на это
внимание. Дальше лежали заросшие поля, мелколесье, кустарники, а еще дальше
- стояла брошенная много лет назад деревенька. Только в одном доме кто-то еще
жил, топил по утрам печь: Иерон запретил беспокоить этих людей.
Полотно заката раскрылось на полнеба. Розовые стрелы легких облаков:
Депеши, доставленные "почтовыми голубями" (в действительности это
были обученные чародеями соколы, но почему-то почту упорно называли
"голубиной"), ему принесли, когда он встал из-за стола. Молоденький офицер-
порученец с черной повязкой на глазу - Гликерий, вспомнил Иерон его имя,
Гликерий Ермократ, - подбежал почти бегом, откинул крышку плоской шкатулки.
Пеналов было семь. Иерон кивнул и принял шкатулку. Сегодня это была уже
четвертая почта.
- И еще, командир, - сказал порученец. - Прилетели трое: этих. Хотят
вас видеть.
- Птицыны дети, что ли?
- Так точно:
Настоящее название народа, летающего на птицах, просто никто не мог
выговорить. Поэтому применялись всяческие обороты, и "птицыны дети" среди
них. В конце концов, это был пусть сокращенный и приблизительный, но все-таки
перевод:
- Сказали, что хотят?
- Нет, командир. Но вид у них злой.
- Вид у них всегда злой: Зови.
- Понял, командир.
Гликерий четко повернулся и быстро пошел, почти побежал к большой
желтой палатке-шатру, а Иерон начал разрывать пеналы. Судя по клейму, все они
были с материка - а значит, отправлены ночью или самым ранним утром. Он
пробежал глазами одну депешу, вторую, третью: вернулся к первой:
Когда три владетельных мастера народа Иргуташкхерронго-чрокхи (что
значит примерно "Достойные благой участи дети пернатого дракона Ронго")
приблизились к командующему, тот окинул их рассеянным взглядом и продолжал
смотреть куда-то поверх всего, и мастера даже оглянулись, чтобы понять, куда же
это он смотрит. Но там было лишь облачко:
- Почтенный арх-мастер, - начал один из "птицыных детей" высоким
ломким, как у отрока, голосом, - мы позволили себе:
Иерон нахмурился, с трудом перевел взгляд на маленьких кривоногих
людей, стоящих перед ним, секунду помедлил, стараясь понять, кто они такие и
зачем здесь стоят:
- Да, - сказал он. - Что-то случилось?
- Я - мастер пернатого полета Бейль Крутой Склон. Это мои вассалы и
попутчики. Мы прилетели просить помощи в розысках. Вчера вечером пропал
мастерион Уэ.
- Пропал? Это точно?
- Да, арх-мастер. Он полетел от людей Зеленого крыла в главное гнездо -
и не долетел никуда. Мы крайне обеспокоены.
- Покажите на карте, - сказал Иерон.
Двое вассалов и попутчиков, доселе молчавших, тут же развернули легкое
полотнище. Карты у наездников на птицах были замечательные: шелковые,
тканные. Они рисовали на них водяными красками знаки и стрелы, которые потом
легко отмывались.
Так: Вот область, где нашло себе место Зеленое крыло: столовые горы в
северной части Соленой Камы. Вот главное гнездо: еще более древняя, чем эта,
разрушенная крепость Сороковей немного к северу отсюда. Верст сто расстояние
между Камой и гнездом - и лететь надо над краешком Нектрийской области, над
горами Монча, над Болотьем: Бессмысленно спрашивать, что в такой глуши
делает это самое Зеленое крыло. Не ответят или соврут.
Иерон кивнул. Карту тут же свернули.
- Я вас понял, - сказал он. - Все мои войска получат соответствующее
указание:- он вновь посмотрел на облачко в небе и молчал несколько секунд. -
Но я получил тревожные сообщения с материка. Возможно, завтра у армии будет
новый командующий.
"Птицыны дети" быстро переглянулись. Это у них получилось
совершенно по-птичьи.
- Вы можете сказать нам, что случилось?
- Да. Император восстановил свою власть над всем пространством
империи, включая северные земли:
До них дошло не сразу.
- А что же Верховный Зрячий Авенезер?..
- Убит: казнен, - поправил себя Иерон.
- Это большое несчастье для нас, - еще более тонким и напряженным,
чем в начале, голосом проговорил Бейль Крутой Склон. Голову он откинул гордо
и вызывающе. Мальчишка, готовый к безнадежной драке:
- Возможно, - согласился Иерон. - Но пока что еще я здесь командую -
следовательно, вам будет обеспечена вся возможная помощь.
- Мы ни мгновения не сомневались в вашей чести, арх-мастер... - Иерону
показалось, что на слове "вашей" Бейль Крутой Склон сделал почти незаметное
ударение. - Позвольте откланяться. Мои вассалы и попутчики могут остаться с
вами для быстрой связи с главным гнездом.
Иерон подумал.
- Хорошо, - согласился он. Наездники на птицах могли пригодиться и для
других целей: - Вам покажут палатку, где вы будете жить. И очень прошу вас:
держите птиц подальше от коней.
Вассалы и попутчики одинаково поклонились.
- Наши имена Митэ и Саут, - сказал один. - Располагайте нами, арх-
мастер.
Он опустил их кивком и кликнул одноглазого порученца Гликерия.
- На рассвете я должен видеть у себя всех командиров колонн: - он
посмотрел на офицера; тот стоял бледный. - Тысяча "Серебряные лица"
скрытно занимает самое расположение штаба и ближайшие подступы. Приказ
императора: мы объявляем войну Степи:
Далеко на севере материка, по ту сторону Аквилонских гор, подпирающих
небо, мерной рысью скакали несколько десятков всадников. Первым, в отдалении
от остальных, ехал широкоплечий, с могучим торсом человек. Несмотря на
пронизывающий ветер с гор, он был гол по пояс. Если бы кто-то отважился
всмотреться в его лицо, то был бы навсегда поражен скульптурной
неподвижностью черт и глубокой чернотой глаз. Коричневый, странного лилового
оттенка цвет кожи, может быть, не так бы бросался в глаза, если бы не
бесчисленные узоры, покрывающие торс, шею и руки за исключением кистей. А
может быть, на кистях рисунок был настолько плотен, что линии его слились в
сплошной фон:
Ногти всадника были синие.
Спутники его удивляться не умели, или не смели, или не могли. Они могли
только замечать, что с каждым днем их предводитель становится все более
подвижным, могучим, резким в движениях - тот, кто еще два месяца назад едва
поднимался из своего гроба.
Авенезер Третий. Истинный Царь.
Верховный Зрячий.
:К исходу этого дня зеленая степь, по которой он скакал, оборвалась
наконец - и взору открылся безжизненный ландшафт. Земля, будто присыпанная
угольной пылью. Бесчисленные холмы, похожие на древние шапки древних
кочевников. Он видел дорогу меж этих холмов. Так птицы видят свою дорогу в
небесах.
Глава седьмая.
Тысячник "Серебряных лиц" Демид Диодор, двоюродный племянник
императрицы, безнадежно влюбленный в свою полубожественную тетушку,
никогда особо не мечтал о военной карьере; скорее он предпочел бы остаться при
дворе, писать музыку и стихи для праздничных спектаклей, придумывать общие
картины маскарадов и маскарадные костюмы: Однако император назначил
именно его командовать отборной гвардейской тысячей, сказав: может оказаться
так, что тебе придется выбирать между воинской честью - и преданностью. В
тебе я уверен: ты сумеешь принести в жертву честь: Тогда Демид не понял, о чем
идет речь, переспросить же, понятно, не решился. И вот действительно настал
этот день:
Вернее, ночь.
Приказ был внятен и страшен.
Сотники выслушали его молча. Военная кость, думал Демид, выговаривая
слова, да, император был прав: они задумаются при выборе: Но не это
тревожило Демида, не только это, а что-то еще - важное, очень важное: оно
застряло в затылке и мешало повернуть голову. Потому что если повернуть
голову:
- :Подписано: "Арий, император". Теперь скажу от себя: любой из вас
сейчас может отказаться исполнять этот приказ. Без последствий. Оставьте
оружие и найдите себе занятие по душе. До полудня. Повторяю и клянусь: никаких
последствий это иметь не будет.
Сотники стояли молча. Смотрели по уставному: строго перед собой.
Потом вперед шагнул самый старый, Севир.
- Позволь, командир, я скажу. Никто из нас трусом не был и не станет
никогда. За других не берусь отвечать, а меня уж точно совесть угрызет, что
вчерашним боевым товарищам сегодня в спину бить буду. Буду. Да: Не мое это
дело: за что да почему. За что - оно всегда найдется, жену иной раз и то бы убил.
Другое дело, что иначе-то ничего не получится уже, и раз на материке наши
войной на Степь пошли, то здесь так или иначе, а добрый пожар разгуляется. Вот
и все. Теперь главное вот что: кто первый начнет, у того хоть какое-то
преимущество будет:
Кто первый начнет, больно прорезало темя. Кто: первый: нач: нет:
Кто первый:
С момента начала мятежа в столице прошло больше суток. Да, "голуби",
да, семафоры и эстафеты:
Степняки знают, с ужасом понял он, и знают давно. Потому что еще
позапрошлым летом малый чародей откуда-то с севера показывал во дворце
новые забавные умения: кто-то из публики (вызвался сам Демид) сочиняет стихи,
а чародей, сидя за две мили в башне, записывает их на бумагу:
Потом чародей за чашей проговорился, что хитрость сия мала есть и
обучить такому можно любого, кто имеет способностей хотя бы на зажжение
неугасимой лучины. Важно лишь писать именно стихи - они особым образом
волнуют эфир:
Месяц назад он будто бы видел этого чародея в свите десятитысячника
Парда, боевого жреца Темного Храма, командующего левым крылом: не так:
увидел офицера и решил, что тот весьма похож на давнего знакомца. Даже и
мысль не посетила, что это он и есть, ибо чародей, сменивший мантию на мундир
- совершеннейшая нелепость. Однако:
Демид хотел что-то сказать, но не успел: глаза стоящего перед ним Севира
вдруг широко распахнулись в смертном изумлении, а сам Демид почувствовал
тупые толчки в грудь и в левый бок. Он еще как бы сквозь вуаль успел увидеть
своих сотников, застывающих в странных искривленных позах, и поразился, до
чего много черных стрел пронзило их: Время текло медленнее, медленнее,
останавливалось, свет, и так неяркий, вытекал куда-то, оставляя видимыми одни
лишь огоньки за стеклами масляных ламп - красные, как глаза зверей в ночном
лесу.
Ночью его дважды пытались прихлопнуть, и оба раза он ускользал -
чудом, следовало признать честно. Но в этих маневрах он был оттеснен от дороги
и к рассвету оказался на какой-то лесной тропе, неизвестно куда ведущей.
Болотьё же славно именно тем, что здесь тропы ведут, как правило,
никуда.
Все вымотались. Кони, даже подменные, еле плелись. Ярослав дважды
засыпал в седле и падал, его поднимали, с трудом будили: Только Азар, один из
всех, блестел в сумерках глазами.
Они с Алексеем уехали чуть вперед.
- Глотни, старший, - протянул он Алексею деревянную баклагу. - Жуткая
