в котором нет ни верха, ни низа, без таковой силы существовать не может, ибо
она есть клей, скрепляющий его части. Следовательно, раз тот мир существует и
не рассыпается, сила эта в нем присутствует. И вот мы видим - отсюда - как их
ученые люди с наморщенными лбами исчисляют свойства и количества того, чего
нет. Чего нет, но без чего их мир перестанет мгновенно существовать: а он
существует. Хотя и весьма призрачен при этом. Ученые же люди призрачного
мира весьма сведущи в проявлениях несуществующей силы притяжения и умеют
обращать эти знания себе на пользу. Так, они научились летать:
Монах вздрогнул и старательно сделал вид, что подавил зевок. Но Сарвил
просто не обратил на это внимания.
- Интересно, если бы они оттуда могли видеть нас? У них нет смерти в
нашем понимании, у них - полное освобождение сразу. Как бы они отнеслись к
тому, что существует полная смерть, настоящая смерть? Или - к пограничию,
растянутому на годы или десятилетия? Скорее всего, думается мне - просто не
поверили бы, сочли суеверием, легендами - подобными тем, что в изобилии
творят они сами: и никакие доводы, никакие доказательства: даже
предъявленные самым грубым образом - не поколебали бы их убежденности:
- Вы так думаете? - монах наклонил голову, посмотрел на воду. Вода
казалась черной. - Мне всегда казалось, что напротив - человек слишком легко
приспосабливается ко всему:
- Да - но в очень жестких рамках. И даже не рамках: Он может идти,
бежать, ползти, стоять, поворачивать направо и налево, назад: но не может
подниматься в воздух и погружаться в воду. Я, конечно, не говорю о чародеях:
- Странно, почему вы их исключаете из рядов человеческих, - сказал
монах. - Право, это все равно, что рассуждать о свойствах и способностях
махагона без ног.
- У вас все еще сохраняется такое представление? А вот мне кажется, что
чародеи давно забыли о прочих людях и предаются лишь собственным забавам.
Взять эту войну: Впрочем, все это не так уж существенно. Я вообще хотел
сказать совсем другое. Нам кажется, что солнце скрывается за горизонтом, хотя
на самом деле оно просто уходит за край темного светила, дарящего нам
достойное восхищения, но и повергающее в ужас зрелище звездного неба. Сам же
закат, вот это великолепие - не более чем оптический обман, следствие
криволинейного хода лучей. Мы знаем, что светила помещены на свои места
Создателем и вращаются по его воле. Бессмысленно говорить о каких-то силах,
действующих на светила, и законах, которым эти силы подчиняются: и мы о них
не говорим. Так чем же мы лучше полупризрачных людей Кузни, которые,
напротив, выводят законы для несуществующих сил? То есть - отчаянно
барахтаются там, где мы вздымаем лапки?..
- Но не тонем, - подхватил монах.
- Не тонем, - согласился Сарвил. - Однако же и не плывем. Нам просто
некуда плыть: Взять предопределение. Мы достаточно просто можем узнать
свою судьбу, а при определенных условиях и изменить ее. И - почти никогда
этого не делаем. Всё в том же отличии от людей Кузни, которые ищут знаки
предопределения во всем, находят их - и потом внушают себе, что предсказание
сбывается: хотя как раз у них-то, бедняг, и нет никакой судьбы. Никакого
предопределения. И кто из нас более счастлив? Не знаю:
- Кто более счастлив - человек или его тень на стене? - спросил монах. -
Актер или роль? Странно спрашивать так: Риторический вопрос, который
предполагает только один ответ.
- Да, - сказал Сарвил. - Но, как правило, самые интересные ответы
возникают именно тогда, когда на риторические вопросы отвечают не по
правилам: Я вам не наскучил своими рассуждениями?
- Что вы. Встречное рассуждение. По убеждению склавов, Бог Создатель
жив и странствует по миру, созданному им, в обличии какого-то самого
последнего нищего, чтобы узнать все о несовершенствах мира. Времени у него -
вечность: Допустим, он спросит вас об этих несовершенствах. Что бы вы
устранили из мира?
- Я всерьез задумывался об этом, - сказал Сарвил спокойно. - Немного
иначе: что, если появится новый чародей, не менее могущественный, чем был Бог
в молодости? И, разумеется, захочет переустроить этот мир:
- И вы пришли к какому-то выводу?
- Да. Вряд ли этот вывод вас обнадежит.
- Надежды обрести не тщусь:
- Он просто создаст новый мир - и уйдет туда, уведя часть людей.
Поскольку без простых людей чародей есть ничто, ровное пустое место. А чтобы
люди пошли с ним, сделает жизнь здесь - невыносимой:
- И никак иначе?
Сарвил не ответил. Монах посмотрел на него. В розовато-синих сумерках
лицо малого чародея казалось совсем темным, коричневым. Губы быстро-быстро
шевелились, но не как при разговоре, а - будто умирающий от жажды человек
ловит губами тонкую бегучую струйку воды:
- Помочь? - монах подхватил его под локоть. - Отвести вас на койку?
Сарвил с трудом кивнул.
Когда спускались по трапу, монаху показалось, что запах тления
усилился:
Прошло несколько дней, коротких и тягучих одновременно. Стих ветер,
низкие истрепанные облака остановились, набрякли и полились на землю
холодным, но все же не замерзающим на лету дождем. С деревьев падали
зеленые, но умершие листья.
Отрада к концу второго дня пришла в сознание, но была необыкновенно
слаба, Алексей брал ее руку в свою и поражался: кисть была тряпичной. Знахарь,
совсем перебравшийся в дом старосты, старался не допускать Алексея до
больной, видя, как оба мучаются и, очевидно, понимая причину этой муки.
Алексей ловил себя на том, что не может отойти от этого дома далеко, что
ходит вокруг - и тогда наперекор себе находил дела где-то вдали. Так, он узнал,
что в соседней деревне несколько месяцев назад, как раз накануне вторжения,
умер внезапной смертью купец, везший Афанасию Виолету два воза петард,
шутих и фейерверков - заказанных в преддверии свадьбы сестры акрита,
красавицы Софии. Но - купец умер, акрит где-то с армией, если жив, сестра так и
не приехала: Возы же стоят, где стояли: в общественных сараях. Все боятся
пожара и готовы избавиться от опасного имущества.
На следующий день Алексей уже копался в аляповато разрисованных
ящиках. Да, акрит Афанасий намерен был всерьез порадовать сестрицу:
Даже если безжалостно выбрасывать все сомнительное, чистого пороха
набиралось пуда четыре.
Кузнец и оба плотника, с которыми Алексей тут же очень настойчиво
побеседовал, отнеслись к идеям его с обычной деревенской недоверчивостью, но
согласились сделать все так, как он просил. Кузнецу в помощь он дал четверых
воинов, и к вечеру они приволокли с болот десяток пудов ржавого железа: там
оно "созревало", зарытое под кочками; Алексей знал этот способ получения
высококлассной стали, верный, но безумно длительный. И то, что кузнец
согласился пожертвовать для него таким количеством заготовок, говорило о
многом.
Из просушенных бревен он отобрал с десяток тонких прямых лиственниц,
росших в густой чаще и потому не суковатых. Из бревен напилили саженных
чурбачков, ошкурили их и подравняли - поначалу грубо. Потом Алексей
отбраковал те, которые оказались с трещинами или сучками - и оставил
девятнадцать вроде бы безупречных. Их подравняли снова - уже точно, под один
диаметр. Тем временем кузнец выковал первый комплект обручей. На Алексея он
покрикивал, когда насаживали обручи на чурбак и стягивали потом горячими
заклепками. Два обруча охватывали чурбак у самых торцов, а еще три, более
широких, распределялись по длине. Кузнец похлопал чурбак по смолистому боку,
легко - словно тот был пустотелый - подхватил и водрузил на специально
сбитые массивные козлы. Другие козлы, из гнутых железных прутьев, он
поставил напротив, положил на них лом, нацеленный прямо в сердцевину бревна,
некоторое время примерялся, глядя то сбоку, то вдоль лома; наконец встал,
вроде бы довольный. В горне уже калились ломы - четыре штуки. Алексей
щипцами вынул один, положил на козлы. Лом светился розовым светом. Кузнец
довольно хакнул, перехватил молот и стал размеренно вгонять раскаленный лом
в дерево. С визгом рванул едкий дым. Давай-давай! - крикнул кузнец. Алексей
ухватил остывающий лом щипцами за хвостовик и, покручивая, вытащил его,
сунул обратно в горн. Положил на козлы второй, горячий:
Минут через десять канал был прожжен на нужную глубину. Ну, как? -
подбоченился кузнец. Кажется, он даже не вспотел. Алексей показал большой
палец.
Теперь вновь настала очередь плотников. Они разложили не верстаке
свои самые большие воротки, и Алексей выбрал тот, который делал дыры в пять
пальцев. Режущая кромка его была отточена до бритвенной остроты.
Очень недолго оказалось расширить им отверстие в бревне, выбрав уголь
и коричневую блестящую, пахнущую вкусным дымом стружку.
- Господин акрит, а почему бы нельзя сразу сверлить? - спросил один из
плотников, помоложе, Вукол. - Быстрее будет и сил меньше уйдет, я уж про уголь
и не говорю вовсе.
- Так тверже, - сказал Алексей, подумав по себя: а вот прочнее ли? Но
времени на сравнительные испытания, надо полагать, не было:
Станок плотники сделали по его рисунку сами, очень быстро. Передок от
телеги с установленным сверху массивным дубовым "корытом" без передней
стенки и с торчащим назад не менее массивным хоботом, к которому прикручена
была соха, развернутая занозой в обратную сторону, к пахарю: к пушкарю,
насмешливо-солидно поправил себя Алексей.
Ствол сразу плотно, без зазора, лег в корыто, упираясь торцом в заднюю
его стенку; впереди пока требовалось приматывать его ремнем, но кузнец уже
снял мерку для железного хомута.
- Хорошо работаете, братцы, - с легким удивлением сказал Алексей. - Не
ожидал даже.
- А-а: наш господин акрит работу спра-ашивал:- протянул старший
плотник, щурясь и глядя куда-то, и Алексей почти зримо представил, как выглядел
этот спрос.
К вечеру этого дня Алексей зарядил свою первую пушку, использовав три
четверти фунта зернистого пороха (который он получил, размалывая
спрессованные цилиндрики ракетных зарядов на ручной крупорушке), пыж из
толстого войлока и пять фунтов грубо отлитых свинцовых пуль. Свинец он
добыл, содрав несколько листов кровли с дома акрита Афанасия:
В сумерках небольшой отряд вышел из деревни, катя за собой
погромыхивающее орудие. За огородами орудие развернули в сторону зарослей
черемухи, покричали на всякий случай, даже сбегали посмотреть, не забрался ли
кто в кусты, невзирая на погоду, - а потом опасливо отошли подальше. Алексей
остался один на один со своим творением.
К концу длинного шеста, что держал он в руке, привязана была шутиха; из
запального отверстия пушки торчал хвост такой же шутихи. Не выпалит, подумал
Алексей и тут же, без связи с предыдущим: если она сейчас взорвется и меня
убьет, то все кончится и ничего не надо будет делать: Он высек огонь и зажег
шутиху. Отошел как мог и на вытянутой руке поднес пламя к запалу.
Полетел сноп зеленых искр:
Самого выстрела он не уловил, что-то мгновенно стерлось из памяти. Зато
белая стена дыма и на ее фоне - пушка, вставшая на хобот, уставив ствол в
небо:- это показалось чем-то продолжительным, почти долгим. Он пятился и
пятился, опасаясь, что сейчас она опрокинется совсем и прихлопнет его, потом
оступился и сел, пушка уже стояла на колесах, накренившись и дымясь, а в ушах
была пустота:
Ему помогли подняться, кто-то бил по плечу, кто-то отряхивал от грязи.
Впереди в кустах зияла огромная дыра, и по краям этой дыры местами нервно
подергивались язычки молочно-белого пламени, обрамленные таким же молочно-
белым, но быстро темнеющим дымом. Это догорал свинец.
Стволы и толстые сучья срубило многие, хотя и не все, зато ветвей не
осталось вовсе на глубину десяти-пятнадцати шагов; и еще в тридцати шагах
попадались перебитые ветви. Пули горели повсюду, и если бы не дождь, быть бы
большому пожару:
Потом Алексей осмотрел орудие. Как и следовало ожидать, ствол пошел
