Север по процедуре являл собой прорезь в образуемом кольце; сейчас же
образовалась прорезь и на востоке, пусть диком и малонаселенном, но очень
важном в структуре мира краю. Сестре Веде и брату Гурию придется выложиться
сверх сил, заполняя эту брешь.
Лупп накинул на каждого по черному блестящему балахону,
ниспадающему тяжелыми мягкими складками на пол. Каждый раз перед Андрон
вспоминал, что надо бы спросить у Луппа имя этой ткани, и каждый раз забывал
спросить после. Огонь свечей набирал силу. Стекла в окнах начали темнеть.
Стоящие на хорах монахи тихо запели. Брат Фортунат, одетый в белое, с белыми
крыльями за спиной, обошел по кругу Маленький Мир, дотронулся до каждого из
шестерых, готовых поделиться с ним своей силой, и встал на самый конец
протянувшейся далеко на север стрелы, на выложенную голубоватым
прозрачным камнем четырехконечную звезду.
Там он повернулся к Миру спиной, сложил руки перед грудью, замыкая
собственный круг, и расставил пошире ноги, чтобы удержаться и не упасть, когда
сила войдет в него.
Пение меж тем становилось громче. Начинал нервно вздрагивать воздух.
Сам собой над нефритовой чарой, стоящей в центре Малого Мира,
занялся тихий огонь.
Иринарх, легко, почти невесомо ступая по тонкой сходне, приблизился к
чаре и погрузил в пламя обе руки, очищая их от скверны. Потом достал из
холщовой сумы первый ком воска, опустил его в чару. Потом второй, третий:
Свой воск Андрон узнал - он никогда не скатывал его, а плющил и хранил между
двумя дощечками. Пение вонзалось в спину сотнями игл, проникало в самые
недоступные места. Андрон чувствовал, как тает вместо воска. Не вместе, а
вместо. Всё знание, запечатленное в нем, высвобождалось:
:смешивалось с другим:
:вдруг переставало быть мелким знанием об отдельных эпизодах жизни,
а превращалось во что-то большее, пока еще не слишком определенное:
Раньше Андрон в такие моменты полностью утрачивал себя. Со временем
он научился сохранять в себе кое-что - правда, немногое - из восприятия
окружающего и, главное, контроля над телом.
Маленький Мир под ногами утратил четкость. Андрон смотрел на него
будто из окна башни. Причем окно было узкое и высоко над полом, и приходилось
тянуться и выгибать шею, чтобы посмотреть в него одним глазом. Он видел
поникшие паруса и стаю хищных птиц. Черное светило нависало над миром, выше
него пылало светлое солнце. Скоро начнется утро:
Иринарх медленно-медленно наклонил и опрокинул чару.
Воск хлынул на песок.
Огонь был отдельно от воска - выше и дальше. Огонь был розовый,
рассветный.
Андрон раскинул руки навстречу рассвету. Утренняя снежная свежесть.
Ручьи и цветы. Черный камень, белый лед, ослепительно-зеленая трава. Рыба
выпрыгивает из воды и, вся в радуге, перелетает пенистый перекат.
Это Аквилонские горы:
Его качнуло вперед, в долину. Неурочный разлив рек, дублено-
коричневые буйволы по брюхо в воде волокут тяжелые плоты со спасаемым
скарбом. Крестьяне, не разгибая спин, втыкают в жидкую грязь полей ростки
белой водяной пшеницы - весенний урожай погиб, вся надежда на то, что осень
будет долгой и теплой. Волки и махагоны выходят из чащ:
А потом - его потянуло назад. Потащило. Поволокло. На миг он потерял
опору. Взмахнул руками. Руки были мягко привязаны к чему-то, и это умирило
бросившееся в панику сознание. Горы оказались по сторонам, потом впереди. Его
несло в степь, в самую глубь степи - все быстрее и быстрее. Океанские зеленые
волны бежали по веками не тронутой траве. Похожие на когти облака наискось
пересекали густое, почти твердое небо.
Полет:
Трава пожухла и съежилась. Серые проплешины.
Пепел времени.
Черные стрелы, вонзенные в серо-зеленое тело.
Сливаются. Каждая стрела исходит от черного насыпного кургана со
знаком Опрокинутой Чаши. Курганов все больше:
Земля уходит вниз. Впадина Чаши: недоступный, навсегда запретный
для смертных мирок. Иссушенный огненным жаром, дымный, ядоносный:
Трещины в земле.
Потом - в трещинах глубокое пламя, таящееся, еще не готовое выскочить
и пожрать всё.
Это будет. Но не сейчас.
Уголь горит под землей. Сизый дым...
Сизый, сизый: пластами:
След.
Андрон понял, что это след, по каким-то ему самому непонятным
признакам. Все будто бы то же самое, но - след.
Главное - он никак не мог по-настоящему обернуться. Летел спиной
вперед, смотрел вниз и по сторонам. Поэтому, когда его потянуло к земле, вновь
взмахнул руками: потеря опоры:
Тем краем зрения и знания, что у него задержались там, в монастырском
зале, он видел и понимал, что на него смотрит в упор настоятель Иринарх и в
глазах его тревога. Но всем остальным своим существом Андрон, только что
испытавший радость полета, теперь приходил в восторг перед жарким
блистающим мраком, обитающим здесь, под каменными сводами:
Не доступны взорам ни потолок, ни стены.
Но мрак - мрак именно блистающ:
След.
Теперь Андрон будто бы шел сам, продвигался вперед - туда, куда
смотрели глаза. Шел на то, что глаза видели. Он лишь не мог понять того, что они
видят.
У ног его то появлялись, то исчезали стремительно маленькие фигурки.
Это были полулюди, полуящерицы. Откуда-то сбоку выскочил маленький лев,
перебежал дорогу, исчез.
Он прошел между двумя гладкими отполированными остроконечными
камнями. Цвет их был темный, табачный. Камни стояли направо и налево в два
ряда. Вид их что-то смутно напоминал.
Под ногами захлюпало, стало мягко. Воздух ударил в лицо, жаркий воздух,
пахнущий сгоревшим углем и серой.
Что-то заставило Андрона оглянуться. Под сводом метались светлые
тени. Ему показалось, что он слышит жуткие крики. Потом тени в панике
устремились туда, откуда он пришел.
Сверху спускались темные остроконечные камни. Тройная гребенка.
Мягкое, то, что было под ногами, поползло назад, быстро и ровно.
Это была пасть, и пасть эта закрывалась. Захлопывалась.
Прилипая и проваливаясь, будто по тесту, Андрон опрометью бросился из
пасти. Он кричал и плакал. Ужас переполнял его.
И в какой-то миг он, от ужаса забыв, что такого не бывает, оттолкнулся и
полетел. Низко, над самой: землей? Это и правда было похоже на сухую
сыпучую комковатую землю, только - ожившую:
Он успел в последний миг, огромные зубы, смыкаясь, скользнули по его
стопам. И тут же пропали крылья. Андрон распластался на черных каменных
плитах. Почему-то плиты казались холодными, хотя из щелей меж ними
выбивались струйки дыма.
Перед ним стоял, широко расставив ноги и упершись ладонями в бедра,
могучий темнокожий человек. Худое и изможденное его лицо с глубоко запавшими
глазами, совсем не подходящее к сильной мускулистой фигуре, выражало
нечеловеческое превосходство. Рот кривился в усмешке. Потом человек что-то
сказал, и Андрона приподняло в воздух и растянуло - так, что затрещали все
суставы. Темный человек, что-то произнося нараспев, стал смотреть Андрону в
сердце, и это внезапно оказалось самым страшным, что только могло произойти.
Ему казалось, что вот сейчас - всё. Кажется, он повторял за темным человеком
непонятные, нараспев, слова. Это - конец: это - конец:- билось в висках. Но
откуда-то приходили силы, позволяющие держаться - поэтому ужас длился и
длился: бесконечно долго: дыхание пропадало, появлялось вновь: и тогда
темный человек в досаде скомкал упрямого Андрона и швырнул в темноту. Полет
его длился и длился, а потом впереди показались горы, а впереди-внизу - какие-
то развалины, наполовину знакомые. Туда он и грянулся, размазываясь по камню,
цепляясь за неровности, перекатываясь и перетекая:
Совсем в другом месте тот же Андрон так же грянулся на черные
каменные плиты. Плиты были обжигающе холодными:
Вздрагивающим взором он видел, как приближается к нему - как-то боком,
странно изогнувшись, будто одновременно умирая от любопытства и желая
оказаться как можно дальше отсюда, - настоятель Иринарх. Потом накатило
блаженное забытие.
За-бытие:
Иринарх занял его место. Деяние не могло, не имело права прерваться.
Разлитый воск тонкой невидимой пленкой обволакивал весь Маленький
Мир. Еще немного:
Бледное пламя мелко затрепетало, задергалось - и погасло. Иринарх
напрягся, готовясь к преображению. Сейчас: сейчас. Сейчас!
И все равно преображение застало врасплох, как удар грома. Удар
веселого, звонкого, резкого весеннего грома.
И будто бы разом сменился свет. Так заглядывает в колодец солнце. Мир,
заключенный в ящике с песком, в один миг и на несколько дней вперед - ожил.
Сейчас он был абсолютно точной копией большого окружающего мира. В каком-то
смысле он был им самим. Но над ним можно было наклониться и внимательно
изучать с увеличительным стеклом в руке:
Иринарх поднял взгляд. Посмотрел на все как бы впервые. Голубой купол
светился над миром. За этим куполом, еле видимые, стояли они - носители
истины. Истощенные, отдавшие почти всё. Вдохнувшие в этот мир его движение и
боль.
Брат Фортунат издал торжествующий горловой звук. Иринарх резко
повернул голову налево. Что-то хрустнуло в шее и плече, острая боль ударила от
затылка к лопаткам. Он совсем забыл (не получалось помнить о простом в такие
минуты), что все мышцы напряжены страшно: а он уже далеко не молоденький:
Человек в белом стоял, широко раскинув крылья, в центре светящегося
остроконечного креста - и смеялся. Потом он взмахнул крыльями. Порыв ветра.
Еще порыв. Он легко отделился от пола и взмыл вверх. Окна распахивались ему
навстречу.
Иринарх сделал знак рукой. Тут же подбежали служки, подхватили
носителей под руки, на руки, повели или понесли вниз, в покои. Они еще долго
будут полуживые. К брату Андрону приближались с большой опаской. Он был
вполне жив, но мягок необыкновенно - как холодный бескостный морской зверь.
Иринарх и сам с большим трудом подавлял в себе безотчетный ужас,
вошедший сюда через брата Андрона:
Впрочем, герои сделали свое дело. Наступало время совсем других
людей.
Когда зал опустел - остался один Иринарх - в полу приоткрылся люк.
Показалась половина сморщенной мордочки: лобик, неправильного разреза глаза,
дряблые скулы:
- Выходите все, - сказал Иринарх. Речь давалась ему с трудом: горло
было будто удавкой перехвачено.
Четверо выбрались на свет: трое худощавых, иссиня-бледных неловких
подростков, одетых нелепо и движущихся как-то не по-людски, залежало, - и с
ними шустренькая горбатая то ли девочка, то ли старуха в ветхом, но чистеньком
сером платье с красной отделкой и распахнутой полурукавке из пестрого песьего
меха. Странная компания осторожно, по шажку, приблизилась к светящемуся
голубому куполу и заворожено уставилась на него:
Глава десятая.
Сарвил отпустил кобылу - она задрожала и побрела куда-то слепо на
подгибающихся ногах - и вошел в калитку. Калитка была закрыта, но только не
для него. Как легко, когда не нужно скрывать себя: Он отряхнул щепу с локтя.
Сумрачно улыбнулся.
А вдруг это конец пути?
До чего же надоело кричать: просить:
Живые правы, что не хотят умирать.
Дверь в дом стояла открытая. Здесь был кто-то живой - и Она. Та,
которую он искал.
В мире мертвых не существует сложных вопросов, неразрешимых
проблем, невыполнимых заданий. Другое дело: как правило, ни у кого не
возникает желания хоть что-нибудь сделать:
Этот дом был весьма странен. Сарвил остановился в тишине, пытаясь
осознать странность. Даже его, давно мертвого, пробила внезапная зябкая дрожь.
Дом явно уходил куда-то. Более того: он куда-то проваливался. Ковры и
гобелены были видимостью. И плахи пола были видимостью. Но ни своим
всевидящим взором мертвеца, ни остатками чародейских умений Сарвил не мог
проникнуть за пределы этой видимости.
Дом еще и смеялся над ним.
И тогда он позвал, громко, голосом:
- Хозяйка! Встречайте гостя!
Она возникла тут же, в ту же секунду - на верхней ступеньке лестницы.
Рядом стоял живой, хотя и изможденный слав - и не требовалось иметь в себе
многие умения, чтобы догадаться: это и есть пресловутый Пактовий, судьба
