- Юно: - выдохнул он. - Я ведь нашел:
- Знаю, - сказал Януар.
После долгого затишья рейд куплы всадника Игона по тылам
противостепной коалиции произвел впечатление звонкой оскорбительной
пощечины. Три с небольшим тысячи крайнов и саптахов прошли, неуловимые, от
древнего города Фелитополя, ставшего центром расположения степняков,
пересекли Долину Роз, тихую и вытоптанную - а затем широким зигзагом провели
огненно-кровавую борозду, не делая различия между мирными и немирными,
женщинами и солдатами: Горели деревни, горели армейские склады, горели
поля, на которых созревал долгожданный, спасительный осенний урожай.
Брошенные на перехват отряды гибли в засадах, попадали под неожиданные
удары, просто не находили врага, а находили угли и трупы, множество трупов.
Это не было похоже на обычные партизанские набеги. Это было словно
жертвоприношение новому неведомому богу:
Артемон Протасий встретился с Андроником Левкоем в ставке последнего
в азахской деревне Лабы. Азахи легче и спокойнее принимали конкордийцев, чем
простые крестьяне, а тем более стратиоты. Азаший взгляд на жизнь чем-то
отличался от общепринятого:
Андроник расположился в пустующей половине (азахи, по давнему
обычаю, строили дома на двух хозяев, спина к спине) каменного двухэтажного
дома в центре деревни. Хозяин дома был на войне, хозяйка с детьми перебралась
в соседнюю деревню ухаживать за раненым братом. Скот на постой разобрали
соседи. Такие проблемы у азахов решались просто.
Протасий твердо решил для себя, что будет холоден и строг, но уже через
четверть часа поймал себя на том, что испытывает доброе расположение к этому
человеку - и вслед за тем понял, что испытывает его давно.
Он даже, внутренне посмеиваясь, покосился на камешек, который носил в
перстне. Камешек имел редкое свойство: он темнел, если чувствовал чары. Нет,
все в порядке:
Просто Левкой оказался нервным и порывистым, но при этом очень
обаятельным человеком.
Кроме того - это был противник, когда-то Протасием разбитый наголову.
Такие воспоминания лишь добавляют симпатий: особенно когда противник
высказывает свое непритворное восхищение.
Они как-то незаметно перешли на "ты".
- Саптахи всегда отличались непредсказуемым нравом, - говорил Левкой,
поглаживая пальцами отполированный до блеска кусочек розового дерева в
форме бараньей почки. Так он несколько успокаивался. - Я, например, не понял,
почему они остались верны Степи, если степной царь, их Верховный Зрячий -
умер. Какой-то очень сложный мотив от противного: император где-то силой, где-
то лаской привел их к подчинению, они всегда тихо кипели, но не пузырились;
пришли другие и принизили императора, а заодно очень жестоко кипение
прекратили, вторгшись при этом в чужую вотчину; и вот когда эти другие
посрамлены и отброшены, когда их верховный страшный вождь уничтожен
(потому что про мертвеца ведь не скажешь, что - убит, правда?) - саптахи
восстают против возобновления мягкого правления и переходят на сторону
жестоких усмирителей. То же и крайны:
- Старый враг лучше новых друзей, - сказал Протасий. - Давай решим,
что будем делать. Вчера их видели в сорока верстах от Артемии. Крестьяне в
панике.
- Нужно предложить им большую добычу: причем не обязательно, чтобы
добыча была настоящая:
- Это как водится.
- Тогда слушай. То ли накануне, то ли сразу после низвержения
мертвоживущего Авенезера один из ваших славов устроил степнякам большую
трепку. Он сделал несколько огневых боев: но не врытых в землю, а на
колесах:
- Сделал? Огневые бои? Неужели - каменные? Их же невозможно - на
колесах:
- Невозможно. Я не знаю, в чем там был секрет. Правда, не знаю. Из его
отряда уцелело несколько человек, простых солдат, и они сожгли всё, что
оставалось:
Андроник и представить себе не мог, что хозяином второй половины
дома, где они сейчас сидят и беседуют, является не кто иной, как десятник Азар,
многое могущий по этому поводу разъяснить - при желании, разумеется; и сидит
Азар сейчас за этой вот перегородкой из тесаных плах и негромко, чтобы не
разбудить спящих, беседует с начальником охраны Протасия, азахом Гетаном:
- Сам же слав отправился куда-то по своим делам, - продолжал
Андроник. - Похоже, он человек известный - был телохранителем прежнего
кесаря:
- Пактовий? Так он жив?!
- Тогда - был жив.
- Да. Мог погибнуть и после:
- Ты его знал?
- Лично - нет: Мой дядька, Венедим - он, правда, младше меня года на
четыре - рассказывал, как ходил его выручать из Кузни: жуткое место. А
Пактовий - ничего, несколько месяцев там провел. Чародеи его посылали. Что
ему степняки - он и под теми молниями выжил сам и кесаревну спас:
- Загадочный человек:- Левкой перевернул деревянную почку и стал
сандалить ее с другой стороны, где был бугорок. Бугорок придавал ему силы и
обострял ум... - Так вот я предлагаю:
Никто не знал, что около полутысячи пеших крайнов затаились в Сухой
Речке - заросшем ивой и ольхой высохшем старом русле Лабы, совсем рядом с
деревней. Они ждали только сигнала.
Вождь их, жрец Темного Храма, носящий странное имя Игасий, готовился
этот сигнал дать.
Стайка ворон взлетела с деревьев около Сухой Речки, не поднимаясь
высоко долетела до крайних домов. Здесь вороны разделились и понеслись
вообще над самой землей:
Заскулили по дворам собаки. Но никто не догадался разбудить двух
девчушек из свиты Протасия: Живану Секунду и Ксантию Трифиллию. Ночь
выдалась тревожной, и днем им отвалили поспать.
Алексей знал, что в серной бане следует пробыть достаточно долго, что
она для того и нужна, чтобы умерить внутреннюю скорость, уравнять с тою, в
которой жил монастырь и сложная чародейская механика монастыря: и все же
лишь большим усилием воли он сумел заставить себя не выскочить из ванны
немедленно, как только смылась дорожная пыль: Но в конце концов ему даже
удалось оторвать взгляд от водяного колеса, описавшего к тому времени полтора
круга.
Он наконец перестал слышать только то, что движется вокруг него, и стал
слушать себя.
Шея и плечи - как камень:
Он попытался сбросить напряжение, впустить в себя тепло воды: это
был безнадежно. Он закрыл глаза и стал представлять себя студнем:
показалось, что почти получилось.
Но когда он чуть шевельнулся в воде, каменность вернулась, как и не
уходила.
Появление двух здоровенных монахов в одних банных фартуках его
слегка удивило. Монахи без лишних слов выгребли его из ванны, растянули на
широкой деревянной доске и стали охаживать по спине кулаками и пятками.
Удары были гулкие. Алексею почему-то казалось, что бьют совсем не его, а кого-
то рядом.
Потом то, что из него получилось, монахи сбросили обратно в воду. Вода
за это время стала прохладной и очень соленой. Алексей в ней всплыл.
- А теперь вот так, - подал голос один из монахов, подавая Алексею
выточенную из кости короткую дыхательную трубку с загубником и прищепку для
носа. - Умеешь?
- Приходилось:
- И глаза залепим, и уши:
- Глаза-то зачем?
- Так надо. Без этого действо неполно: И - не шевелись, понимаешь,
слав?
- Постараюсь как-нибудь:
- Мы-то рядом будем, так что - не бойся:
Он не собирался бояться. Сначала это было даже приятно. Руки и ноги как
бы растворялись в воде, понемногу исчезали. Сначала локти и колени, потом
кисти и стопы. Дольше всего держались подушечки пальцев:
Потом остался только затылок, который все еще тупо ломило, и язык.
Язык касался зубов, выступов загубника, нёба - и только это подтверждало
подлинность тела.
Темнота медленно преображалась. В ней обнаружилась ячеистая
структура: как у пчелиных сот, но сложнее. Из каждой ячейки смотрел, сам
оставаясь невидимым, глаз. Они знали всё: и что-то еще.
Под этими взглядами Алексей перестал существовать. Но это было даже
не страшно. Просто - никак.
Потом на том месте, где раньше было горло, он обнаружил железную
дверцу с кольцом. Он потянул за кольцо, и дверца откинулась. За дверцей
начались ступени вниз.
Он спустился - было ступенек тридцать-тридцать пять, некоторые
поскрипывали, некоторые опасно подавались под ногой, как весенний лед, - и
оказался в небольшой и совершенно пустой комнате с низким серым потолком и
стенами неопределенно-зеленоватого цвета. Комната не имела углов, все было
закруглено, даже стык пола со стенами. Под закрытой дверью кто-то спал на
драном матраце, завернувшись с головой в толстое одеяло. У стены рядом с
высоким узким окном стояли штабелем несколько картонных коробок с
непонятными, но чем-то знакомыми надписями. На подоконнике, скорее
напоминающем полукруглый столик, разложенные по серому полотенцу,
сушились - сушились? - части механизма: похоже, что оружия.
Пахло бензином, щелоком - и чем-то еще, совершенно незнакомым.
Алексей подошел к окну. Оно выходило на глухую торцевую стену
высокого дома. Две трети стены занимал обтрепанный и обсыпавшийся портрет
красиво зачесанного мужчины с тонкими капризными губами и очень
выразительными темными грустными глазами, даже сейчас притягивающими
взгляд; позади него проступал контур какого-то вычурного строения, а на груди
поддельным золотом сверкал крест: кольцо с четырьмя широкими лопастями:
Крест Велеса.
Слева что-то произошло. Алексей повернул голову. Только ветви высоких
пирамидальных тополей с редкими недооблетевшими листьями, за ними -
довольно далеко - высокая темно-зеленая стена, странно поблескивающая, как
будто камень слегка прозрачный, верх же стены матово-черен: и вдруг из-под
ветвей и листьев начала проступать рука. Громадная синеватая кисть. Ветви и
деревья, и далекая стена за ними - оказались как бы нарисованными на мокрой
марле, эту руку теперь облегающей:а потом и стена комнаты:
Пальцы руки мелко вздрагивали, отдергивались от чего-то. Все залило
густым влажно-желтым светом.
- Давай-давай, слав, выплывай:
Он сел. Сначала - невесомый и бестелесный. Потом - начал чувствовать
себя, воду, дно ванны. Желтые и черные пятна соткались в двух монахов.
- Далёко же ты сбегал:
Алексей встряхнулся, покачал головой. Опоили, подумал он неуверенно.
Запах серы был остр и свеж.
Ему помогли облачиться: белые просторные штаны, белая рубаха до
колен. И деревянные, и каменные полы в башне казались странно теплыми:
Будто живыми.
В круглом зале его встретили. Знакомый ангел; маленький костистый
настоятель Иринарх, прямой, как палка; сидящий на корточках то ли мальчик, то
ли старичок:
Посреди зала высился прозрачный голубой купол.
- Брат Фортунат рассказал мне о встречах с тобой, - заговорил Иринарх. -
Похоже, у тебя особая участь. Об этом мы поговорим после, а сейчас - ты волен
задавать вопросы. Не мне, а миру. Богур поможет тебе.
Мальчик-старичок с готовностью кивнул.
- Но спрашивай быстрее, - предупредил Иринарх. - Ты слишком долго
шел.
Живане снилось вновь, что она падает. Падает с огромной высоты на
близкую землю, но земля будто бы расползается в стороны, оказываясь дальше,
это обман зрения, но вот сейчас, нет, опять далеко, опять падать и умирать, ну
же:
Она уже даже не кричала, просто дышала судорожно.
- Бедные девки, - сказал десятник Азар, в чьем доме и расположилась
свита Артемона Протасия. - Их-то уж зачем было трогать? Я понимаю, мужики. Ну
ладно, отроки. А этим ведь - рожать, с мужьями ладить. Зря.
- Прав ты, брат, - ответил Гетан, начальник стражи Протасия. С Азаром он
состоял в каком-то настолько далеком родстве, что и названия у него не имелось,
но с ранней юности, с отроческой службы, они крепко подружились и иначе как
братьями себя не считали. - Может, и вспаниковали тогда излишне, в самом
начале. Жалко девок. Вот эта, черненькая, что стонет, на Кипени в самой гуще
была и спаслась чудом: глаз там оставила. Про семью ее ничего не известно, в
Ирине жили. У рыженькой - две сестры погибли: одна там же, на Кипени, при
