сделает, помедлит, пока зарубит: а так и Живана как раз до лука дотянется:
Он замахнулся как бы для броска, и саптах изящно оттек в сторону, не
замедляя приближения - тогда Азар действительно бросил нож, и прозрачная
завеса соткалась перед летящим клинком: но для этого саптах остановился,
пропустил шаг: а потом что-то темное промелькнуло над плечом Азара, и лицо
саптаха развалилось пополам; как-то очень отдельно виделись страшная рана -
и торчащий из нее плотницкий топор:
Саптах еще валился навзничь, пытаясь ухватиться руками за жизнь, а
Азара уже били в плечо. Это был староста Виталий. Лицо его было перекошено, и
говорить он не мог, лишь брызгал и подвывал:
- Ы-ы-ы!.. - и показывал на свой дом.
- Да нет же! - закричал почему-то Азар, он тоже не мог говорить, только
кричал, и показывал на пушку. - Там бой! Там бой!
И они вдвоем подхватили эту пушку и потащили к телеге, и Азар чуть не
падал, такая она была тяжелая:
А дальше - всё было кончено в считанные минуты. Азар шел тяжело, но
сам. В глазах было черно. Живана, сама еле ступая разбитыми босыми ногами по
камням, поддерживала его под здоровую руку; староста охранял культю,
обмотанную чистой тряпицей. Тряпица уже промокла. Тяжелые густые капли
срывались с нее и падали в пыль.
Глава четвертая.
- Ну, ну, ну? - подпрыгивал от нетерпения мальчик-старичок Богур. - А
теперь к кому?
- К Аркадию Филомену.
- Ух ты:
Опять пестрое небо, опять падение, опять земля распахивается
навстречу:
Дворец сгустился вокруг.
Наместник сидел в саду у фонтана. Сад выглядел немастерской
декорацией: скучные ветви, жесткие листья. И сам наместник тоже казался
загримированным и плохо одетым старым актером. Алексей знал, что это не так,
но пересилить впечатление было трудно.
- Я пришел говорить с тобой, - сказал Алексей.
- Говори: если тебе это так нужно:
Как и у всех тех, с кем Алексей разговаривал раньше, губы Филомена
шевелились не в такт с произнесенными звуками. Будто он говорил, а звуки
достигали уха собеседника тремя секундами позже.
- Ты завозишь белый камень. Зачем?
- Мои крепости будут неприступны. Я окружу их меловыми кругами и
поставлю внутри железные огневые бои. Я выложу меловые круги на моих
кораблях:
- Кто подсказал тебе это?
- Я увидел во сне:
- Кто навеял тебе этот сон?
Нет ответа. Наместник смотрит на неподвижную листву. Там криво сидит
пыльная птица.
Назад.
- :куда-куда-куда?..
- К Семену Трифиллию.
Падение.
Вечер.
Покосившийся дом... нет, неправильно: дом просто видится кривым,
покосившимся, темным, вообще все воспринимается как будто зрением
страдающего после буйной пьянки человека. Возможно, так воспринимают мир и
извечные брюзги. Все так, как есть: но уж слишком, слишком бросаются в глаза
мусор и грязь, сучки и щербины. Что называется, воротит с души:
Итак, дом. На скамейке у ворот седой слав. Толстая палка с
отполированным набалдашником в виде головы орла. Одна нога неудобно
выставлена вперед - наверное, не гнется.
- Я пришел говорить с тобой.
- Что ж, говори.
- Забирал ли твоих детей чародей Домнин Истукарий?
- Да: Квету, Грозу и Ксантию.
- Он говорил, зачем?
- Да: Да, он говорил.
- Ты знал, чем это может кончиться?
- Знал. Я слышал, что было раньше.
- Что он дал девочкам?
- Броши. Серебряные броши.
- Какие?
- В виде кошки, в виде льва, в виде совы.
Назад.
- Ксантия.
Паде:ние:
Что-то с головой.
Где это мы? Явно азаший дом: сторонние люди стоят, как деревянные
куклы. Конкордийские офицеры. И девочка с луком в руках и повязкой через глаз
- тоже деревянная кукла. Живая - одна. Рыженькая, очень похожая на Грозу.
- Я пришел говорить с тобой.
- Говори.
- Где твоя брошь в виде совы?
- Вот: - отгибает заворот зеленой курточки. К нательной рубашке
приколота старинная брошь: сова.
- Ты знаешь, что она означает?
- Она укрывает от недоброго глаза. И помогает в тяжелый час.
- И это все?
- Так мне сказали.
- У твоих сестер были такие же?
- Да, только другой формы. Но форма была не важна.
Назад.
Форма не важна. Так им сказали.
Ничего не понимаю:
Голову просто разрывает на части.
Если тех, кто посвящен Белому Льву, много - то почему Домнин спрятал
именно Отраду? И почему у нее не было такой вот броши?
Прав был отец, когда говорил: чародеи лгут всегда. Не могут не лгать. Вся
их сила соткана из лжи.
Смогу ли разобраться?
:дальше-дальше-даль:
- Бог Создатель.
Сказал - и испугался сам.
Падение: навзничь:
Колодец. "Журавль" над колодцем - костяная рука. Темно. Скопище звезд.
Лун нет совсем - ни одной.
- Я здесь:
Алексей оглянулся. Рядом, держа в руке фонарь, стоял жилистый старик в
простой белой рубахе. Узкое табачного цвета лицо, такой же темный лысый череп
с седым венчиком. Редкая бородка. Странные глаза - почти бесцветные.
- Ты пришел. Что ж, давай поговорим.
- Я не могу больше бродить наощупь. Как мне узнать: всё?
- Этого невозможно достичь. Никакого единого знания обо всем просто не
существует. Могу предложить лишь то, что знаю я сам.
- Мир гибнет?
- Да.
- Кто разрушает его?
Короткое молчание.
- Можно сказать, что он был обречен на гибель в момент создания - как
обречен на смерть каждый новорожденный. А то, что умирание пришлось именно
на этот момент: Пожалуй, это заслуга чародеев. Всех сразу. В чародеях - и
жизненная сила мира, в них и истощение его.
- И - никто конкретно?
- Сгущение воль:
- Можешь ли ты предотвратить гибель мира?
- Я не могу. Он существует во мне так же, как и я существую в нем. Ты не
можешь поднять себя за волосы или приказать остановившемуся сердцу
заработать вновь. Но это сможет сделать кто-то, кто рядом с тобой.
- С тобой рядом - я. Значит ли это, что мне по силам спасти мир?
- Нет. Хотя попытаться можешь и ты. Но шанс у тебя ничтожен.
- А кому по силам?
- Чародею, который достаточно силен, чтобы бросить вызов Авенезеру -
и достаточно безрассуден:
Алая полоса вдруг протянулась по небу, накалилась до невозможности и
стала медленно гаснуть.
- Что это?
- Мы помянули Авенезера. Он откликнулся.
- Вот как: Ты можешь назвать мне этого чародея?
- Возможно, это Арий, император.
Алексей помолчал.
- А теперь скажи мне, что я забыл спросить у тебя?
- Ты не спросил меня о себе самом. И ты не спросил меня о кесаревне.
- Да. Почему на лице мира не находится человека, посвященного Белому
Льву, если Домнин знакомил с ним десятки детей?
- Потому что никакого Белого Льва в природе не существует. Вернее, он
есть, но это просто кусок опала, оправленный в серебро. И эти посвящения -
лишь помавания руцеми. Не имеющие ни цели, ни смысла. Все это было затеяно
когда-то великим Ираклемоном единственно лишь для отвлечения внимания.
- Но как же тогда - Астерий:
- Он искренне верил в его силу. Этого оказалось достаточно, чтобы
овладевать новыми и новыми умениями... Простые люди склонны переоценивать
ум чародеев. Как правило, чародеи даже глупее. И в чем-то наивнее.
- Теперь скажи мне, кто я.
- Вынь свой клинок из ножен. Читай.
- Я не:
Он начал говорить и вдруг остановился. Надпись на Аниките, всегда
состоявшая из незнакомых букв, вдруг: вдруг стала понятной! Он никогда не
знал этого языка: или знал? В какой-то другой жизни?
- Читай же!
- "Владеющий мною подобен становится льву, и бел его облик": Что это
значит?
- Чародею, который вознамерится открыть подземелье, где томится
добро, потребуются в помощь белый камень, белый лев и белая дева. И битва
добра со злом будет идти потом, не прекращаясь, целую вечность. Хватит ли вам
этой вечности для жизни?
- Чародей знает, где расположено подземелье?
- Оно одно.
- Белая дева - это кесаревна Отрада?
- Она может ею стать: А теперь уходи. Маленький Мир доживает
последние мгновения. Лучше быть вне его, когда это случится.
- Мне еще нужно увидеть самого себя. И кесаревну.
- Ты не успеешь.
- Я рискну.
:ше-даль-ше-даль:
- Кесаревна Отрада.
Обвал. Пыльная, душная лавина.
Этой ночью она не выдержала и смежила веки, и спрессованный ужас
сразу же, без предупреждения, ударил ее в лицо и опрокинул, и лишил дыхания. У
нее хватило сил только на то, чтобы проснуться живой.
Всё. Так дальше нельзя: Она лежала и хватала воздух ртом, а в висках
билось: нельзя: нельзя:
Наконец все занемело внутри, осталась только дрожь.
Тихо-тихо она поднялась с постели, подошла к окну. Там было черно.
После полуночи гасили уличные фонари. Фонарщики ездили на своих скрипучих
тележках, запряженных осликами, и гасили стеклянными колпаками на шестах.
Но окно не открыть. Переплет - литая фигурная решетка, вмурованная в
стену. Бронза. Она уже пробовала вчера поджечь ее:
Но у пламени лампы для этого не хватило сил.
Не слишком понимая, что делает, Отрада натянула кожаный костюм для
верховой езды и взяла сапоги в руку. В другую - взяла кошелек, полный
нефритовых и серебряных монет. Кошелек был простым мешочком с
затягивающейся горловиной.
Мелитта спала. Отрада подошла вплотную к лежанке. Изнутри всплыло и
тут же втянулось обратно: это чудовище лежало перед нею, чудовище,
преградившее путь к спасению: и то, что она такая простоватая и милая днем -
лишь маска, чужая кожа:
Нет, неправда. Мелитта - она хорошая. Но только: только я должна
отсюда выйти. Прости:
Отрада размахнулась и ударила ее по темени кошельком. Звук был тихий:
брякнули монеты. Мелитта дернулась и обмякла. Рот приоткрылся, вырвался
короткий тихий всхрип.
И больше ни звука. Ни движения.
Отрада почти закричала сама. Но не закричала. Какое-то нечеловеческое
спокойствие опустилось на нее, объяло, как огромная шаль, заткнуло рот мягкой
лапой...
Отпустив кошелек болтаться на шнуре, Отрада протянула руку к шее
няньки, прижала пальцы туда, где что-то трепетало под кожей. Сама уже поняла:
раз трепещет, значит, пульс есть: но не смогла убрать руку, пока не нащупала
его, этот самый пульс.
Потом - приподняла лежанку за оголовье и чуть развернула, освобождая
проход к двери.
За прошедшие дни она неплохо изучила план этого большого и
запутанного дома. Дворца.
В первом этаже были парадная прихожая, а также две кухни,
повседневная столовая, комнатки слуг; всяческие иные хозяйственные
помещения, названия которым она могла дать далеко не всем. Как называется
маленькая мастерская, где чинят и подгоняют конскую сбрую? Она знала, но вдруг
забыла: Второй этаж был парадным, богатые залы шли то анфиладой, то
расходились веером. Она никогда не видела столько картин и скульптур,
собранных в одном месте. Дворец кесаря был скромен, почти аскетичен: На
третьем этаже просто жили. Там были спальни, ванные, две уютные общие
комнаты с каминами, библиотека. Ужинать хозяева и "долгие" гости (сейчас жило
человек двенадцать родственников, разоренных войной, и умирающий Вандо
Паригорий с двумя клевретами) обычно спускались вниз, а обед можно было
получить и наверх. Для этого служил подъемник с ручной лебедкой:
Вот уж его-то вряд ли караулил ночной страж.
Было жуткое чувство не просто повторности - всегдашнасти
происходящего.
Она совсем не запомнила, как спускалась по веревке вниз, и лишь
коричневые ожоги на ладонях свидетельствовали: да, спускалась. Что-то
задержалось в памяти из попыток бесшумно открыть изнутри запертую на волчок
дверь. Но и это было - как тень сна. Потом она долго стояла в довольно вонючем
закутке, откуда каждое раннее утро выносят медные лохани с помоями и увозят на
специальных подводах. Куда-то далеко. Шаги ночного стража то удалялись, то
приближались, но никак не затихали совсем. Казалось, что она ждет здесь уже
несколько дней. Наконец, все стихло, и тогда она отодвинула черный дубовый
брус засова, приоткрыла дверь и в щелку выскользнула:
