Как уже погрузились в него жители Столии.
Как сейчас предстоит погрузиться ему самому:
Механическому Диву оставалось работать считанные дни.
Синее пламя со ржавым боком уже ничего не значило:
:он добежал до угла, выглянул: пусто. Два всадника удалялись. Их
шляпы с нелепыми перьями: Сзади нагоняли, он слышал крики и лай собак, и -
бросился косо через улицу, целясь в запертые ворота - между верхним их краем и
каменной аркой была достаточная щель. Подтянулся, занес ногу: Собака в
прыжке достала его. Не просто боль, пусть самая дикая - но мутная, сладковатая
слабость взмыла от прокушенного колена, и эта тошная слабость была - страх.
Руки его разжались, он завыл и повалился на торцы тротуара. Набегали люди, он
видел их ноги и рты. Полосатые ноги и щербатые огромные рты. Его стали бить,
но удары не достигали цели: тело стало мешком, полным дерьма, все удары -
тонули. Еще и еще на него напускали собак, собаки рвали его и отскакивали с
добытым:
Его волокли куда-то, привязав за ноги. У домов по сторонам были
закругленные стены. Чинно прохаживались горожане: мужчины в строгом синем и
дамы в розовом, цветочно-воздушном. Они возникали внизу, у ног, и пропадали
где-то выше лба. Никто из них не смотрел, как он проносится мимо. Небо было
цвета свеклы.
Он был здесь - и где-то еще. Но там он почти ничего не видел. Глаза
закрывала упавшая со лба кожа. Иногда он встряхивал головой, и тогда на миг
открывалась желто-черная грязь под ногами и чужие ноги, обутые в высокие
ботинки. Ног было много. Да, его тащили за локти, сам идти он не мог. Он вообще
не чувствовал тела ниже плеч. Потом кто-то грубо открыл ему глаза. В земле была
воронка, в воронке еще дымились обгоревшие трупы. Падаль, рыдающим
голосом сказали ему в глаза, они же раненые были все: Он постарался
усмехнуться. Остро пахло паленым. Тогда его бросили в воронку к мертвым и
стали поливать сверху вонючей дрянью. Он крепился, потом завыл. Потом все
застило пламя. Он прошел через то пламя и исчез.
Потом его подхватили и как бы поставили на ноги. Стоять он не мог, но
почему-то стоял. Возможно, его держали. Какие-то разъяренные старухи тыкали
ему в лицо горящими ветками. Старух оттаскивали хмурые деловитые мужчины.
Я научил вас быть мужчинами!
Он был волк, но не боялся огня.
Руки его развели в стороны и примотали к толстому шесту. Он скосил
глаза: когти бессильно сжимались. Шерсть была настолько густой, что руки
походили на лапы зверя.
Я учил вас быть вольными, как волки!
Зверь! - крикнул он мысленно. Почему тебя нет со мной?!!
Шестеро мужчин подхватили его, приподняли - и повесили за середину
шеста на опиленный и заостренный сук сухого дерева. Острие, смазанное салом,
впилось в позвоночник выше лопаток:
Да. Это была настоящая боль.
Зверь смотрел на него с верхней площадки белой башни. В прозрачных от
чуда желтых глазах его тлела странная смесь презрения и любви.
Глава восьмая
Собровцы, пересекшие границу знака, тут же откатились. Трое остались
там, оплетенные тонкой и крепкой, как стальная нить, травой. Вернувшиеся
рассказали невозможное: они будто бы оказались под другим небом, среди
слепящего дня. Земля была похожа на солончак или на реку в ледоход. По
широким трещинам росла черная шевелящаяся трава. Она хватала за ноги, и
вырваться было нелегко. По блестящим льдинам скакали коричневые звери в
изодранной человеческой одежде, пули легко опрокидывали их, но не убивали:
Алексей отвлекся от этого. Понадобится время, чтобы здешние
начальники отреагировали на предложенные обстоятельства именно так, как
требуется ему. Сейчас - другое:
Собровских снайперов было трое. Двое лежали на крышах, третий
забрался на старый тополь и расположился в развилке сучьев. Все они
пристально всматривались в марево, дрожащее над территорией "Юрасика".
Алексей, не слишком заботясь о скрытности, взял всех троих. Двое даже не
обратили на это внимания, третий - на тополе - забеспокоился:
Может быть, это определило выбор: тупые ему были не нужны. А может
быть, что-то еще. Скорее всего, что-то еще. Он просто не знал, как это назвать. Род
предчувствия:
- На дереве, - сказал он.
Бог кивнул. Шагнул вперед и пропал.
Кажется, ему было весело. Хэппенинг, вспомнил Алексей чужое, но
уместное сейчас слово.
Капитан Харламов, собровский снайпер, испугаться успел, но сделать ему
ничего не позволили (кто не позволил? неведомо:): вот он сидел, пытаясь
разглядеть в прицел струящиеся и мерцающие фигуры в непонятном и
неизвестно откуда взявшемся тумане, и вдруг его словно вывернули наизнанку, а
потом вывернули еще раз - и он, вроде бы и не теряв сознания, пришел в себя на
дощатом полу, покрытом соломенной циновкой, в комнате с полукруглыми
окнами и низкой деревянной кроватью, совершенно голый и в состоянии
полнейшего и ясного изумления. В голове шумело, но не как с похмелья или от
удара - иначе.
Тело казалось резиновым: глянцевым, черным, упругим, тяжелым и
плотным.
Слышно было, как льется за окном дождь.
Капитан встал. Лампа (керосиновая или масляная, понял он), свисавшая с
потолка на цепях, оказалась ему по ухо. До самогo потолка - темного, в морщинах
- можно было дотянуться рукой.
Потом он увидел свою руку. Рука была не черной, но - цвета графита.
Снаружи было темно-серо. Кажется, где-то сбоку от окна что-то светилось.
Забытый фонарь.
Он шагнул к окну:
Он попытался шагнуть к окну. Или - он сделал шаг к окну. То есть -
движение было. Усилие было. Но к цели он не приблизился ни на миллиметр.
В изумлении он сделал еще несколько шагов - словно по бегущей дорожке
- и остановился. Все это было неспроста. Возможно, он просто уснул. Надышался
какой-то дрянью - и уснул. У этих торговцев дрянью можно надышаться чем
угодно:
Хотелось - очень хотелось! - в это верить.
Для контроля он попытался подойти к двери. С тем же успехом.
Вот до кровати он дошел свободно. Лег - она заскрипела и прогнулась
чуть не до пола - и закрыл глаза. Сейчас он очнется где-нибудь в госпитале:
Ему случалось приходить в себя в госпитале. Удовольствие, по масштабу
не сравнимое ни с чем.
Но шаги за дверью не были похожи на цокот сестринских каблучков. Им
запрещали ходить на каблуках, но они ходили.
Он открыл глаза, накинул на себя покрывало и сел. Ничего не изменилось.
Потом вошел человек.
Ему было лет пятьдесят, седой ежик, серые вполуприщур глаза, жесткая
складка у губ. Еще - широкие плечи, чуть упавшие вперед, еще не сутулость, но
что-то вроде:
- Здравствуйте, - сказал он. - Как самочувствие?
- Спасибо: Где это мы?
- В аду. В одном из его темных чуланчиков.
- Послушайте: как вас:
- Алексей. И я не шучу с вами и не: В общем, все всерьез. Мы
действительно в том месте, которое обычно именуют "преисподней". То есть:
пред-нижним миром.
- Я что: умер?
- Нет. Но вы же слышали, наверное, что на небо иногда берут живыми. А
вас взяли живым в ад. Оставив возможность вернуться.
Капитан помолчал. Все это было как-то: нелепо. И слишком просто.
- А ты - кто? Сатана?
- Х-ха!.. Нет. Скорее уж, я - падший демон. Или - для простоты - своего
рода партизан.
- Подземный?
- Пред-подземный.
- Какой-то бред:
- А что не бред?
- Почему я серый?
- Для маскировки.
- Та-ак: И что я должен сделать, чтобы вернуться?
- Из драгуновки-М - тяжелой пулей - с восьмисот метров:
- Методом "запросто". Только - кого? Сатану? - капитану казалось, что
кто-то другой говорит вместо него.
- Скажем более осторожно: врага нашего Бога:
Седой облокотился на спинку кровати. Даже слегка улыбнулся. Капитан
вдруг понял, что ошибся в его возрасте. Вряд ли больше сорока:
- Я понимаю, все это звучит дико, - продолжал тот. - Сам привыкал к
этому не один год: Тебе, брат, такого срока не отпущено, несколько часов -
самое большее. Но ты уже понял, надеюсь, что это не дурацкий розыгрыш, не
декорации и даже не страшный сон:
Капитан сглотнул. Он понял, да: но почему-то особенно страшно было
подтвердить это понимание словами. Он не стал ничего говорить. Просто еще раз
внимательно посмотрел на свою руку. Серая ладонь, совершенно гладкая, без
намека на все и всяческие линии: В хиромантию он не верил, как и во всяческие
гороскопы, считая это дамской придурью - но он же помнил свою ладонь!
- Сделаем так, - продолжал седой. - Пока отдохни пару часов, я разведаю
дорогу, а потом принесу тебе одеться: ну и остальное. Извини, сортира здесь
нет, только горшок под кроватью. Вот - вода: - он вынул из-под полы синеватую
пластиковую бутыль. - Нарзан.
Это было дополнительным ударом по нервам. Капитан с трудом подавил
рвущийся наружу обезьяний смех. Он дождался, когда за седым закроется дверь,
и только тогда выпустил в потолок длинное:
- Оо-ёёёё!..
Первым встретил железных зверей сержант Сережа Валах. Он стоял в
оцеплении вокруг непонятно чего - это выглядело как место высадки пришельцев
из американских фантастических боевиков, которые он любил, и для себя он
решил, что так оно и есть: прибыли космические пришельцы: он стоял долго и
вдруг понял, что ему нужно сию минуту отойти и отлить, потому что иначе - всё:
Валах предупредил напарника и побежал через дорогу в тыл к толстым тополям.
Автомат он закинул за плечо.
Зайдя за дерево в тень, он стал торопливо расстегиваться - и вдруг
уловил краем глаза какое-то медленное движение. И все же, не в силах отвлечься
от процесса, он выпустил в темноту долгую шумную струю - только потом
повернул голову. Глаза как раз привыкли к темноте:
В пяти шагах от него из-под земли выбиралось что-то невозможное. Он
видел две пары напряженных лап локтями - или коленями - высоко кверху,
этакая двойная М: он видел тусклый глаз и знал, что этот глаз видит его и что
счет идет на доли секунды: Он успел перехватить автомат из-под локтя,
сбросить предохранитель и выпустить в упор - короткими очередями, Сережа
был хороший умелый стрелок - весь магазин. Во вспышках выстрелов проклятая
тварь была прекрасно видна, сразу и во всех подробностях, но сознание не могло
воспринять их - эти шипы, эти закругленные щитки на морде и шее: пули
высекали искры и отлетали, как от гранита. И все же одна-две-несколько - нашли
свои дырочки:
Тварь издала страшный шипящий рев и прогнулась назад, вскинув
передние лапы высоко над головой. И Сережа, перевернув магазин, всадил в
открывшееся горло и брюхо - еще с десяток пуль. Ребята бежали на рев и
выстрелы, метнулись прожекторные лучи:
Он увидел свою тень и рядом - чужую, но развернуться уже не успел.
К рассвету кольцо оцепления сильно раздвинулось и имело радиус
больше километра. В него попали с десяток мелких и средних предприятий, в том
числе две продовольственные базы, квартал полуразвалившихся бараков,
формально принадлежащих железной дороге, но населенных неизвестно кем, и
довольно много - сотни три - частных гаражей. Вся городская милиция была
стянута сюда, солдаты гарнизона, военное училище: Хотя людей из зоны
оцепления попытались вывести всех, случались и несчастья: панически бегущих
принимали за нападающих.
Если на уровне рядовых исполнителей какая-то дисциплина и доблесть
еще удерживались, то начальство пребывало в панике.
К полудню ожидались спецрейсами какие-то чины из МВД и ФСБ. На них и
была вся надежда:
Колонна танков - полк подняли по тревоге в четыре утра - была
остановлена у въезда в город до особого распоряжения. От дизельной гари
выпавший ночью снег вдоль дороги тут же стал черным. Полковник Эсакия -
маленький, лысый, с длинными прямыми усами - почти захватил пост ГАИ и вел
переговоры сразу по двум телефонам и рации. Наконец из расположения полка
прибыли два грузовика со снарядами, танкисты начали погрузку боекомплекта:
- Это что же, война, товарищ полковник? - толстый краснолицый майор-
гаишник был почти белым.
- Хуже, - подкрутил обвисшие усы полковник. - Черти вдруг побежали из
ада:
Отрада приподнялась. И Аски под ее боком тоже наконец зашевелилась и
