и положил его рядом с собой на сиденье.
Бог глубоко вздохнул:
Он открыл глаза и первое, что увидел - это плачущую и смеющуюся
морду Конрада Астиона.
- Живой:
Голос был женский, Юно чуть скосил глаза. Ведима Аэлла: Сколько же
времени прошло?
- Живой твой начальник, не реви, не реви: первый раз вижу, чтоб по
начальнику так убивались: Вон - и глаза открыл. Слышишь меня, потаинник?
- Слышу: ведима: спасибо тебе, умелица:
- Рано благодаришь. Ног у тебя нет. Сгорели твои ноги.
- Жалко:- и Юно засмеялся. - Эх, так и не станцевали мы с тобой:
- Зато теперь ты от меня не уйдешь, - сказала Аэлла сердито. - И сколько
бы дней ни осталось:
- Постой, - Юно вдруг почувствовал, что вновь куда-то отплывает. -
Отрада - дочь на самом деле Филадельфа. Наследница всей его мощи. Ничего не
умеет. Белый Лев - живое:
Аэлла коснулась пальцами его губ.
- Уже что-то происходит, - сказала она. - Воду опять можно пить.
Юно не понял ее, но ускользнул в золотисто-коричневое гудящее липкое
сладковатое небытие со странным, неясным ему самому облегчением.
Живана заметила машущего первой. Не потому, что была самой зоркой, а
просто ее пощадили, не навьючили грузом - и руки оказались свободными, чтобы
смахивать пот и пыль.
- Тысячник! Венедим! Вон, справа - человек!
Человек широко шагал наперерез им, размахивая над головой палкой.
Самое забавное - это то, что она сразу узнала его, но себе не поверила, потому
что ну никак не рассчитывала встретить здесь, в этой проклятой пустыне, самого
кесаря.
Отряд с готовностью остановился, хотя до намеченного пятиминутного
привала оставалось еще шагов триста. Упали с плеч мешки:
- Междь зосрач, и правда, кесарь!.. - громко сказала сама себе Живана,
когда до того оставалось рукой подать. - Ну, дела:
- Я уже не кесарь, азах, - сказал Светозар. - Ох, быстро же вы ходите:
- А я не азах, а азашка, - сказала Живана и сморщила нос. - Азашья жена:
- Государь: - подоспел Венедим. Пыль всех сделала одинаково серыми.
- Государь, зачем?.. - изумление его было огромно.
- Иду с вами, - сказал Светозар. - И я не государь. Буду вашим отрядным
чародеем. Как же вы вдруг решились - в Кузню без чародея?
- Решились вот:- Венедим вдруг смешался. - Не думал, что так глубоко
будет:
- Эх, слав. Тот раз вам Пактовий девочку буквально на руках вынес.
Теперь-то на что полагались?
- На себя больше: Да что там говорить: не было надежды. С самого
начала. Но и не идти нельзя было: вон, огонька я вызвал:
Светозар медленно обвел взглядом сгрудившихся славов, азахов,
отроков: эту страшную девку с черной косой повязкой: Живана увидела в нем,
словно в зеркале, себя и своих. Изможденные дорoгой и зноем, с серыми
угловатыми лицами. Глубокие провалы глаз:
И - почувствовала его гордость.
- Который день пустыня? - спросил Светозар.
- Восьмой, - неуверенно ответил Венедим и посмотрел на других, прося
подмоги. - Если не девятый:
- Тогда понятно, - чародей кивнул. - Несет вас по кругу: И огонек ваш
безмозглый, - добавил он добродушно. - Хороший, а безмозглый: не понимает,
что вы - живые. Так бы и водил, дурачок:
- Государь:
- Не зови меня так, не надо. Лучше простого имени люди пока ничего не
придумали: День, день всего лишь прошел наверху. Закружило тут вас
времечко:
Живана как-то сразу, без возмущения ума, поняла это. Неспроста дни
казались ей настолько одинаковыми.
- Что же делать?
- Воду где брали? - как бы не слыша, спросил Светозар.
- Колодезная: попадаются колодцы:
- Осталось еще?
- Да вот: - Венедим потянулся к фляге, но прежде его несколько фляг,
баклажек и бурдючков просунулись к чародею. Тот выбрал тыквенную баклажку
на тесьме, плеснул немного воды на вогнутую ладонь, что-то прошептал над
водою: Живане послышался будто бы даже плеск волн и шум далекого ветра.
Потом он подбросил воду над собою. Капли не достигли песка, пропали.
Но будто бы стало прохладнее.
- Воины, дети мои, - сказал Светозар. - Не могу никого звать за собою, ибо
не для человека то, что предстоит тем, кто пойдет. Но опять же - выводить
остающихся не в силах я, а даже по следам своим дорогу вряд ли найдете. Такое
уж это место: А с другой стороны: здесь вам грозит разве что смерть. Кто же
решится пойти, скажу: в огонь идем и в зубы чудовищ. Даже не то страшно, что
умрем, а то, как умрем. А коли не умрем, так еще может стать горше. Ибо есть
вещи много страшнее смерти. И страшнее бесчестия. Решайте сейчас. Потом - не
будет такой возможности:
Глава тринадцатая
Она знала, что все, что случалось с нею раньше - неправда. Неправда, что
она была когда-то деревенской девочкой Саней, школьницей, а потом студенткой
какого-то третьеразрядного заведения; неправда то, что рассказывал ей лысый и
бородатый служитель Зверей, называвший себя Отцом (и это была двойная
неправда: неправда, что рассказывал --и неправда, что рассказывал); неправда
то, что она была дикарской принцессой, невестой дикарского принца, и
участвовала в парадах и сражениях; неправда, что ее возлюбленными были юный
Агат и не слишком молодой, но очень красивый и мужественный Алексей;
неправда, что ее наставлял когда-то мудрый царь Диветох - и неправда то, в чем
он ее наставлял; вся прожитая жизнь была неправдой, вымыслом, сном: то есть
вот оно, все было, она все помнила - до царапины, до тени от листа, до цвета
чернил, которыми написано: "А также принимать перед боем по стакану, чтоб рука
не тряслась". И - роспись: неимоверно красивым старомодным почерком с
завитушками. Все было, но не как реальность, а - как вызубренный наизусть урок.
На самом же деле все обстояло совсем-совсем иначе.
:Сражение с Мардонотавром, волшебным зверем, умевшим быть
невидимым, Филадельф выиграл чудом. И тем не менее, подчинив на время
своей воле Зверя, он сумел выведать у него многое. И самое, наверное, страшное
- это то, что подлинные создатели и держатели мира суть существа неразумные,
примитивные, хищные. И люди, живущие рядом с ними и напитавшиеся от них
волшебством, тоже порой теряют разум и честь: не всегда, конечно, но -
бывает: Большинство, однако же, пытается укрыться от Зверей в незаметных
норках, а будучи обнаруженными - откупается, чем может.
Но есть и такие, что пытаются зарыться все глубже и глубже, создавая
норы чудовищно разветвленные, с ловушками, отнорочками и потайными
помещениями. Звери, обнаружив такую нору, ярятся и злобятся на всех - и тогда
их прислужники-люди, задабривая, сами начинают уничтожать своего излишне
осторожного соседа:
Сказать, что Филадельф испытал омерзение - значит, не сказать ничего. В
битве с Мардонотавром он потерял многих своих учеников - и внука,
единственного и любимого, на которого возлагал все надежды. И понять, что
Зверь не был творением и посланцем великих и могущественных, суровых, но по-
своему прекрасных сил - нет, он и был частицей той самой высшей и
могущественной силой: и выше уже не было ничего: понять это было мyкой.
Еще большей мукой было - принять.
Волкобык, хищная тупая похотливая тварь. Не владеющая даром мысли,
но с избытком наделенная чутьем, силой и животной витальностью:
Высшее существо.
Только по той причине, что способен сделать с тобой все, что захочет.
Ну, и еще - он творит мир:
Филадельф разыскал спрятавшегося, растворившегося среди мира Бога.
Он, может быть, еще в чем-то сомневался, но Бог развеял его сомнения.
Сумрачные образы, полученные от Зверя, и собственные догадки -
облеклись в слова.
Впрочем, в реальной помощи Бог ему отказал. Тогда он еще надеялся, что
угроза не столь велика.
Филадельф принялся действовать на свой страх и риск - и в такой
строжайшей тайне, что избегал даже мыслей о подлинной цели работы. Вся
подготовка была им разбита на множество деяний, каждое из которых как будто
имело свою цель - но которые, будучи произведены последовательно,
приводили бы к достижению некоей тайной цели.
Он догадывался, что подобным занимается кто-то еще, но не искал связи,
потому что боялся и за себя, и за того, неизвестного.
И, как всегда бывает в такого рода делах, сначала все шло гладко, а потом
начались нелады. Возможно, случайные:
А может быть, он просто замыслил глупость.
Ну, в самом деле: создать иного Зверя, который будет не менее могуч, чем
истинные Звери, но при том - будет ум иметь как бы и человеческий, и при уме
своем - всегда быть с человеком в дружбе и выручке. А чтобы не сомневаться
относительно того человека, Филадельф приворожил августу и родил через нее
дочь, от рождения наделенную немалой чародейской силой.
Но уже в то время все шло под раскат.
И пришлось прятать - во всех смыслах - и иного Зверя, и дочь, и заметать
следы, и загадывать на будущее, но и это удалось не вполне:
А потом оказалось, что кто-то - и Отрада уже могла сказать, кто именно;
Филадельф же не смог:- пристально следит за его хитрой деятельностью и
только и ждет момента, чтобы выкинуть его из повозки и самому сесть на козлы:
Алексей попытался вспомнить картину, однажды явившуюся ему во сне, и
хотя бы приблизительно представить, из какого окна он тогда смотрел. Дом,
вероятно, вон тот: или тот. Да. А пялился он тогда только вдаль, потому что всю
прилежащую местность просмотрел вдоль и поперек заранее.
Он напрягся, вызывая в памяти этот ресторанчик под розово-коричневым
полосатым тентом - и только поморщился. Будто бы был такой:
Или нет. Не важно.
Сейчас вел партию Бог, он же - подыгрывал и прикрывал тыл. И -
готовился к следующему ходу.
Аникит чуть вздрагивал на коленях.
-:повторяю: всякое вмешательство. Навсегда. И у тебя достаточно
умения, чтобы замаскировать нас с этой стороны. И второе:
Сидящий напротив лысый номосетис сжал кулаки.
- Я уже говорил: я не знаю, где она. После этой дурацкой истории с Агатом
я решил, что больше не имею с этой маленькой сучкой никаких дел. Все. Кто ее
выкрал и куда дел, я не знаю.
- Ты дурак, Каф. Ты все еще считаешь, что сам играешь в эту игру. На
самом же деле ты всего лишь одна из фигур. Сильная, но уж очень глупая:
- Ты пришел сюда оскорблять меня?
- Я пришел дать тебе в морду.
Каф заиграл желваками.
- Не подпрыгивай, - сказал Бог. - "Балладу о Востоке и Западе" ты
наверняка не читал? Смотри:
Бог поднял руку и резко разжал пальцы. Полсекунды спустя зеленая
бутылка на столе со звоном разлетелась на тысячу осколков. Густое красное вино
забрызгало всех.
- Снайпер, - сказал Бог. - Следующий выстрел будет сюда: - и он
приподнял свитер. - Ты представляешь, что тогда произойдет?
- Это же:- лицо Кафа странно разгладилось. Он мигнул несколько раз.
- Да. Он самый. Потерянный Образ. Кто-то очень долго и хитро прятал
его: Представляешь: он будет разбит, полит кровью, да тут еще мгновенная
смерть:
- Ты блефуешь.
- Нет. Я уже потерял почти все. А лично себя мне не жалко. Равно, как ты
понимаешь, и тебя.
- Ладно, - сказал Каф. Он вдруг разом постарел и покосился. - Я забросаю
вас сверху чем-нибудь маскировочным. И отзову всех клевретов. Но девушку
вернуть не могу. Она вне пределов досягаемости:
- Где?! - прошипел Алексей.
- Уже, наверное, в Лесу:
Следующие три минуты были очень сумбурны. Каф, вынужденный
наконец говорить - говорил. Его перебивали. Он продолжал говорить.
:Да, у него эти Звери тоже сидели вот где! Но он знал очень хорошо, что
бывает с теми, кто хотя бы косо подумает об этих мерзавцах. Поэтому во все, что
он делал, он ухитрялся вплетать незаметную отравленную ниточку:
:Он знал, что действует не один. Он смутно ощущал чье-то присутствие.
Но не мог ни позвать, ни посветить:
:Кто-то создал нарочитого Зверя. Он дал этому Зверю лицо и душу - и
сделал его бесконечно привлекательным для настоящих Зверей, и самцов, и
самок. Они пойдут за ним и сделают все, что он захочет. Они передерутся за
обладание им. А потом он узнал, что есть - где-то глубоко - человек, которому
