Вот только по ночам у него правая рука отнимается - устала. Но об этом
тоже почти никто не знает. А Волков знает. Гречинский многое рассказывал
Волкову. Может быть, только ему и рассказывал. Их всегда тянуло друг к
другу.
Как только они попадали в один цирк, в одну программу, они вместе
размещались в одной гардеробной, и вскоре гардеробная начинала походить
на маленькую слесарную мастерскую, куда совершенно случайно попали спин-
нинги, блеклые костюмы, грим, обрывки афиш и рекламные пепельницы фирмы
"Кока-кола".
Гречинский сам конструировал цирковую аппаратуру, и Волков любил ве-
черами, после представления, сидеть и смотреть, как, привалившись ху-
деньким левым плечом с нежной культей к тискам, Володя держал в красивой
и мощной правой руке напильник, с поразительным упорством вытачивая ка-
кую-нибудь замысловатую деталь или невиданную блесну. Иногда Володя са-
дился за лист миллиметровки, брал карандаш и набрасывал эскизы аппарата,
чертежи узлов. Потом откладывал карандаш и начинал щелкать логарифмичес-
кой линейкой. Он рассчитывал запасы прочности, максимальные натяжения,
минимальные отклонения, динамические рывки, прогибы и скручивания - все,
без чего нельзя построить даже самый простой цирковой аппарат. К нему
бегали за каждой мелочью: поговорить о новом трюке, зачалить трос, почи-
нить транзистор. Просто поболтать.
Но бывали вечера, когда никто не приходил в их гардеробную, когда Во-
лоде не хотелось ничего сверлить или вытачивать. И тогда Волков отправ-
лялся в цирковой буфет, приносил бутылку вина, стаканы, и они засижива-
лись в цирке далеко за полночь.
Волков обычно устраивался на реквизитном ящике, а Володя на стуле. Он
снимал со стены трубу, облизывал медный мундштук и, скосив глаза на Вол-
кова, играл ему арии из оперетты "Роз-Мари". Негромкий чистый звук трубы
плыл по уснувшему цирку, и Волков каждый раз пытался представить, как
ведут себя звери, слушая Володину трубу. Наверное, лошади нервно перес-
тупают тонкими передними ногами, а дремлющие тигры осторожно открывают
глаза...
О фронте Гречинский никогда не говорил. Даже когда в цирке среди
"старичков" вдруг заходил разговор о войне и кто-нибудь вспоминал, что в
сорок четвертом он был там-то, на таком-то направлении, в такой-то ар-
мии, Володя молчал.
Только однажды Волков услышал от Володи о том, что он воевал под Рже-
вом. Это было так: Волков случайно встретил Гречинского в Москве. Володя
был в отпуске, Волков проездом. Они обрадовались друг другу, закатились
в "Националь", поужинали, и Гречинский уговорил Волкова поехать к нему
ночевать. Когда они вышли из ресторана, было уже половина второго. Они
добрели пешком до Пушкинской площади и целый час простояли в очереди на
такси. В последний момент, когда Гречинский и Волков уже садились в ма-
шину, к началу очереди подошел какой-то пьяный на протезе. Он вломился
на переднее сиденье и потребовал, чтобы его везли к "Соколу". Гречинский
жил у "Сокола", и поэтому с пьяным никто не стал спорить.
Машина тронулась. Пьяный сразу же повернулся к Волкову и Гречинскому
и стал осыпать их отборной руганью. Он кричал, что потерял ногу вот за
таких стиляг и пижонов, что он, если захочет, выбросит их из такси и ему
за это ничего не будет, потому что он кровь проливал в то время, когда
они где-то отсиживались. Он кричал, что на все имеет право - он воевал
вот этими руками. Москву спасал...
- Заткнись, - сказал ему Волков.
И тогда пьяный стал уже совсем отвратительно грязно ругать Волкова и
Гречинского. Молоденький шофер такси пугливо посматривал на инвалида.
- Остановите машину, - не выдержал Волков.
- Дима, выкини его к чертовой матери, - спокойно сказал Гречинский.
Шофер притормозил.
- Вы что, с ума сошли?! - закричал пьяный. - Я же на протезе! Куда я
пойду? Не трогайте меня!..
Волкова трясло от омерзения и злости. Он вышел из машины и рывком
открыл переднюю дверцу.
- Вылезай, - хрипло сказал Волков.
- Да что вы, ребята!.. Ну нажрался я... Нажрался! Что, думаешь, с ра-
дости? - И пьяный заплакал.
Волков захлопнул дверцу, сел рядом с Гречинским и сказал пьяному:
- Еще одно слово - и вылетишь. Понял?
Пьяный промолчал.
- Поехали, - сказал Волков.
Как только машина тронулась, пьяный нагло расхохотался.
- Что, съели?! Кто меня тронет, тот два часа не проживет!.. Я ногу
потерял, я за Россию кровь пролил, а ты, ты что видел?! - И он повернул-
ся к Гречинскому.
Володя рванулся к пьяному, сгреб его за воротник и бешено крикнул ему
в лицо:
- Заткнись, сволочь! Ты один всю Россию спас?! Кроме тебя, никого там
не было?! Двадцати миллионов мертвых не было? Гад!!!
Гречинский выпустил пьяного, откинулся на сиденье и пробормотал:
- Ах сука какая!.. Ах сука...
- Попался бы ты мне подо Ржевом, - плаксиво сказал пьяный.
- Подо Ржевом я бы с тобой вообще не разговаривал, - сказал Гречинс-
кий. - Да и ты бы там помалкивал...
Уже потом, дома, под утро, Володя посмотрел на Волкова красными от
бессонницы глазами и сказал:
- Димка, а я ведь руку-то потерял подо Ржевом...
В этот день после вечернего обхода Гервасий Васильевич ненадолго схо-
дил домой. Он вернулся, держа в руках большую тарелку с виноградом, а
под мышкой старый потрепанный томик.
Он поставил перед Волковым виноград и сказал:
- Тебе Кенжетай кланяется. Помнишь, я тебе про него рассказывал? Он
говорит, что видел тебя в цирке и ему очень понравилось, как ты танцевал
на канате...
- Это был не я, - улыбнулся Волков. - Это Артемьев...
- Я знаю, - сказал Гервасий Васильевич. - Мне просто не хотелось его
огорчать. Мне кажется, что он запомнил только танцы на канате, а так как
я ему про тебя поведал, то он хочет, чтобы это был обазательно ты... Ни-
чего не имеешь против?
- Пожалуйста, - ответил Волков.
Он попытался осторожно повернуться на бок и вдруг почувствовал, как в
больной руке что-то булькнуло. Словно в пустой наполовину бутылке плес-
нулась жидкость. Он легонько шевельнул левой рукой и вместе с острой
болью опять услышал бульканье.
- Лопай виноград, - сказал Гервасий Васильевич. - Это глюкоза, а в
твоем состоянии она сурово необходима.
- Мне уже сегодня делали ее внутривенно...
- Очень хорошо. От глюкозы еще никто не умер.
Волков опять шевельнул рукой, прислушался к бульканью под локтем и
спросил:
- Я не открою новую страницу медицины, если все-таки умру от глюкозы?
Гервасий Васильевич поморщился. Он стоял у окна и перелистывал томик.
- Не болтай, ради бога. Лучше послушай, брат Дима, грандиозные стро-
ки:
Вагоны шли привычной линией, Подрагивали и скрипели, Молчали желтые и
синие, В зеленых плакали и пели.
Гервасий Васильевич глубоко вздохнул, снял очки и положил книгу на
подоконник.
- Вот как, Дима... "Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пе-
ли..." Черт знает какая силища!
Волков облизнул пересохшие губы и продолжил:
Вставали сонные за стеклами И обводили ровным взглядом Платформу, сад
с кустами блеклыми, Ее, жандарма с нею рядом...
Гервасий Васильевич посмотрел на Волкова, взял книгу и снова стал
листать страницы, приговаривая:
- "Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели..." Женись, Ди-
ма... Обязательно женись. И заведи кучу детей...
- Поздно мне, - сказал Волков.
- Ерунда, - отмахнулся Гервасий Васильевич. - Нарожаешь детей, приве-
зешь их сюда, я тебе их тут пасти буду.
- Поздно мне, - повторил Волков.
- Глупости! - возмутился Гервасий Васильевич. - Жить никогда не позд-
но. Знать, что ты кому-то необходим, никогда не поздно... Одиночество -
это эгоизм. Чистейшей воды эгоизм... Ты, Волков, эгоист...
- А вы?
- И я. Я тоже эгоист. Мне даже об этом на днях сказали. Некто мой
друг Хамраев. Правда, он воспользовался дневниками Жюля Ренара, но от
этого я не почувствовал себя лучше...
- Кто такой Жюль Ренар?
- Удивительного мужества человек. Современник Ростана, Гонкуров, Зо-
ля... Писатель. Ты не читал "Рыжика"?
- Нет, - Волков снова шевельнул левой рукой и снова услышал, как в
локте плеснулась жидкость.
Гервасий Васильевич увидел движение Волкова и спросил:
- Ты зачем шевелишь левой рукой? Не нужно этого делать...
- Гервасий Васильевич, - сказал Волков. - Вы знаете, у меня в руке
что-то булькает.
- Ну да?
- Точно. Что-то булькает и переливается. Такое впечатление, будто у
меня к локтю грелка привязана.
Гервасий Васильевич отложил книгу и подошел к Волкову.
- Давай посмотрим, что там у тебя булькает и переливается. - Он долго
и осторожно осматривал левую руку Волкова и наконец сказал: - Вот что,
брат Дима, давай-ка мы с тобой завтра прооперируемся... Возьмем и проо-
перируемся.
Волкова охватила страшная слабость. В первую секунду он даже не мог
понять, что с ним произошло. А потом вздохнул судорожно, проглотил комок
и понял: испугался.
- Уже завтра?.. - тихо спросил он.
Ему хотелось закричать, что он не может завтра оперироваться, что он
еще не придумал для себя однорукого - ничего, он ищет, ищет мучительно,
ежедневно и еженощно, но ему не двадцать, ему уже тридцать шесть, и в
таком возрасте начинать жить заново очень трудно... Ну неужели нельзя
подождать с операцией? Он придумает... Вот только придумает, как жить с
одной рукой, так, пожалуйста, оперируйте, отнимайте руку, если без этого
нельзя обойтись!
К тому, что он останется без руки, он уже приучил себя. Ему бы теперь
только придумать, как жить дальше...
Но Волков ничего не сказал Гервасию Васильевичу, а только тихо спро-
сил:
- Уже завтра?..
- Ты чего это вдруг разволновался? Ты небось по думал, что я тебе
завтра руку отрежу? Да? А я и не собираюсь этого делать. Я тебе завтра
этот гнойный мешок вскрою, дрянь всю выпущу, чтобы она у тебя там не
булькала и не переливалась, и буду продолжать тебя лечить. Тебя и твою
руку... А ты уже черт знает что подумал!
Волков затаил дыхание, уставился в потолок. Из уголка его правого
глаза выкатилась маленькая светлая слезинка и неровной дорожкой поползла
к уху. Волков повернул голову направо, потерся щекой о подушку и уже
случайно шевельнул левой рукой.
- Вот, пожалуйста... - виновато проговорил он. - Опять булькает...
Утром, когда Волков еще спал, Гервасий Васильевич пригласил в ордина-
торскую двух врачей своего отделения и весь последний курс городской
школы медсестер. Одиннадцать семнадцатилетних девочек проходили хирурги-
ческую практику в больнице у Гервасия Васильевича и, непонятно почему,
боялись его до дрожи в коленях.
Гервасий Васильевич подождал, пока все рассядутся, отдал свой стул
маленькой испуганной Рашидовой, а сам присел на краешек стола.
- Вас, Нина Ивановна, и вас, Сафар Алиевич, я пригласил для того,
чтобы просить ассистировать мне сегодня при вскрытии флегмоны у Волкова,
- обратился Гервасий Васильевич к врачам.
- У него еще и флегмона?
- Ну и букет!
- Букет роскошный, - сказал Гервасий Васильевич. - Что и говорить...
Он обвел взглядом студенток и продолжил:
- А вас я обязываю присутствовать при операции. Это вам будет крайне
полезно... В свое время, если вы помните, мы много говорили об анато-
мо-физиологических особенностях гнойных процессов. Еще несколько дней
назад я просил вас самым внимательнейшим образом ознакомиться с историей
болезни больного Волкова Дмитрия Сергеевича... Все ознакомились?
Девочки задвигались и зашелестели:
- Я ознакомилась.
- Я тоже.
- И я...
- Прекрасно, - прервал их Гервасий Васильевич. - Тогда я позволю себе
повторить кое-что из того, что мы проходили с вами еще зимой. Я не соби-
раюсь задавать вам какие-либо вопросы и проверять ваши знания. Я еще раз
повторю вам, что уже говорил однажды. Но в данном случае я ограничусь
