и морщила носик, когда ей предлагали выпить. Третьяков все-таки притащил
бутылку коньяку и тарелку с дорогими конфетами. Стасик где-то раздобыл
лимон, нарезал его и сервировал "стол".
Волков и Третьяков выпили по стакану, а Стасик отказался. Третьяков
за это похвалил Стасика и начал было длинный разговор о вреде пьянства
среди цирковой молодежи вообще. Но Волков прервал его, сказав, что Ста-
сик совершенно не пьет и поэтому страстное выступление Третьякова воспи-
тательного значения не имеет.
Третьяков расхохотался, набил карман девушки конфетами и попытался
назначить ей свидание на вечер.
Она тут же оправилась от состояния неуверенности и, выйдя из гарде-
робной, презрительно бросила Третьякову:
- Господи! Старые, а туда же...
Третьякову было тридцать девять, и это его обидело. Он слил остатки
коньяка в один стакан, залпом выпил и обиженно сказал, глядя на закрытую
дверь:
- Скажите пожалуйста!..
Так шел этот день.
И только когда прозвенел первый звонок вечернего представления, Вол-
ков приподнялся с реквизитного ящика и сказал Стасику:
- Ну что, старик, домой потопаем?
Экследитор цирка снял им отдельную двухкомнатную квартиру на окраине
городка. Хозяева квартиры уехали на два месяца в горы, и Волков со Ста-
сиком жили в этой квартире припеваючи.
Третьяков был раздражен и почему-то ругал Среднюю Азию.
- Ты зря выпил, - сказал ему Волков. - Тебе же еще работать на вечер-
нем.
- Не боись,- ответил Третьяков. - Я сегодня в работу не иду. Сегодня
вечером пробуем на мои трюки одного огольца из училища. Так что я только
на пассировку выйду...
- Это какого же огольца? - поинтересовался Волков. Его мутило от бо-
ли, и сильно кружилась голова. И он старался быть занятым еще чем-ни-
будь, кроме боли.
- Ну новенький у меня такой... Сергиенко, - грустно сказал Третьяков.
- Хороший паренек. Куражливый...
- А, это который в плечи с купэ ловит? Школьный пацан...
- Молодой, вот что главное... - вздохнул Третьяков.
- А мы? - подмигнул ему Волков и, покачнувшись, осторожно, чтобы Ста-
сик и Третьяков не заметили, придержался правой рукой за косяк двери.
- А мы тоже... молодые. Но уже не очень, - усмехнулся Третьяков. - В
этом она права.
- Ладно, ладно, - рассмеялся Волков. - Не развращай мне Стасика. Юный
партнер зрелого мастера должен верить в неиссякаемые силы своего мэт-
ра...
- Я и верю, - сказал Стасик.
- И на том спасибо. Сделай, сынок, дяде ручкой, и попробуем уползти в
норку...
За кулисами прозвенел второй звонок. Третьяков мотнул головой, словно
хотел стряхнуть с себя печаль, и сказал Волкову:
- Дима, я после представления возьму чего-нибудь и зайду к тебе. Ста-
сик нам кофе сварит...
- Нет, - сказал Волков. - Не приходи. Я попробую отлежаться.
- Ладно, - согласился Третьяков. - Тогда до завтра. У вас деньги
есть?
- Есть, - сказал Стасик.
- А то смотрите... Мне тут главк премийку подбросил.
...Домой добирались долго - с остановками, перекурами. Через каждые
пятьдесят-шестьдесят метров Волков присаживался на теплый каменный бор-
тик арычного мостика и молча сидел минут десять. Стасик стоял рядом и
страдал от сознания своей вины и беспомощности. Затем Волков протягивал
руку, Стасик поднимал его, и они шли дальше для того, чтобы снова при-
сесть на бортик следующего арычного мостика.
Дома Волков снял туфли, с помощью Стасика взгромоздился на высокую
кровать и закрыл глаза. Ему хотелось остаться одному и перестать контро-
лировать каждое свое движение, вслушиваться в то, что говорит Стасик, и
подыскивать наиболее удобный для Стасика ответ.
- Может быть, тебе кофе сварить? - спросил Стасик.
- Да нет, не стоит... - ответил Волков, не открывая глаз. - Я хочу
попытаться уснуть.
- Тебя накрыть чем-нибудь?
- Не нужно, Стас... Жарко.
- Сигареты оставить?
- Оставь. Иди к себе, ложись, отдохни. Ты тоже перепсиховал, измучил-
ся...
- Может быть, нам действительно выбросить этот трюк, а?
- Не говори чепухи.
- Ты слышал, что директор сказал?
- Директор - глупый, трусливый администратор. Иди отдохни... Я позову
тебя, партнерчик. Иди.
Часа через два Волкову стало совсем худо. Боль начиналась в руке и
разливалась по всему телу. Волков задыхался. Его бросало то в жар, то в
озноб. Мерещилась квкая-то чертовщина, откуда ни возьмись возникла музы-
ка - старые, пятнадцать-двадцать лет тому назад слышанные мелодии... По-
вязка врезалась в руку, и Волкову казалось, что если он снимет повязку,
то сможет глубоко вздохнуть и ощущение удушья пройдет немедленно. Но
снять бинты не было сил, и Волков лежал неподвижно. Изредка он открывал
глаза, и тогда музыка исчезала. Какое-то время Волков пытался сосредото-
чить свой взгляд на большом цветастом термосе. Этот термос Волков уже
несколько лет возил с собой, и в каждом городе, в каждом новом гостинич-
ном номере или в каждой чужой комнате термос с фантастическими розовыми
цветами и ярко-синими колибри был олицетворением дома. Это был самый ре-
альный предмет волковского существования. Только он, нелепо раскрашен-
ный, старый китайский термос, мог вернуть сейчас Волкова из забытья в
реальную боль.
За окном, на маленьком заводике цементных плит, равномерно и глухо
стучал насос. Может быть, насос, его точный ритм и не давали уснуть Вол-
кову. Очень ровно стучал насос...
Волков оторвал взгляд от термоса и закрыл глаза. И тогда, слушая стук
насоса, он услышал стук собственного сердца. Сердце стучало в унисон на-
сосу цементного завода. Сначала Волков лежал спокойно и с удивлением,
отстранившим боль, слушал слитные звуки насоса и сердца. Их точное сов-
падение поражало. А потом в мозг стал вползать ужас: а вдруг насос оста-
новится?! Насос цементного завода и сердце Волкова слились воедино, и
теперь Волков лежал и молил бога, чтобы кто-нибудь не выключил насос.
Если там, за окном, сейчас выключат насос - здесь, в комнате, остановит-
ся сердце!..
Волков, беспомощный и неподвижный, лежал и ждал смерти.
А потом сердце стало стучать быстрее и выпало из четкого ритма за-
водского насоса. От учащенного сердцебиения Волков стал задыхаться и ус-
покаиваться. Теперь пусть выключат насос!.. Волков сам по себе, насос
сам по себе...
Так, задыхаясь, он задремал, и ему привиделся уличный бой, и его ав-
томат мог стрелять одиночными, да и то заклинивал после каждого выстре-
ла, сволочь...
- Стаси-и-ик! - закричал Волков.
- Я здесь, Дима... Я здесь... Вот я... - Стасик одной рукой приподнял
голову Волкова, а другой вытер слезы и пот с его лица.
- Стасик... Ты здесь?..
Воспаленными глазами Волков посмотрел на Стасика и слабо проговорил:
- Ты прости меня.. Мне все какая-то дрянь чудится...
- Дима, - осторожно сказал Стасик. - Дима, ты очень горячий.
- Я тебя разбудил? - Волков уже пришел в себя.
- Нет. Я читал. Дима, ты такой горячий!..
- Давай бинты снимем.
- Что ты! Что ты!
- Давай снимем, Стасик... Посмотри, как врезались.
Из-под белых бинтов выползла багровой опухолью кисть руки Волкова.
- Видишь? - сказал Волков. - Давай снимем. Может, легче будет.
- У тебя и плечо опухло...
- Я повернусь, а ты тихонечко сматывай бинт.
- Ладно.
Стасик стал осторожно разматывать повязку.
Рука совсем потеряла форму. Она опухла от плеча до пальцев, опухла
неровно, бугристо, а в районе локтя была расцвечена белыми и красными
полосами.
- Что это? - испуганно спросил Стасик.
- Черт его знает... - ответил Волков. - Я такого еще не видел. Прику-
ри мне сигаретку...
Стасик прикурил сигарету, передал ее Волкову и быстро проговорил:
- Дима, я побегу на улицу, попробую поймать какую-нибудь машину... Я
в один момент... Мы в больницу поедем.
Волков понял, что останется один.
- Не уходи, Стас!.. Не уходи...
- Ну что ты, Дим? Я же в одну секунду...
- Не уходи, Стас... - повторил Волков и спустил ноги с кровати. - Мы
с тобой вместе найдем машину.
...Не было никаких машин на этих теплых черных улицах. Они пешком
пришли в больницу. Стасик втащил Волкова в приемный покой, уложил его на
белую пятнистую клеенчатую кушетку, а потом долго и сбивчиво пыталея
объяснить дежурному врачу все, что произошло сегодня в цирке и дома.
Но Волков этого не слышал...
Стасик стал его партнером два года назад. Номер, в котором работал
Волков последние несколько лет, рассыпался, и Волков около полугода ис-
кал себе партнера.
До Стасика Волков работал с двумя партнершами - Кирой Сизовой и Мил-
кой Болдыревой. Обе были замужем, мужья тоже работали в цирке и виделись
со своими женами два-три раза в год, если не считать тех трех-четырех
дней за пару месяцев, когда цирки стояли рядом - километрах в восьмистах
друг от друга. Тогда партнерши Волкова улетали к своим мужьям на то вре-
мя, пока поезд будет тащить багаж и артистов всей остальной программы в
следующий цирк. Такими переездами пользовались и мужья. Они тоже приле-
тали к своим женам, а потом снова улетали в очередные цирки, перессорив-
шись и перемирившись за эти пятьдесят - шестьдесят часов неумелой супру-
жеской жизни...
Изредка их номера соединяли в одной программе, но, когда вдруг прихо-
дил приказ расформировать программу и разослать все номера по разным
циркам, Волков каждый раз с удивлением замечал, что Милка и Кира упако-
вывают свой личный багаж без особых огорчений. Из таких разлук мужья то-
же не устраивали никаких трагедий, и они разъезжались в разные концы
страны весело и облегченно...
А через месяц все начиналось сызнова: двухдневные свидания, ссоры,
примирения и нескончаемый поток писем в Москву, в отдел формирования
программ, с просьбой соединить номера, так как жизнь-то рушится...
Все это еще осложнялось тем, что Волков любил Милку Болдыреву. Любил
давно, с первых дней совместной работы; любил нежно, затаенно, никогда
не говоря Милке о своей любви.
И номер распалсл. Поначалу Волкову предложили взять двух девочек из
циркового училища, сесть с ними на репетиционный период в каком-нибудь
тихом цирке и повторить свой прежний номер. Волков съездил пару раз в
училище, посмотрел выпускной курс и твердо решил не возвращаться к ста-
рому номеру.
В какой-то момент ему показалось, что даже более молодые и красивые,
более техничные и смелые девочки не заменят ему Милку и Киру, с которыми
он проработал больше пяти лет и был в курсе всех их увлечений, семейных
неурядиц и болезней их детей...
Кира с Милкой очень здорово на два голоса пели "Куда бежишь, тропинка
милая..." и еще одну песню. Начало той песни Волков не помнит, но там
такие строчки были: "Как у нас за околицей дальнею застрелился чужой че-
ловек..."
Очень они здорово пели!..
Волков отказался делать номер заново и стал подыскивать себе партне-
ра, с которым можно будет отрепетировать сильные трюки, отойти от кано-
нов жанра и создать совсем-совсем новый номер. Какой, он еще и сам не
знал толком. Важно было не повторить известные традиционные образцы -
это Волков понимал ясно к четко. Или уходить из цирка к чертовей мате-
ри...
Впервые Волков почувствовал желание уйти из цирка три года назад, в
Хабаровске. Что-то тогда сломалось в нем, что-то произошло такое, отчего
Волкова стало мучить желание уйти из этого номера, из цирка, уехать куда
глаза глядят и начать жизнь заново. Как после демобилизации, когда воен-
ных летчиков стали увольнять из армии, а в ГВФ попасть не было иикакой
возможности.
Это тогда Волков правильно сделал, что в цирк ушел. Дай бог здоровья
этому пижону, лейтенанту Королю!
Волков еще в пятьдесят первом встретил его случайно, и Король позна-
комил его с руководителем номера "Воздушный полет".
За семь лет, что Волков проработал в "полете", он многому научился.
