вторжение, но я просто пришел поздравить вас с днем рождения!
- С каким днем рождения? - удивился Гервасий Васильевич и тут же
спохватился: - Ах да, верно. Сегодня же седьмое сентября. А я и забыл
вовсе. Ну спасибо, спасибо... А вы-то откуда узнали? Прямо мистика ка-
кая-то...
- Сейчас я вам все объясню, - сказал Хамраев. - Никакой мистики. Все
предельно просто. Судя по тому, что вы не помните день своего рождения,
гостей вы не приглашали. Я единственный гость-самозванец, и, если позво-
лите, я буду и устроителем торжеств.
Хамраев вытащил из-под стола туго набитый портфель и стал выгружать
из него какие-то свертки.
- Вы же все равно не готовы к приему гостей, - говорил Хамраев. - А
чтобы вы не чувствовали себя неловко, я вам потом сообщу день своего
рождения, и вы сможете притащить такой же портфель. Вот мы и будем кви-
ты. Подержите, пожалуйста... Тут есть такая кастрюлечка, а в ней такой
потрясающий лагман, который умеет готовить только моя мать! Вы когда-ни-
будь ели лагман?..
И Гервасий Васильевич озадаченно помогал Хамраеву доставать эту каст-
рюлечку с лагманом и даже был рад, что в его доме вдруг появился этот
незнакомый забавный парень Хамраев.
- Слушайте! - сказал Хамраев. - Нет, подождите... Давайте сделаем
так: вы будете сидеть и слушать, а я буду накрывать на стол и рассказы-
вать. Где у вас какая-нибудь посуда? Нет, нет, не вставайте! Сидите. Я
уже сам вижу...
Хамраев быстро и ловко выложил все в несколько тарелок и продолжал:
- Сегодня в адрес горздравотдела на ваше имя пришла поздравительная
телеграмма. Вот вам и вся мистика. Держите.
Хамраев вынул телеграмму из внутреннего кармана пиджака и протянул ее
Гервасию Васильевичу.
- Честно говоря, мы ее распечатали, - сказал Хамраев. - Знаете, те-
леграммы бывают разные...
- Пустяки, - сказал Гервасий Васильевич.
Телеграмма была из Перми. "Дорогой мой поздравляю вас с днем рожде-
ния. Желаю вам счастья мужества долгих лет Екатерина".
Гервасий Васильевич сидел потрясенный и растерянный. Это была первая
весточка от Екатерины Павловны с тысяча деаатьсот сорок пятого года, с
того момента, когда Гервасий Васильевич закончил войну и вернулся к сво-
ей семье. И сознание того, что все эти годы Екатерина Павловна помнила о
нем, а судя по телеграмме, неведомо как следила за его существованием и
уж, наверное, была в курсе всех событий в жизни Гервасия Васильевича,
обрадовало, смутило и опечалило его.
- Почему вы загрустили? - спросил Хамраев. - Неся вам эту телеграмму,
я был убежден, что несу вам радость.
Он уже успел снять пиджак, закатать рукава рубашки и повязать живот
кухонным полотенцем, словно фартуком.
- Вы принесли мне гораздо больше, - сказал Гервасий Васильевич.
Хамраев смущенно рассмеялся.
- Нет, все-таки Восток - могучая штука! Я только что сказал до пош-
лости пышную фразу: "Неся вам эту телеграмму" - и так далее. - Черт по-
бери! Ведь, казалось бы, полная ассимиляция! А все-таки нет-нет да и
прорвет что-то султанно-минаретное.
Хамраеву было не тридцать лет, как показалось Гервасию Васильевичу, а
все тридцать семь. Уже несколько лет он возглавлял городской отдел здра-
воохранения, был умен, ловок и интеллигентен. О Гервасии Васильевиче он
знал все с первой минуты его приезда в город. И каждый раз, когда в от-
вет на жалобы Хамраева о недостатке квалифицированных хирургов в клинике
городской комитет партии предлагал ему пригласить на работу Гервасия Ва-
сильевича, Хамраев неопределенно покачивал головой или так же неопреде-
ленно соглашался. Но ни в том, ни в другом случае даже не пытался позна-
комиться с Гервасием Васильевичем.
- У человека погибла семья, - говорили Хамраеву. - Человек бросил
все, приехал, так сказать, на могилу собственного сына, чтобы, как гово-
рится, закончить свой жизненный путь в уединении и скорби. Что в таких
случаях должны делать партийные и общественные организации? Они должны
вернуть такого человека к общественно полезной деятельности. Тем более
что этот человек - врач, первоклассный хирург. Представитель, как гово-
рится, гуманнейшей профессии. А в городской клинике, как докладывает сам
товарищ Хамраев, нет хирургов, которым можно было бы доверить сложные
операции. Чуть что, больного на самолет - и в столицу республики. Пора с
этим делом кончать. Было уже два смертельных исхода, и хватит. Вызовите,
товарищ Хамраев, этого человека, поговорите с ним, напомните ему о его
долге перед партией, перед народом, в конце концов, если нужно, предло-
жите ему персональный оклад (горком поможет) - и с богом!
Нет, так Хамраев не мог прийти к Гервасию Васильевичу. Его умение
действовать наверняка восставало против всех предлагаемых вариантов, а
исконно азиатская недоверчивость и осторожность, которую он унаследовал
от предков кочевников, заставляли его искать собственное решение или
ждать до тех пор пока судьба сама не пошлет ему повод для знакомства с
Гервасием Васильевичем.
Когда принесли телеграмму на имя Гервасия Васильевича, Хамраеву пока-
залось, что долгожданный повод сам пришел к нему в руки. Но за телеграм-
мой должна была начаться тонкая и мудрая игра в заботу, которая в итоге
принесла бы свои организационные плоды не столько для Гервасия Ва-
сильевича, сколько для Хамраева - заведующего городским отделом здраво-
охранения. Он уже давно научился себя прощать и не подставлять душу тер-
заниям совести - не для себя же, для дела, для людей.
...К столу пригласили Кенжетая с женой. Кенжетай пришел один, поста-
вил на стол глубокую тарелку с громадными сливами, сказал что-то вроде
"старая женщина должна знать свое место", выпил полстакана коньяку и де-
ликатно удалился.
Гервасий Васильевич и Хамраев ели лагман, говорили почему-то о кине-
матографе. Хвалили, поругивали, а потом Хамраев подробно рассказал Гер-
васию Васильевичу содержание картины "У стен Малапаги", которую смотрел,
еще будучи студентом, и вспомнил, что после просмотра дня три-четыре хо-
дил больной. Вот какая это была картина...
А Гервасию Васильевичу все время хотелось еще раз прочитать телеграм-
му от Екатерины Павловны, но он стеснялся Хамраева и пытался воспроиз-
вести в памяти текст этой телеграммы.
Один раз он даже ушел с веранды в комнату, будто бы за хлебом. Там,
не зажигая света, около лунного окна он дважды перечитал телеграмму и
был рад тому, что запомнил текст с первого раза...
- Вы Соколовского Геннадия Дмитриевича не знали? - спросил Хамраев,
когда Гервасий Васильевич вернулся из комнаты.
- Знал, - ответил Гервасий Васильевич. - Он был начальником седьмого
эвакогоспиталя. Этот?
- Не знаю. Наверное, этот. Он у нас функциональную анатомию читал...
А Кричевскую Полину Яковлевну?
- Прекрасный хирург, - с удовольствием сказал Гервасий Васильевич. -
Золотые руки.
- Она нейрохирургию у нас вела. Такая строгая дама.
- Что вы, что вы! - оживился Гервасий Васильевич.- Добрейшей души че-
ловек. Я бы даже сказал, излишне сентиментальна.
- Ой-ой-ой!.. - усомнился Хамраев и достал из кармана пиджака плоскую
бутылочку с румынским коньяком.
Гервасий Васильевич убрал пустую бутылку под стол и обиженно заявил:
- Слушайте, Сарвар, ну кому лучше знать? Полина Яковлевна была моим
ассистентом!
- Я это знаю, Гервасий Васильевич, - тихо сказал Хамраев.
- Какого же черта вы тогда спрашиваете, знаю ли я Полину Кричевскую?
- разозлился Гервасий Васильевич.
- Я хотел спросить - "помните ли", а "не знаете ли"...
- Я все помню, - вздохнул Гервасий Васильевич. - Вы где институт-то
кончали?
- В Москве, - ответил Хамраев. - Давайтв выпьем.
Недели через две Гервасий Васильевич уже знал все о медицинских делах
этого городка. 0 недостатке хирургов, о трудностях с медикаментами - обо
всем, на что мог пожаловаться Хамраев любому человеку, от которого не
ждет ни помощи, ни участия.
Как-то Хамраев не пришел на ставшую теперь обычной вечернюю прогулку,
и Гервасий Васильевич решил сам зайти за ним. Встретила его мать Хамрае-
ва, худенькая обаятельная старушка Робия Абдурахмановна, и сказала, что
Сарвар в клинике. Его туда срочно вызвали.
От нечего делать Гервасий Васильевич пошел в клинику. Вернее, не в
клинику, а просто так, по направлению к городской больнице. Может быть,
Хамраев скоро освободится и они еще успеют погулять перед сном.
Хамраева Гервасий Васильевич увидел уже выходящим из калитки больнич-
ного сада.
- Что там у вас стряслось? - спросил Гервасий Васильевич.
Хамраев посмотрел на него усталыми глазами и ответил:
- Худо дело, Гервасий Васильевич... Человек помер.
- От чего?
- От безграмотности... От безграмотности врача, делавшего операцию.
- А все-таки? Конкретнее.
- Позавчера удалили больному малоизмененный отросток, а сегодня
больной скончался от нераспознанной прободной язвы желудка.
- Чего же они, не видели, что оперируют аппендицит в условиях перито-
нита?
- Значит, не видели...
- Черт бы их побрал, - выругался Гервасий Васильевич. - Что за сред-
невековье?!
- Вот такие дела, Гервасий Васильевич, - сказал Хамраев.
Они стояли у забора больничного сада, и только желтый свет углового
фонаря освещал их в черноте этого азиатского вечера.
- Слушайте, вы, заведующий горздравотделом! - вдруг зло сказал Герва-
сий Васильевич и еле удержался от того, чтобы не схватить Хамраева за
отвороты пиджака. - Вы что думаете, будто я тешу себя мыслью, что вам,
молодому, здоровому, интересно проводить время со мной, старым хрычом?
Да? Вы думаете, я не понимаю, что вам от меня нужно? Какого... вы плете-
те вокруг меня кружева? Нужен вам хирург или нет? Я вас спрашиваю: нужен
я вам или нет? - повторил Гервасий Васильевич.
- Нет, - жестко ответил Хамраев. - Мне - нет. А вот больным вы еще
могли бы понадобиться.
- Чего же вы молчали, черт вас побери?! Я буду работать в вашей воню-
чей клинике рядовым хирургом, слышите? И никаких месткомов, никаких
профкомов, никаких комиссий по снятию остатков больничного пищеблока!..
Слышите?
- Слышу! - улыбнулся Хамраев.
- Какого черта вы улыбаетесь? - завизжал от злости Гервасий Ва-
сильевич.
С тех пор утекло много воды, и сейчас, спускаясь в приемный покой,
Гервасий Васильевич думал о том, что он скажет этому пареньку из цирка,
который плачет и просит, чтобы его пустили к Волкову.
Он об этом думал до самой последней ступеньки и, уже шагая по коридо-
ру, понял, что ничего успокоительного придумать не может. Он разозлился
на себя и на этого циркового парня, который торчит в приемном покое.
Он сделает вот что: он возьмет и расскажет этому мальчишке всю прав-
ду. И как здоровый человек погибает из-за того, что в их дурацком цирке
нет постоянного опытного врача...
- Это вы к Волкову? - спросил Гервасий Васильевич у Стасика. Кроме
Стасика в приемном покое сидел старик в пыльном выгоревшем халате и чер-
ной тюбетейке, порыжевшей от старости. Старик сидел прямо на полу, держа
между ног истертую полевую сумку.
- Я, - ответил Стасик.
- Дохтур... - не вставая с пола, с трудом проговорил старик. - Зачем
лепешка нельзя передать? Боурсак - нельзя, курд - нельзя... Из аула
спускался... Семнадцать километров шел. Виноград взял, лепешка, говорит,
нельзя... Я старый - ты старый... Иди скажи. Пусть лепешка берут...
И старик вынул из сумки две лепешки, завернутые в чистую тряпку. Он
протянул их Гервасию Васильевичу и повторил:
- Пойди скажи... Ты старый.
- Простите, - сказал Стасику Гервасий Васильевич и наклонился над
стариком: - Как фамилия?
- Ниязов, - охотно ответил старик.
- Ниязова - жена? Алтынай - жена? - спросил Гервасий Васильевич.
Старик, кряхтя, поднялся с пола.
- Жена, жена, - радостно подтвердил он.
