Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает:
- Мой "голос крови" - в любви к моей дочери. К Ниночке - женщине, ко-
торая ее родила... К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым
человеком... И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме - в
извечном ожидании перемен к лучшему.
- Папочка... - Настя целует отца в лысину. - Киндзу хочешь?
Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит:
- О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуж-
дые и изначально безнравственные...
- Да заткнись ты! - рявкает Лида. - Что за гадость ты мелешь?! И
отодвинься сейчас же! Ты бабушке перекрываешь телевизор.
- Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать? - заламывает руки
Нина Елизаровна. - Женя! Ну хоть вы-то...
- Наше поколение... - не унимается Виктор Витальевич.
- Плевать я хотела на ваше поколение! - кричит ему Настя. - Я свое
поколение выращу! Такое - какое вам и не снилось!
Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притяги-
вает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спра-
шивает тихо и серьезно:
- А кого ты хочешь - мальчика или девочку?
Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усме-
хается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит:
- Девочку.
Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к
Настиному дому...
На кухне тихо плачет Нина Елизаровна:
- ...и опять у нас роман не получается... Только что-нибудь решу -
все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка?
- Ничего не опрокинулось, Ниночка... Ничего не изменилось! - обнимает
ее Евгений Анатольевич.
- Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли
чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью
двух взрослых дочерей - и это придавало даже некоторую пикантность, - а
другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в б а б у ш к
у!.. - И Нина Елизаровна снова начинает плакать.
- Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только
в июне. Ко мне мы должны поехать...
- Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беремен-
ного ребенка!
Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпуска-
ет, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елиза-
ровны: "Неужели никто не слышит звонка?!"
Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:
- Я люблю ее, Нина Елизаровна...
Из квартиры несутся шум, крики. Нина Елизаровна выходит на лестничную
площадку, прикрывает за собою дверь.
- Я люблю ее, - повторяет Мишка. - Я без нее... Пусть посадят, пусть
зарежут там... Позовите ее...
- Ты ее предал.
- Я больше не буду, - вдруг по-детски говорит Мишка.
- Будешь. Один раз предал - еще предашь. Это закон. И потом, ты уве-
рен, что она именно от тебя беременна?
Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.
Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками...
Страшный стук несется по всей квартире!
- Я морду набью этому подонку! - возмущается Виктор Витальевич.
- Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет,
- с удовольствием говорит Настя.
- Тогда милицию вызвать. - Виктор Витальевич берет трубку.
- Положи трубку на место! - приказывает Нина Елизаровна.
Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно...
- Что ты мучаешь его, Настя?! - кричит Лида.
Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки:
- Я бы с удовольствием с ним познакомился.
- Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, -
говорит Настя. - Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут со-
седи по площадке, отправят его в каталажку.
- Нет. Этого допускать нельзя, - Евгений Анатольевич встает из-за
стола. - Это постыдно. Как его зовут?
- Мишка... - Настя не на шутку встревожена.- Осторожней, Евгений Ана-
тольевич! Он все приемы знает.
- Ну да авось... - и Евгений Анатольевич направляется к двери.
Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Че-
люсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на под-
бородок, в широко открытых глазах дикий ужас...
- Настя-а-а!.. - кричит Мишка и молотит в квартиру.
Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Ев-
гения Анатольевича, который говорит ему:
- Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю
расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя
ни в коем случае.
- Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю -
по чертежам не соберут, падла!.. - орет Мишка.
- Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори
как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.
- Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила!
- Тьфу ты, боже мой... Ну как с тобой разговаривать, Миша?
- Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!
- Вот это верно, - опечаленно говорит Евгений Анатольевич. - Видать,
разговорами не обойтись.
Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Ана-
тольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение - слева и справа.
Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усажи-
вает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:
- Ну, все... Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет... Это ненадол-
го...
Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида,
уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за
опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.
Бабушкина комната прикрыта.
Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.
Нина Елизаровна нервно трет виски - мучается головной болью.
Настя достает пачку "Пегаса".
- О ребенке подумай, - негромко говорит Лида.
Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной
посуды. И видит на комодике отцовский кларнет. - Папа опять кларнет за-
был...
- Ах, молодец Маринка! - потягивает коньяк Лида. - Ах, хваткая девка!
Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приеха-
ла к нам на первый курс!
- Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, - трет
виски Нина Елизаровна. - Появится маленький...
- Маленькая, - поправляет ее Настя.
- Деньги, деньги... - говорит Лида. - Сейчас за деньги...
- Ма, давай красное дерево толкнем - на него жуткие цены сейчас! -
оживляется Настя.
- А на что не жуткие? - усмехается Лида.
- Единственное, что от дедушки осталось, - грустно говорит Нина Ели-
заровна. - Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять
деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну
сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь
уже вянут!
Не спит Бабушка - внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широ-
ченную кровать красного дерева...
- Ладно тебе, мамуль... - Настя прижимается щекой к руке Нины Елиза-
ровны. - И так разместимся как-нибудь.
- Мам, у нас выпить нечего? - спрашивает Лида.
- После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.
- Спокуха, девочки! - и Настя достает из-за дивана бутылку с
итальянским вермутом. - Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же
заныкала это.
На дне бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает "Чин-
зано" по двум рюмкам - сестре и матери:
- Вуаля! Кто - добытчик? Кто - волчица?!
- А себе, волчица?
- В глухой завязке. Или дети, или поддача!
- Мамуля, давай треснем за Настюху и... Пей, пей, мама! И будем исхо-
дить из реальных возможностей... Нам надеяться не на кого.
- Будь счастлива, дочура, - смахивает слезу Нина Елизаровна.
- Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед! - Лида выпивает свою рюм-
ку: - Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так...
А мамин диван вот сюда...
- Правильно! - кричит Настя. - То здесь встанет кроватка! Да?
- Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату...
- А комодик? - спрашивает Нина Елизаровна.
- На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает
рядом с кроваткой и...
- Ну, правильно, - прерывает Лиду Нина Елизаровна. - И судно с бабуш-
киными делами можно будет выносить только мимо маленького.
- Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить!
- Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?!
- Чем? - Настя впервые слышит это слово.
- Ну, что в судне бывает из-под бабушки.
- А-а-а... Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец. - И
тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя пони-
мает, что этого говорить не следовало. - То есть я хотела сказать...
- Ну что ты за сучка, Настя! - зло говорит Лида. - Как у тебя язык
повернулся?!
- Это же твоя б а б у ш к а... - тихо говорит Нина Елизаровна.
- Сами же говорили: "исходя из реальных возможностей"... - виновато
бормочет Настя.
В своей комнате Бабушка слышит Настин приговор и в панике поднимает
трясущуюся правую руку. Цепляется скрюченными пальцами за веревку от ко-
локола и резко дергает...
Но привычного "Бом-м-м!!!" не раздается. Тяжелый медный язык кора-
бельной рынды отрывается и падает Бабушке точно на голову.
По истощенному, парализованному тельцу Бабушки пробегает предсмертная
судорога, а в угасающем мозгу молниями несутся обрывки видений...
...Окровавленный Дедушка отшвыривает ее от своих ног...
...Подписывает, подписывает Бабушка протоколы! Друг ползет к ней,
плачет, умоляет...
...Наматывает волосы Бабушки на руку помощник Друга, расстегивает ши-
ринку форменных галифе...
...Вышки с часовыми... Строй заключенных женщин... Конвой... 3а стро-
ем одиннадцатилетняя Нина играет с маленькими заключенными детьми...
И все! И кажется - умерла Бабушка...
Но Бабушка открывает глаза! Оглядывает комнату, фотографии... Подни-
мает правую руку, очень осмысленно рассматривает ее. Потом поднимает ле-
вую! И, наконец, встряхивает своей маленькой птичьей головкой с жидкими
седыми волосенками...
Мало того - она пытается приподняться на локте, и это ей удается.
Она садится, осторожно спускает тоненькие подагрические ноги на пол
и, придерживаясь за столик, встает в полный рост!..
Удрученные концом разговора, Нина Елизаровна, Настя и Лида молча си-
дят за столом напротив двери в бабушкину комнату.
Скрипнула дверь... Все трое переглядываются, прислушиваются и вдруг
видят, как эта дверь начинает медленно открываться!
От страха и неожиданности они застывают и немеют. Только глаза у всех
троих становятся все больше и больше!
Распахивается дверь, и в ее проеме, словно в картинной раме, появля-
ется Бабушка - седая, патлатая, в несвежей ночной рубахе с потеками...
Чтобы не закричать благим матом, Нина Елизаровна зажимает рот рука-
ми...
Лида в кошмаре хватается за голову...
Настя сидит, не в силах оторвать глаз от этого невероятного явле-
ния!..
Бабушка стоит в проеме двери с фингалом под глазом, и вид у нее, пря-
мо скажем, мерзкий. И наглый. И наступательный. И жалкий...
- Вот теперь, когда Бог наконец надо мной смилостивился, - произносит
Бабушка скрипучим от долгого молчания голосом, - я на вас всех такое на-
пишу... в эНКаВэДэ!..
Сидят неподвижно три парализованные кошмаром женщины - сорока девяти
лет, двадцати шести и пятнадцати...
И только самая младшая, Настя, постепенно приходит в себя и, не отры-
вая от Бабушки глаз, негромко говорит:
- Черт побери... Неужели это опять может повториться? Исходя из ре-
альных возможностей...
