- Да нет, вас лечить надо, - убежденно говорит Нина Елизаровна и про-
талкивает Евгения Анатольевича в большую комнату. - Я, кажется, займусь
вами серьезно!
Евгений Анатольевич целует руку Нины Елизаровны, улыбается:
- Я могу только мечтать об этом.
В большом учрежденческом женском туалете Марина поправляет волосы пе-
ред зеркалом, оглядывается на закрытые двери кабинок и говорит:
- Я тебе еще раз повторяю: важно решить в принципе - ехать тебе с ним
или не ехать.
- Для меня это вопрос жизни. Там все, наконец, может решиться и...
Из-за дверей одной из кабинок слышен шум спускаемой воды.
Марина хватает Лиду за руку и выволакивает ее в коридор.
- Ни черта там не решится, институтка бездарная!
Они быстро идут по коридору к своему отделу.
- Это для тебя вопрос жизни, а для него - баба в койке на время от-
пуска. Ни шустрить не надо, ни клеить, ни охмурять. Эва, как удобно! -
раздраженно говорит на ходу Марина.
- Маришка, я запрещаю тебе!
- Но он же кобель. Посмотри на него внимательно. На его сладкой роже
так и написано: кобель!
- Марина! - возмущенно шипит Лида.
- Хочешь докажу? Хочешь?! - Марина останавливается у дверей своего
отдела. - Смотри! Идиотка...
Она рывком открывает дверь, входит в отдел, зябко поводит плечами и с
прелестной улыбкой громко обращается к Андрею Павловичу:
- Андрей Павлович, родненький, а если я закрою форточку?
Лида проскальзывает в свой дальний угол.
- Ради бога, Марина Васильевна. А если это сделаю я?
- Что вы, что вы, шеф! Как можно, начальничек...
Марина подходит к окну у стола Андрея Павловича, задирает и без того
короткую юбку, обнажая красивые стройные ноги, взбирается на подоконник
и обстоятельно закрывает форточку.
Сохраняя на лице улыбку, ставшую деревянной, Андрей Павлович нервно
проглатывает слюну, не в силах оторватъ глаз от ног Марины.
Отдел замер. Все ждут реакции Лиды. Но Лида, просмотрев весь этот
спектакль, уже уткнулась в бумаги.
А Марина с подоконника лукаво поглядывает на Андрея Павловича. Тот
встает из-за стола, протягивает ей руки:
- Позвольте помочь!
- С удовольствием. - И Марина оказывается в объятиях шефа. - Ого,
сколько мощи! Кто бы мог подумать!
- Ах, Марина Васильевна, не цените вы своего начальника! - улыбается
Андрей Павлович и ставит Марину на пол.
В перерыв в столовке самообслуживания медленно ползет к кассе очередь
мимо супов в нержавеющих мисочках, мимо сереньких котлет и очень проз-
рачных компотов. Скользят по трубчатым полозьям пластмассовые подносы.
Впереди Марина. Лида, как всегда, сзади.
- Ну и что? Ну и что? - тихо возражает Лида. - Ты устроила примитив-
ную дешевую провокацию - задрала юбку, показала все, что можно, да еще и
повисла на нем!.. А мужик есть мужик! Было бы хуже, если бы при виде
твоих ляжек у него вообще ничего не возникло.
- Все, что надо, все возникло! В этом можешь не сомневаться. А ты -
абсолютная слепая дура. Помидоры будешь?
- Да. А сколько они стоят?
- Семьдесят коп. Брать?
- Нет. Лучше салат витаминный за двадцать две. Тебе щи?
- Я первого не ем. Неужели ты рассчитываешь, что он после вашего ду-
рацкого Адлера бросит все и...
- Я никогда ни на что не рассчитываю, - уже за столиком говорит Лида.
- Я хочу надеяться. Тем более, что он сам мне говорил.
- Не будь дурочкой, Лидуня. Оттяни свой отпуск на месяц. Поедем вмес-
те в Ялту. У меня там в "Интуристе" мощнейший крюк! Поселимся в отличной
гостинице. Рядом Дом творчества писателей, до ВТО - рукой подать! Найдем
двух шикарных мужиков... Причем не нас будут выбирать, а мы! И проведем
время, как белые люди, Лидка! А там, чем черт не шутит...
- Я люблю его, - тихо говорит Лида, прихлебывая щи.
- А ты не думаешь, что его еще одна женщина любит.
- Кто?.. - пугается Лида.
- Его жена, - жестко говорит Марина. - Вполне приличная девка. Я бы
даже сказала - симпатяга.
- Ох, черт, я так старалась об этом не думать!
Бабушка смотрит на закрытую дверь, откуда доносятся обрывки фраз Ев-
гения Анатольевича и Нины Елизаровны.
- ...и мне предложили такие вот курсы АСУП... - это голос Евгения
Анатольевича. Бабушка слышит звяканье чайной ложечки в чашке, смех Нины
Елизаровны:
- А-суп! Очень по-абхазски. Там к каждому русскому слову в начале
пристегивается буква "А": "Агорсовет", "Амагазин", "Абольница"...
- Нет, АСУП - это автоматизированная система управления. Наше минис-
терство такие курсы организовало и... Я же диспетчер на заводе. Вооб-
ще-то - старший диспетчер. Но это только название. А так... Меня и пос-
лали. На три недели.
- А что такое - диспетчер на заводе?
- Ну, есть график прохождения заказов. Смежники недопоставили - план
летит вверх тормашками. Звонишь, требуешь, просишь, умоляешь. Ты кри-
чишь, на тебя кричат.
- Вы кричите? - слышно было, как Нина Елизаровна рассмеялась.
- Пожалуй, вы правы. Больше на меня кричат.
Бабушка тоскливо уводит глаза в потолок и почти перестает слышать го-
лоса из большой комнаты.
И возникают в ее полуживой голове свои тайные воспоминания.
Ни цвета, ни звука.
Когда это было?.. И было ли?..
...В следственном кабинете, на столе у Друга, лежит портрет члена
правительства Булганина, проколотый настоящей юбилейной медалью Дедушки.
Друг сидит за столом, а его помощник, молоденький чекист, стоит около
Бабушки, сидящей по другую сторону стола. Он подает ей листы протокола
допроса, и Бабушка, с глазами, полными слез, аккуратно подписывает каж-
дый лист с одной и с другой стороны.
Друг встает, одобрительно гладит Бабушку по плечу и выходит из каби-
нета.
Помощник Друга садится на место своего начальника и нажимает кнопку.
Двое конвойных под руки вводят Дедушку. Он - в тельняшке, покрытой
бурыми пятнами высохшей крови. Лицо опухло, один глаз не открывается,
передние зубы выбиты.
Помощник Друга трясет перед разбитым лицом дедушки портретом Булгани-
на с настоящей медалью и показывает листы протокола, подписанные Бабуш-
кой.
И тогда Бабушка хватается за голову, падает перед Дедушкой на колени
и, рыдая, целует ему руки в наручниках.
Дедушка пытается отшвырнуть ее ногой, но сил у него не хватает, и он
просто плюет Бабушке в лицо...
Бутылка шампанского почти выпита, стол являет собой все приметы за-
кончившегося завтрака, а между обшарпанным комодиком красного дерева и
диваном стоят Нина Елизаровна и Евгений Анатольевич.
Евгений Анатольевич обнимает Нину Елизаровну, целует ее лицо, шею,
глаза, руки...
- Женя, ну это просто смешно в нашем возрасте, - жалобно бормочет Ни-
на Елизаровна, даже не пытаясь отстраниться. - Когда вы первый раз приш-
ли в наш музей...
- Ниночка! - задыхаясь говорит Евгений Анатольевич. - Мы уедем ко
мне. У нас тепло, море рядом...
- Вы сошли с ума, Женя! - печально возражает Нина Елизаровна.
- Господи, я же мог не пойти в этот музей!.. - с мистическим ужасом
восклицает Евгений Анатольевич. - Но ведь пошел же! Значит, есть Бог на
свете!
- Женя...
- А летом-то у нас как, боже мой! Мне от завода участок давали - я
все не брал, не брал...
- Женя, не мучайте меня. Какой участок? О чем вы говорите?
- Нина... Уедем, Ниночка!
- А мама? А девочки?
- И маму с собой! Она там поправится. Будем выносить ее в садик. Там
цветы...
- Да ну вас к черту, Женя! Зачем вы меня терзаете...
- Я?! Да я умереть готов...
- Ну что вы, родной мой!.. Что вы такое говорите!.. Я так от этого
отвыкла, так уже было успокоилась, а вы...
- Милая! Милая!.. Любимая моя... Евгений Анатольевич нежно целует Ни-
ну Елизаровну и никак не может расстегнуть верхнюю пуговичку ее платья.
В помощь Евгению Анатольевичу она сама расстегивает две верхние пуго-
вички и расслабленно шепчет:
- Женя, ну что ты делаешь?.. Я же тоже живой человек...
- Ниночка...
- Ну, подожди, подожди... - не выдерживает Нина Елизаровна. - Госпо-
ди, там же мама за стенкой! Ну, подожди, я постелю хотя бы!
Она выскальзывает из обьятий Евгения Анатольевича, достает из шкафа
постель, быстро расстилает ее на диване, сбрасывает с себя платье-хала-
тик и ныряет под одеяло.
Ошеломленный быстротой ее действий Евгений Анатольевич три секунды
стоит столбом, а потом, потрясенный, еще не верящий в свое счастье,
сбрасывает туфли и начинает лихорадочно стаскивать с себя брюки, нелепо
прыгая на одной ноге.
- Что мы делаем, что мы делаем... - закрыв глаза, шепчет Нина Елиза-
ровна и снимает колготки под одеялом. - Помоги нам, Господи... Прости
меня, дуру старую!
- Ниночка-а-а!.. - воет от нежности Евгений Анатольевич.
Оставшись в пиджаке, рубашке и туго завязанном галстуке, но без шта-
нов, а только лишь в длинноватых ситцевых трусах с веселенькими жел-
то-синими цветочками, Евгений Анатольевич с сильно поглупевшим лицом
бросается к дивану...
...но в это мгновение из бабушкиной комнаты раздается мощный удар ко-
рабельного колокола:
Бом-м-м!!!
И сразу же, в незатухающем гуле от первого удара, звучит второй, еще
более мощный и тревожный:
Бом-м-м!!!
- О, черт побери! В кои-то веки! - в ярости вскрикивает Нина Елиза-
ровна и спрыгивает с дивана в одной коротенькой комбинации.
Она врывается в бабушкину комнату, захлопывает за собою дверь, и от-
туда раздается ее отчаянный крик:
- Ну что?!! Что? Что?! Что тебе еще от меня нужно?!
Евгений Анатольевич в испуге бросается натягивать на себя брюки.
Потом, в криво застегнутом платьице, в старых стоптанных шлепанцах,
она провожает Евгения Анатольевича и уже в дверях говорит ему тусклым,
бесцветным голосом:
- Ну, не судьба, видно. Не судьба. Наверное, не для меня уже все это.
- Ниночка...
- Может быть, так оно и к лучшему.
- Нина, послушайте...
- Идите, Женя. Идите.
- Нина! Но ведь я вас...
- Господи... На какую-то секунду бабой себя почувствовала! И здрасте,
пожалуйста... Идите, Женя. Видать, не получится у нас с вами романчик.
Идите.
Она открывает входную дверь, прислоняется к косяку и смотрит, как
раздавленный Евгений Анатольевич спускается по ступенькам.
- Эй, Евгений Анатольевич...
Он замирает, резко поворачивается к ней. В глазах у него сумасшедшая
надежда, что она позовет его обратно.
Но Нина Елизаровна желчно усмехается и говорит:
- А вам очень к лицу эти ваши трусики с желто-синими цветочками, - и
медленно закрывает дверь.
Она возвращается в большую комнату, оглядывает стол с двумя прибора-
ми, остатки сыра, две чашки из-под кофе, недопитое шампанское, два бока-
ла и пять маленьких бледных роз в старом хрустальном кувшинчике.
Потом туповато разглядывает свой диван с непорочной постелью, вылива-
ет остатки шампанского в бокал и не торопясь выпивает его до последней
капли.
Она ставит бокал на стол и распахивает дверь бабушкиной комнаты.
Бабушка настороженно смотрит на дочь.
- Ну, давай теперь спокойно: что тебе было от меня нужно? Объясни:
зачем ты меня звала? Я тебя час тому назад накормила. Перестелила. Судно
у тебя чистое. Сама ты...
Нина Елизаровна подходит к постели матери, резко сдергивает с нее
одеяло. Тоненькие синеватые ножки с уродливыми старческими ступнями еле
выглядывают из под длинной холщовой ночной рубашки.
- Сама ты совершенно сухая! Все у тебя в порядке! - Нина Елизаровна
даже не замечает, что начинает повышать голос: - Что тебе еще от меня
было нужно?!
Бабушка зажмуривается и в испуге поднимает правую руку, прикрывая ли-
цо. Этого Нина Елизаровна не выдерживает.
- Ты что закрываешься?! - уже в полный голос возмущенно орет она. -
Ты что закрываешься, комедиантка старая?! Тебя что, кто-нибудь когда-ни-
будь бил? Когда-нибудь хоть в чем-то упрекнул? Ты почему закрываешься?
Ты всю жизнь жила так, как тебе этого хотелось! И меня заставляла жить,
