голоса дочери и старшей внучки. Ей кажется, что там кто-то всхлипывает,
и правая полуживая сторона лица Бабушки принимает тревожное, испуганное
выражение...
В тесной ванной зеркало висит над умывальником. Для того чтобы уви-
деть себя в полный рост, Лида стоит на шаткой табуретке, одетая лишь в
яркие купальные трусики и узенький лифчик гонконгского производства.
В руке она держит пестрый пакет из-под купальника и, не без изящества
и грациозности, изображает на своем неверном пьедестальчике позы запис-
ной манекенщицы.
Нина Елизаровна, в одной пижаме, всплескивает руками:
- Как тебе идет, Лидка! Фантастика! Мужики должны просто дохнуть, как
мухи! Сколько?
- Ну какая тебе разница, мамочка! Важно, чтобы было в чем раздеться!
Вернусь из отпуска, возьму халтурку и рассчитаюсь. Наш бюджет - непри-
косновенен.
- Потрясающе, Лидуня... Я так за тебя рада!
А Бабушка все вслушивается и вслушивается в веселое курлыканье из
ванной. В ночной тишине оно так похоже на плач и стенания. В какую-то
секунду она уже протягивает руку к веревке от рынды, как вдруг явственно
раздается счастливый смех ее дочери. Бабушка сразу теряет интерес к про-
исходящему. Рука ее бессильно падает на постель, глаза тоскливо упирают-
ся в потолок, на котором покачивается свет уличного фонаря.
Теперь на табуретке перед зеркалом стоит Нина Елизаровна. Она умудри-
лась сохранить в своем возрасте хорошую фигуру, и этот заморский ку-
пальник оказывается и ей впору.
- Мамуля, ты неотразима! Возвращаюсь - сразу беру две халтуры и дос-
таем тебе точно такой же!
- Не очень откровенно, а? - тревожно спрашивает Нина Елизаровна.
- Блеск, мамуль! Фантастик, се манифик, формидабль, елки-палки!
Открывается дверь, и появляется Настя в коротенькой, еле доходящей до
бедер ночной рубашонке с глубоким вырезом на груди: - Вы что, ребята,
офонарели? Первый час ночи.
- А ну, иди отсюда, - строго говорит ей Нина Елизаровна с табуретки.
- Марш в постель. Завтра не добудишься.
Но Настя даже ухом не ведет. Она критически осматривает мать в ярком
купальнике, с видом знатока щупает материал на трусиках и презрительно
говорит:
- Гонконг. Дешевка. Красная цена - полтинник в базарный день.
- Сколько?! - в ужасе переспрашивает Нина Елизаровна.
- Пятьдесят рэ, - поясняет Настя.
- Это правда? - Нина Елизаровна растерянно смотрит на Лиду.
Лида виновато кивает головой.
- Чего ты пугаешься? - ухмыляется Настя. - Хороший фирмовый купальник
тянет на двести пятьдесят.
- Чем же он должен быть еще лучше?! - плачуще восклицает Нина Елиза-
ровна и неловко слезает с табуретки.
- Гораздо более открытый, - объясняет Настя.
- Кошмар! Ты-то откуда все это знаешь?
- Я что, на облаке живу, что ли? - невозмутимо говорит Настя.
Бом-м-м!!! - раздается первый утренний удар корабельной рынды.
- Настюша, я мою посуду! Вынеси скорее судно из-под бабушки! - кричит
из кухни Нина Елизаровна.
- Я ничего не знаю - я убираю раскладушку!
- Ну что за паршивая девка, - чуть не плачет Лида.
Уже готовая к выходу из дому, она бросается в комнату Бабушки, осто-
рожно выпрастывает из-под нее судно и мчится с ним в ванную.
Нина Елизаровна всего этого не видит и поэтому снова кричит:
- Кому я говорю, Настя! Не тебе - мне потом белье застирывать!
- Лидка уже выносит! Чего вы на меня с утра, как два Полкана?
Дверь в ванную открыта. Видно, как Лидка второпях споласкивает судно,
спускает воду.
- Мамочка, ты не брала мой проездной?
- Нет.
- Зачем тебе проездной? - спрашивает Настя. - Тебя на машине возят.
- Дура! Пока меня возят только в одну сторону. Мамуля! Ну посмотри,
где мой проездной! - Лида пробегает с судном через комнату.
- Лидочка, ищи там, куда ты его положила. - Нина Елизаровна появляет-
ся в полном макияже, с тщательно сработанной прической.
Настя даже присвистнула:
- Ты кого-нибудь ждешь? - В ожидании ответа она бросает в рот нес-
колько таблеток и запивает их водой.
- Что за таблетки ты жрешь? - Нина Елизаровна испуганно хватает Настю
за руку. - Покажи сейчас же!
- Да смотри, смотри. Аскорбинка с витамином "С".
- Боже мой, где мой проездной билет? - мечется Лида. - Ты не брала,
Настя?
- Да подавись ты своим проездным! - Настя вытаскивает из заднего кар-
мана джинсов проездной билет и бросает его на стол. - Когда у меня будет
мужик с тачкой, он меня будет возить и туда, и обратно.
Лида в отчаянии подхватывает сумку, проездной билет и мчится к две-
рям:
- Мамулечка, умоляю, дай ей по шее! Целую!
И Лида выскакивает из дому, хлопнув дверью.
Настя тут же садится на подоконник и наблюдает утренний ритуал.
Вот из парадной выскакивает Лида, вот она подбегает к машине, вот
Андрей Павлович, недовольно глядя на часы, целует ее в щеку, и они ука-
тывают.
- Знаешь, ма... - задумчиво говорит Настя.- Мне кажется, что этот
Андрей Павлович со своим односторонним движением все-таки жлоб.
- Чего это ты вдруг взялась лопать аскорбинку? - подозрительно огля-
дывает Настю Нина Елизаровна.
- Весной и осенью нужны витамины. Кого ты ждешь, ма?
- Не твое собачье дело. Вот тебе рубль и выметайся из дому.
- Мне этот рубль - до фени.
- Эт-т-то еще что за выражения?! - возмущается Нина Елизаровна.
- "Собачье дело" можно, а "до фени" слух режет, - усмехается Настя и
неторопливо натягивает куртку. - Дай двадцать копеек.
- Почему только двадцать?
- На автобус и на метро. В обе стороны.
- А что ты есть будешь?
- Пока я на практике в продовольственном магазине...
- Слушай, - от огорчения Нина Елизаровна даже опускается на стул. -
Но это же гнусность. Это элементарно безнравственно и неинтеллигентно. И
ты не имеешь права...
- Я тебя умоляю, ма! - досадливо прерывает ее Настя. - Не берись пе-
ределывать систему.
- Да плевать мне на систему! - вскакивает Нина Елизаровна. - Я не хо-
чу, чтобы ты в ней участвовала!..
- Хорошо, хорошо, хорошо, - кротко говорит Настя, берет рубль и целу-
ет мать в щеку: - Декабристочка ты моя! - Она взмахивает сумкой в сторо-
ну бабушкиной комнаты: - Привет, бабуля!
На автобусной остановке масса народу. Рядом два киоска - газетный и
табачный.
Настя покупает пачку сигарет "Пегас", тщательно пересчитывает сдачу и
видит подкатывающий переполненный автобус.
Она тут же деревянно выпрямляет правую ногу в колене и нахально, буд-
то бы на протезе, ковыляет к передней двери автобуса, минуя громадную
очередь, которая штурмует заднюю дверь.
Мало того, она требовательно протягивает руку, и кто-то из сердо-
больных пассажиров помогает "девочке-инвалиду" подняться в автобус.
В салоне ей тут же уступают место между совсем древним старичком и
беременной теткой с годовалым ребенком на руках...
Дома Нина Елизаровна, уже возбужденная, порхает по всей квартире в
нарядном платьице, которое расстегивается целиком, как халатик. То-
ненький красный лакированный поясок выгодно подчеркивает талию.
Единственное, что не гармонирует с ее внешним видом - старые, стоптанные
домашние тапочки.
Одновременно она умудряется накрывать на стол, чертыхаясь, вспарывать
консервную банку "Завтрак туриста", тоненько, элегантно кроить сыр, на-
резать хлеб, молоть кофе... И привычно болтать с матерью.
Где бы ни оказывалась Нина Елизаровна - в кухне ли, в большой ли ком-
нате, в коридоре, около постели матери, - она не умолкает ни на секунду:
- ...какой-то прелестный в своей незащищенности! Две недели, клянусь
тебе, каждый день мотался в наш кретинский музейчик! Очень, очень милый!
Уверена, что он тебе понравится. Знаешь, ничего нашего, московского! Ни
нахрапа, ни хамской деловитости: машину - "взял", икорку, осетринку -
"сделал", на министра - "вышел", кислород кому-то - "перекрыл"... Просто
поразительно! Нормальный застенчивый человек. Чуточку, ну самую малость,
провинциальный. Но и в этом свое очарование! Наверное, только там, да,
мама, остались такие? На юге России. Помнишь, под Одессу ездили, когда
Лидка маленькой была. Там же до старости - "Ванечка", "Колечка", "Манеч-
ка"... И странно, и мило - старику за семьдесят, а он у них все "Петич-
ка"! Я думаю, это в них чисто климатическое. Больше тепла, больше солн-
ца... Суетни меньше. "О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх", - поет Нина
Елизаровна и ставит на стол масленку.
Тут она влетает в комнату матери, подтыкает ей под щеку салфетку и
сует в рот поильник:
- Да, мамуля, миленькая! Я что хотела тебя попросить... Мамочка, мне
дико неудобно, но... Понимаешь, ма, сразу после твоего дня рождения Ли-
дочка улетает в отпуск. С этим... Ну, с Андреем Павловичем со своим. На
юг. Кажется, в Адлер. И там у них, может быть, все и... Ну, в общем... А
я только что купила Насте эту куртку дурацкую. Они же теперь, эти задры-
ги, пальто не носят. Им нужна только куртка, и со всеми, как они гово-
рят, "примочками"! Я не могла бы взять из твоей пенсии для Лидочки руб-
лей пятьдесят? Вроде бы как это от тебя ей подарок к отпуску... И не
волнуйся - мне тут один рефератик заказали - минимум сто рублей, и я те-
бе сразу же эти пятьдесят верну, а? Но только между нами. Хорошо? А то с
ее отпускными дальше Малаховки не уехать. Слушай, я вчера примеряла ее
купальник. Мамуля! Не то, что раньше, но я еще очень и очень ни-че-го!..
Мамочка, я возьму у тебя деньги, да?
Парализованная старуха пытается вытолкнуть языком изо рта носик по-
ильника, чай течет на подушку, глаза ее в бессилии прикрываются, и Нина
Елизаровна принимает это за согласие. Она бросает взгляд на часы, быстро
вытирает матери лицо и лезет в нижний ящик бабушкиного комода. Достает
оттуда деньги, отсчитывает пятьдесят рублей и, пряча их, уже в большой
комнате, в одну из шкатулок, говорит:
- Спасибо, мамуля! Пусть Лидка хоть чуть-чуть почувствует себя нор-
мальным независимым человеком. Хоть в отпуске. Мало ли что. Ты не предс-
тавляешь себе, какие сейчас сумасшедшие цены! Кошмар! Совершенно непо-
нятно, на кого это рассчитано и чем это кончится! Просто счастье, что ты
не ходишь по магазинам. Ничего нет, и все безумно дорого. Фантастика!
Какой-то пир во время чумы! А мы в полном дерьме.
И в это время раздается звонок в прихожей.
Нина Елизаровна на мгновение замирает, смотрит на часы - ровно де-
сять.
- Он! Я прикрою к тебе дверь, мамуля? Не обидишься?
Нина Елизаровна влетает в тесную прихожую, сбрасывает стоптанные та-
почки и с криком: "Одну минутку! Сейчас, сейчас!.." - подтягивает кол-
готки и надевает уже заранее приготовленные нарядные туфли на высоких
каблуках.
Последний взгляд в зеркало - и Нина Елизаровна, сдерживая рвущееся из
груди дыхание, неторопливо открывает дверь.
На пороге стоит Евгений Анатольевич. В руках у него пять чахлых розо-
чек и бутылка шампанского, добытая вчера в честном и неравном бою с го-
сударственной антиалкогольной кампанией.
- Доброе утро, Нина Елизаровна, - смущенно говорит он.
- Здравствуйте, Евгений Анатольевич. Ну, проходите же, проходите!
Евгений Анатольевич осторожно переступает порог и сразу же. автомати-
чески, снимает полуботинки, оставаясь в носках.
- Эй, эй! Немедленно прекратите этот стриптиз! - прикрикивает на него
Нина Елизаровна.- В нашем доме это не принято.
- Что вы, что вы... Как можно?
- Я кому сказала - обувайтесь! Тоже мне, герой-любовник в носочках!
- Вот... - Евгений Анатольевич протягивает Нине Елизаровне розы и бу-
тылку шампанского, сует ноги в туфли и начинает снимать пальто.
- "Не могу я жить без шампанского и без табора, без цыганского!.."
Где розочки брали?
- У Белорусского вокзала.
- Вы нормальный человек?! Они же там по пятерке штука! Вы что, нас-
ледство получили?
- Нет, суточные. И компенсацию прислали. За неиспользованный отпуск,
- простодушно объясняет Евгений Анатольевич.
