ниже восьми классов, направить в офицерские училища и школы для прохож-
дения дальнейшей службы..."
Волков попал на Урал в военно-авиационную школу.
Целый год Волков ходил в караул и занимался в классах УЛО - учеб-
но-летного отдела. Он изучал радиосвязь, теорию полета, воздушную нави-
гацию, аэродинамику, бомбометание, моторы, стрелково-пушечное вооруже-
ние, аэрофотосъемку и многое другое.
Кроме того, Волков занимался акробатикой.
Начальником отдела физической подготовки школы был лейтенант Король,
бывший цирковой артист. Это был франтоватый и веселый человек. Он носил
хромовые сапоги с белым рантом, широченные бриджи и фуражку с огромным
околышем и микроскопическим козырьком. Он нравился радисткам, оружейни-
цам, хронометражисткам и медицинским сестрам. Его сальто, стойки и
большие обороты на турнике вызывали уважение и зависть.
Король умел со всеми ладить. С девчонками, служившими в школе, Король
разговаривал с небрежной нежностью, с курсантами старался быть в прия-
тельских отношениях, а перед старшими офицерами щеголял прекрасной вып-
равкой и безоговорочной исполнительностью.
Он красиво носил форму, и девицы с танцплощадки принимали его за лет-
чика. Когда же его спрашивали, почему он сейчас не летает, Король туман-
но намекал на какую-то таинственную историю, в связи с которой он вре-
менно должен находиться не в воздухе, а на земле. И тогда его косые по-
лубачки, вылезающие из-под сдвинутой набекрень фуражки, казались еще бо-
лее привлекательными, и Король ходил по городку под звон осколков девчо-
ночьих сердец.
Среди молодых курсантов Король сыпал разными мудреными летными сло-
вечками, и новички были убеждены, что перед ними ас, случайно пересевший
из кабины бомбардировщика в маленькую дощатую комнатку, увешанную спор-
тивными грамотами и уставленную пыльными мельхиоровыми кубками.
Король вел секцию акробатики, а Волков с первых же дней пребывания в
школе был избран старшиной секции.
В немногое свободное от караульной службы и занятий в УЛО время Вол-
ков тренировался под руководством лейтенанта Короля.
Тренер не мог нарадоваться на своего ученика, а ученик совершенно яс-
но, до жалости сознавал пустяковость своего тренера как человека вообще,
но не мог не отдавать ему должное как профессиональному акробату...
- Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич?
Волков открыл глаза, и боль, все усиливаясь и усиливаясь, снова стала
разъедать его тело. Теперь он уже лежал в маленькой, очень светлой ком-
нате, и трое в белых халатах стояли вокруг его кровати, а четвертый -
худой старик в очках - сидел рядом на стуле.
- Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич? - повторил старик в оч-
ках.
Волков с трудом вдохнул, набрал силы и ответил:
- Хуже некуда...
К своему удивлению, он ответил шепотом, но старик все расслышал и
сказал без улыбки:
- Есть куда и хуже.
- Я здесь давно?.. - шепотом спросил Волков.
- Нет, - ответил старик. - Третий день.
- Что со мной?
- Уйма всяких неприятностей.
- Поправимых?.. - Волков задыхался от боли.
- Вполне, - сказал старик.
- Доктор!.. - отчаянно сказал Волков. - Вы же доктор? Да?
- Да.
- Доктор... - сказал Волков.- Вы мне дайте что-нибудь против боли...
Или наркоз какой-нибудь... Мне бы хоть часок отдохнуть! Я посплю часок и
опять буду терпеть... А сейчас у меня силы кончились... Вы меня усыпите
как-нибудь ненадолго.
- Дайте Дмитрию Сергеевичу бромурал с нембуталом, - сказал старик че-
рез плечо, и кто-то из
стоящих за его спиной закивал головой. - Пусть поспит, отдохнет.
- Спасибо, - сказал Волков. - Как вас зовут, доктор?
- Гервасий Васильевич, - ответил старик и, не уверенный в том, что
Волков разобрал его имя, снова повторил: - Гервасий Васильевич.
Волков еще в четверг сказал партнеру:
- Слушай, ты, любимец публики!.. У тебя совесть есть?
Их номер только что кончился, и они, мокрые, задыхающиеся, стояли
почти у самого занавеса и ждали униформистов, которые должны были при-
нести реквизит с манежа.
Партнер стягивал через голову креп-сатиновую рубашку, и, несмотря на
то что рубашка была сшита блестящей, скользкой стороной внутрь, она ни-
как не снималась, и Волков не видел лица партнера, а видел только его
мокрую согнутую узкую спину со слабо обозначенными мышцами.
- Я тебя спрашиваю, у тебя совесть есть? - повторил Волков.
Партнер наконец стянул с головы рубашку и удивленно посмотрел на Вол-
кова. Он тяжело дышал, и смазанный красный грим рта придавал его лицу
застывшее печальное выражение.
- Ты чего? - спросил партнер.
Волков расстегнул воротник и снова повторил:
- Совесть у тебя есть?..
Но в это время из-за занавеса двое униформистов вытащили за кулисы их
реквизит, и один из них, услышав слова Волкова, негромко хохотнул:
- Хо-хо, там, где у людей совесть, у него знаешь что выросло? Я ему,
можно сказать, как ангел-хранитель, жизнь берегу! Каждую репетицию лонжу
держу, а он хоть бы "маленькую" поставил...
- Ладно, - сказал Волков униформисту. - Чеши отсюда.
- Ты чего, Дим? - растерянно спросил партнер. - Хорошо ведь отработа-
ли...
Волков тяжело посмотрел на партнера, и ему вдруг страшно захотелось
ударить его в лицо. В тонкое, интеллигентное, красивое лицо. Ударить
так, чтобы лицо исказилось, стало безобразным, заплывшим, чтобы сразу
почувствовать к нему отвращение и уже потом бить, не жалея, сознательно
распаляя в себе слепую ярость, концентрируя в этой ярости всю свою рас-
терянность последних лет, всю жалость к себе и партнеру - к этому двад-
цатидвухлетнему хорошему парню...
- Стасик!.. - сказал Волков. - Долго я буду говорить, чтобы ты на два
с половиной сальто-мортале ноги шире подавал?! Ведь угробимся когда-ни-
будь!..
Это случилось в воскресенье. На детском утреннике.
В финале номера Волков увидел летящего на него Стасика и успел поду-
мать: "Опять ноги узко несет, сволочь!.." В ту же секунду Волков по-
чувствовал сильный удар в левый локоть, поймал Стасика и, стараясь оста-
новить инерцию его шестидесяти трех килограммов, после двух с половиной
бешеных оборотов в воздухе услышал, как с хрустом разрывается левый лок-
тевой сустав.
Цирк зааплодировал.
Волков осторожно поставил Стасика на красный ковер манежа и поклонил-
ся. Подождал немного и поклонился еще раз.
Обычно он кланялся три раза. Во время третьего поклона Волков неза-
метно снимал с лица небольшую смешную маску, в которой работал весь но-
мер - от выхода на манеж до второго поклона. На оправе от очков намертво
был укреплен нос из папье-маше и уже к носу были приклеены веселые двор-
ницкие усы. Маска плотно сидела на лице, не мешала работать и легко сни-
малась. "Разоблачение" в третьем поклоне всегда вызывало новую, удивлен-
ную волну аплодисментов...
Боль захлестнула сознание Волкова, левая рука повисла вдоль слабеюще-
го тела, и к горлу подступила тошнота. Его всегда тошнило от сильной бо-
ли...
Волков осторожно повернулся и, не снимая маски, медленно пошел за ку-
лисы.
За занавесом Волков лег на деревянный щитовой пол и прохрипел ко-
му-то:
- Врача давай!.. - И выругался.
Прибежала испуганная девушка в белом халате, дежурный фельдшер. Ста-
сик и еще двое парней из номера акробатов-прыгунов помогли Волкову дойти
до гардеробной и сняли с него рубашку с широкими рукавами. Волков крях-
тел от боли.
Кость предплечья вышла из сустава, и локоть выглядел так непривычно,
что Стасик в ужасе охнул.
- Ну что там?.. - еле проговорил Волков.
- Дима, прости меня... Дима!.. - тоненьким голосом выкрикнул Стасик.
- Ну что там такое?.. - повторил Волков, посмотрел на свою руку и сам
увидел, что там такое.
- Ох ты черт!.. - сказал Волков. - Вот гадость-то...
В гардеробную вбежал директор цирка. Он увидел лежащего на реквизит-
ном ящике Волкова, бросил быстрый взгляд на его руку и, сморщившись, жа-
лобно запричитал:
- Ну сколько раз я просил не делать финальный трюк! Ну зачем вам это
было нужно?.. Это же не стационарный, это же передвижной цирк. Ну нет у
нас условий... Нету! Что это вам - Москва, Ленинград, что ли?!! Боже
мой!.. Ну вызовите кто-нибудь "Скорую помощь"!
Прибежал Третьяков - руководитель труппы акробатов-прыгунов. Отстра-
нил девушку в белом халате, деловито осмотрел руку Волкова и быстро ска-
зал:
- Невезуха, Димка... Прямо такая невезуха, что дальше ехать некуда.
Вправлять надо...
- Сейчас "Скорую" вызовут, - сказал директор.
- Какую там "Скорую"! - махнул рукой Третьяков. - Сейчас вправлять
надо. А то потом запухнет и не разберешь, что где.
Он отыскал глазами девушку-фельдшера и распорядился:
- Тащи шприц, новокаин и пару ампул хлорэтила. Быстро давай! Стасик!
Поищи какое-нибудь шмотье мягкое... Так. Клади его под голову... Поря-
док. Димка, повернись чуть-чуть на бок. Можешь?..
Прибежала девушка-фельдшер и протянула Третьякову шприц и новокаин.
- Чего ты мне шприц суешь?! - возмутился Третьяков. - Обезболивай ему
локоть! Сумеешь?
- Сумею, - кивнула девушка.
- Потерпи, Димка, - мягко сказал Третьяков. - Сейчас все будет в ажу-
ре...
Девушка уже набирала новокаин в шприц.
- По сколько? - спросила она Третьякова и шмыгнула носом.
- Давай три укола по двадцать кубиков, и порядок, - ответил Третьяков
и повернулся к Волкову: - Помнишь, в пятьдесят седьмом в Саратове на ре-
петиции у меня плечо выскочило? Тоже три укола по двадцать кубиков, хло-
рэтилчиком подморозили, я и не слышал, как мне его на место поставили...
Девушка сделала первый укол. Волков скрипнул зубами и мгновенно вспо-
тел.
Третьяков погладил Волкова по голове и сказал Стасику:
- А ты дуй в буфет и притащи коньяку! Сейчас наш Димуля примет двести
- и как рукой все снимет!..
- Никакого коньяку! - неожиданно жестко произнесла девушка. - Еще но-
вости!.. Алкоголь нейтрализует обезболивающие средства...
Третьяков смутился.
- Я думал как лучше, - пробормотал он. Затем огляделся, словно ища
поддержку, и увидел своих прыгунов. - А ну валяйте отсюда! - рявкнул он
грозно. - Ишь собрались, как на поминки! Давайте, давайте! И так воздуху
никакого...
Через десять минут кость была вправлена в сустав, и обессиленный Вол-
ков глубоко вздохнул.
- А теперь тугую повязочку - и будьте здоровы, живите богато! - ра-
достно сказал Третьяков, и было непонятно, к кому он сейчас обращается,
к Волкову или к девушке.
Волков слабо улыбнулся, а девушка, стыдясь своей растерянности и
слез, огрызнулась:
- Будто без вас не знаем!
И, уже забинтовывая руку Волкова, с достоинством сказала всем стоящим
вокруг:
- В таких случаях фиксация конечности - первое дело.
В больницу Волков отказался ехать. Он еще полежал в гардеробной, по-
курил с Третьяковым и выслушал не одну историю о травмах, падениях и пе-
реломах. Каждый, кто заскакивал проведать Волкова, считал своим долгом
рассказать о каком-нибудь случае из собственного опыта или уже извест-
ную, ветхозаветную байку про то, как какой-то воздушный гимнаст сорвался
с трапеции, ляпнулся с высоты в семнадцать метров, встал, раскланялся и
ушел с манежа под гром аплодисментов. А на следующий день работал как
зверь! Еще даже лучше...
Каждая такая история кончалась счастливо и героически. О переломах и
травмах говорили подчеркнуто пренебрежительно, громко смеялись, напере-
бой чиркали спичками и зажигалками, когда Волков хотел прикурить, и
только изредка тревожно поглядывали на Волкова - не плохо ли ему? И, по-
нимая, что плохо, еще громче хохотали, вспоминали совсем уже невероятные
случаи, презрительно ругали передвижные цирки и проклинали тот час, ког-
да отдел формирования программ загнал их в эту "передвижку", в этот пар-
шивый среднеазиатский городок...
Раза три приходила девушка-фельдшер, достойно щупала пульс у Волкова
