Ни жадности, ни бабского накопительства - все в дом, все в дом! - у
Любы не было. Она искренне считала, что положение обязывает и что если
жить, так не хуже других. Поэтому вечные нехватки денег у Веры и Карцева
Люба воспринимала без сожаления, называя это "неумением жить".
Вера была часто должна Любе. Карцева это нервировало и раздражало, он
незаслуженно восстанавливался против Любы и при посещении их дома, из-за
боязни показаться бедным родственником, вел себя фальшиво, с каким-то
дурацким веселым превосходством и преувеличивал свои настоящие, а тем
более будущие заработки. По всей вероятности, Веру мучило то же самое,
потому что она невольно подыгрывала Карцеву во всем и даже позволяла се-
бе вслух иронизировать над своей "затянувшейся полосой временных затруд-
нений".
В такие минуты Карцев был благодарен Вере, хотя и знал, что пройдет
час-другой, они останутся с Верой вдвоем, напряжение спадет, защищаться
будет не от кого и от "затянувшейся полосы временных затруднений" не ос-
танется никакой иронии. Вера будет плакать и говорить злые и обидные
слова. А если Карцев неосторожно попробует ей напомнить, что она еще
вчера смеялась над суетливым мещанским благополучием какой-нибудь там
Мирочки Шевелевой, Вера станет некрасивая и обязательно закричит, что
он, Карцев, ей вообще никакого благополучия создать не может. Пусть-ка
он попробует заработать столько, сколько зарабатывает Мирочкин муж! И
тогда Карцев тоже закричит, что Мирочкин муж жулик и ворюга, а он, Кар-
цев, воровать не пойдет, даже если им придется сдохнуть с голоду!
Он, наверное, скажет что-нибудь еще - неумное и не обидное для Веры и
мучительное для самого себя. Потом он будет молча проклинать себя за то,
что женился на Вере, на женщине старше себя, которая просто плохо к нему
относится. Он будет завидовать Мирочкиному мужу, вовсе не жулику и не
ворюге, а милому глуповатому Мите Шевелеву, конструктору какого-то не
очень таинственного ОКБ...
- Вам куда? - спросил шофер такси.
- На Васильевский... - сказал Карцев.
- Не возражаете прихватить кого-нибудь по дороге?
- Пожалуйста.
Шофер открыл дверцу и крикнул в длинную очередь:
- Кому на Васильевский?..
Правильно. Нужно ехать именно на Васильевский... Не домой, а именно
на Васильевский, где после развода Вера жила с матерью и Мишкой. Мишка
там, и нужно ехать туда.
Открыла теща. Глаза ее сразу же наполнились слезами. Она обняла Кар-
цева, повисла на нем и слабо закричала:
- Шуренька!.. Шуренька!.. Пропала моя доченька, пропала!..
Карцев беспомощно погладил ее по голове:
- Тихо, тихо, мама... Мишку напугаете...
Теща всхлипнула и застонала:
- Сидит, маленький, сиротинушка моя, да все про мамочку спрашивает!..
Карцев почувствовал, что теща врет. Он отстранил ее и пошел в конец
длинного коридора. Он шел, и за его спиной тихонько приоткрывались двери
соседних комнат.
Когда Карцев распахнул дверь, Мишка растерянно улыбнулся и слез с ди-
вана. Он стоял загорелый, коротко постриженный и поэтому немного чужой.
Карцев шагнул вперед, и что-то горячее подступило к глазам и перехватило
горло. Мишка стал расплываться и терять очертания. Карцев судорожно втя-
нул сквозь стиснутые зубы воздух и, спасая себя, подхватил Мишку на ру-
ки.
- Папа... - сказал Мишка и затрепыхался.
Но Карцев еще сильнее прижал его к себе и зарылся лицом в несвежую
Мишкину рубашонку. Мишка затих, и Карцев слушал, как мелко и часто сту-
чало его сердце...
В субботу Вера отпросилась у своего шефа - заведующего кафедрой нев-
ропатологии профессора Зандберга - за час до общего окончания работы.
Зандберг сидел в ординаторской и пил холодный чай вприкуску. Рукава
халата у него были закатаны по локоть, открывая толстые веснушчатые ру-
ки, густо поросшие седыми волосами.
- Что-нибудь дома? - спросил Зандберг. - Мишка заболел?
Он любил Веру и считал ее самым способным аспирантом на кафедре. Ему
нравилось, что Вера мастер спорта по плаванию, и он часто этим хвастал-
ся.
- Тьфу, тьфу... - сплюнула Вера. - Слава богу, его нет в городе.
- Почему "слава богу"? - удивился Зандберг.
- Пыль, жара...
- Он опять гастролирует по циркам? С вашим... бывшим?
Вера улыбнулась:
- Нет. Они с мамой в Осташкове. На Селигере...
- А-а-а... - протянул Зандберг. Ему было жарко, скучно и хотелось по-
говорить. - Так куда же вы торопитесь?
Вера посмотрела на часы.
- Давид Львович, если вы еще хоть раз скажете "а-а-а...", то мне бу-
дет некуда торопиться. Я повсюду опоздаю...
- У вас роман? - спросил Зандберг и вкусно захрустел сахаром.
- Ох, если бы!.. - вздохнула Вера и стала снимать халат. - Я еду на
рыбалку.
Зандберг с уважением посмотрел на Веру. Ему всю жизнь хотелось ездить
на рыбалку, жечь ночью костер в лесу и по утрам дрогнуть в провисшей от
сырости палатке. И он никогда этого не делал.
- У вас роман... - с завистью сказал Зандберг.
Нет, конечно, это был не роман...
Берта, или, как ее называли, Большая Берта, давняя приятельница Веры,
наконец вышла замуж. Этот факт всем казался невероятным. В том числе и
самой Берте. Ее устрашающие размеры и ничем не прикрытое желание выйти
замуж сегодня, сейчас, немедленно, сию минуту и за кого угодно удержива-
ли мужчин даже от элементарной вежливости. Ей просто не рисковали подать
пальто. И поэтому, когда Берта наперекор всему все-таки вышла замуж, она
стала таскать своего мужа ко всем друзьям и знакомым. Во-первых, для то-
го, чтобы насладиться так горячо и давно желаемыми поздравлениями, а
во-вторых, чтобы показать мужу, как она любима и почитаема в так называ-
емых "приличных" домах. А так как к Берте все относились действительно
хорошо, то уже через полторы недели муж Берты - пухлый тридцатилетний
Алик - почти оправился от потрясения, вызванного собственной женитьбой.
Ему нравились друзья Берты - врачи, юристы, актеры. Он уважал значи-
тельность их положений и чуточку презирал за отсутствие свободных денег.
Алик был мясником.
Берта таскала Алика за собой повсюду, и у Веры они бывали чаще, чем у
других. Однажды Алик привел знакомого - полупьяного тихого хоккеиста Се-
режу Рагозина. Алик молол глупости, Берта шумно хохотала, а Рагозин мол-
чал и смущенно покачивал головой. И только в конце вечера он увидел над
столом давнишнюю фотографию Карцева и удивленно спросил:
- Это что, Карцев?
- Вы его знаете? - спросила Вера.
- Он сейчас в цирке работает... - сказал Рагозин.
- Он ей будет рассказывать! - крикнул Алик, и Берта захохотала.
Рагозин непонимающе посмотрел на Алика.
- Это мой муж, - сказала Вера. - Карцев мой бывший муж.
- Она же Карцева! - крикнул Алик. - Понял? Карцева!..
Потом Алик и Берта еще несколько раз приходили с Рагозиным, в потом
Рагозин пришел один и весь вечер рассказывал Вере о том, как он играл в
команде мастеров и как это было хорошо, а теперь "стучит" в простой и
бедной заводской команде, и как это плохо. Он и не скрывал, что все эти
грустные превращения произошли с ним из-за водки, и горько сетовал на
приятелей, на болельщиков и на самого себя. Рагозин был еще моложе Кар-
цева, и Вера тоскливо думала, что ей, видно, всю жизнь придется шефство-
вать и идти впереди. А ей хотелось идти сзади, след в след, подчиняясь
умной и сильной воле, и чувствовать себя женщиной. Не мужественной жен-
щиной, а просто женщиной... Мужественной она уже была. Хватит.
А еще через несколько месяцев Рагозин привел к Вере хорошенькую де-
вочку лет двадцати с намазанными глазками. Он вывел Веру на кухню и ска-
зал, что хочет жениться на этой девочке. Вера и пожалела Рагозина, и об-
радовалась. Ей казалось, что Рагозину нужна не такая жена, такие у него
уже, наверное, были. Но все же она была рада. Сложившиеся к тому времени
отношения между нею и Рагозиным так и останутся приятельскими, и, может
быть, в этом залог спокойствия Веры.
Рагозин женился и теперь все вечера просиживал у Веры уже с женой. Он
почти не пил и, казалось, был всем доволен. Понимал ли он тогда всю
двойственность положения или не понимал, черт его знает! Иногда, в самый
неподходящий момент, глядя на то, как Рагозин сидит в кресле и читает,
пришептывая и шевеля губами, Вере хотелось подойти к нему, обнять и по-
тереться щекой о его большие обветренные руки. Но рядом сидело хоро-
шенькое существо, и только оно одно имело право тереться щекой о его ру-
ки и класть голову на его плечо...
И Вера говорила себе, что она просто старая одинокая дура и, если ей
уж так хотелось всего того, на что сейчас имеет право эта девочка с чет-
ко проглядывающей зверушечьей хищностью, она, Вера, могла получить нам-
ного раньше - стоило только шевельнуть пальцем. Теперь поздно, и слава
богу. В конце концов все твои достоинства в тридцать три никому не нуж-
ны. Нужны недостатки в двадцать. Недостатки двадцатилетних очень удобно
объяснять и прощать...
Часа за два до разговора Веры с Зандбергом в клинику позвонил Раго-
зин.
- Вер... А Вер... Поедем на рыбалку?.. - слегка заикаясь, сказал он.
- Опять дома худо? - спросила Вера, и в эту минуту ей вдруг до боли
захотелось увидеть Карцева, услышать его голос, смех, шаги... И Мишку,
который так похож на Карцева.
Рагозин промолчал.
- Ну что ты молчишь? - раздраженно сказала Вера. - Говори что-нибудь!
- Ну поедем, Вер... - тоскливо сказал Рагозин.
Последние полгода ему было очень плохо. В доме творилось черт знает
что, и Рагозин опять начал пить. Его отчислили с тренировочных сборов и,
кажется, выгнали с работы.
- Хорошо, - сказала Вера. - Я буду на вокзале в три часа.
- Нет, Вер... - слабо запротестовал Рагозин. - Поздно. Давай подгре-
бай к часу... А то опять лодку не достанем. Этот хрыч их в один момент
раскассирует... Он за "маленькую" удавится.
- А ты? - зло спросила Вера и тут же пожалела Рагозина.
Рагозин чуточку помолчал и тихо сказал:
- Давай к часу... А, Вер?..
В понедельник Вера не пришла в клинику. Во вторник тоже. В среду
Зандберг сам позвонил к Вере домой. Соседи ответили, что ее нет дома с
субботы. В субботу она прибежала раньше, чем обычно, переоделась - будто
за город собиралась ехать, - пошарила в почтовом ящике и умчалась, ска-
зав, что ее не будет до завтрашнего вечера.
На кафедре начался переполох. Зандберг звонил в милицию и выкрикивал
в трубку свои титулы; ординаторы и ассистенты растерянно припоминали
все, что составляло известное им Верино существование, по углам судачили
санитарки.
В четверг в клинику пришел пожилой медлительный человек, следователь
районного отдела милиции, и три часа опрашивал весь персонал кафедры, а
потом предложил Зандбергу вызвать в Ленинград бывшего мужа пропавшей,
артиста Карцева. Может, она и не пропавшая? Может, она к нему уехала?
Всякое бывает, товарищ профессор...
За два дня до приезда Карцева мать Веры прислала телеграмму, в кото-
рой просила Веру встретить их с Мишкой. Они приезжают с дачи. Соседи по-
лучили телеграмму и поехали на вокзал. На вокзале старуха заподозрила
неладное. Когда дома ей рассказали об исчезновении Веры, она заголосила,
забилась головой о стол и протяжными криками стала проклинать свою
судьбу, которая ни в чем не дает ей спуску...
Потом пошли совершенно кошмарные дни. Мишку отправили в Лугу, к ко-
му-то на дачу, Карцев и теща часами сидели в серых приемных отделениях
милиции в ожидании хоть какого-нибудь известия. И наконец однажды утром
услышали, как оперативный уполномоченный кричал в трубку веселой деловой
скороговоркой:
- Мне директора цирка! Товарищ директор? Вас беспокоит капитан Банщи-
ков из уголовного розыска! Вас беспокоит капитан Банщиков из уголовйого
розыска!.. Да, из уголовного розыска!.. Тут, товарищ директор, у одного
вашего артиста, у Карцева, - знаете такого? - трагическое несчастье про-
