Карцев был последним покупателем, и не успел он дойти до машины, как
свет в витринах погас, из магазина вышла женщина и стала вешать на двери
большой амбарный замок.
- Это вам просто повезло, - сказал Вася. Он был обрадован возвращени-
ем Карцева и засуетился, освобождая место для свертков.
Карцев встал на подножку и заглянул в кузов. Доски гроба неясно беле-
ли в темноте, и Карцев почувствовал, как к запаху свежего сена примеши-
вается сладковатый жирный запах гниения. В какую-то секунду ему даже по-
казалось, что он видит этот запах...
- Ну как там?..- спросил Человечков, и Карцев сел за руль.
- Вера, ты меня любишь? - однажды ночью спросил Карцев.
Вера промолчала.
- Ты меня любишь? - раздражаясь, повторил Карцев.
Вера закурила сигарету и отодвинулась к стене. Некоторое время она
молчала, и Карцев не отрываясь смотрел на огненную точку Вериной сигаре-
ты, медленно плавающей в темноте. В этом раскаленном комочке непрерывно
происходили какие-то изменения: комочек то вспыхивал до желтого, то по-
тухал до малинового, а в центре его и по краям один за другим следовали
маленькие злые взрывчики.
- Не любишь ты меня... - сказал Карцев.
Вера затянулась, и комочек засветился белым светом, на секунду озарив
лицо Веры. Голова ее была откинута на подушку, глаза закрыты, и к вискам
тянулись две блестящие дорожки слез. А через секунду все это исчезло, и
осталея только малиновый огонек со взрывчиками и спокойный голос Веры:
- Люблю, наверное...
И когда машина выехала из последней улицы в чистое лунное шоссе, Кар-
цев затормозил и выключил зажигание.
- Вы чего?.. - спросил Человечков.
Карцев отодвинулся к дверце и разложил на сиденье хлеб, колбасу, вод-
ку, лимонад и банку огурцов.
- Пассатижи есть? - спросил Карцев.
- Есть, - сказал Человечков, порылся у себя под ногами и подал Карце-
ву пассатижи.
Карцев открыл банку с огурцами и слил рассол на асфальт.
- Ешь, - сказал он Человечкову.
- Что вы!.. - сказал Человечков. - У меня сейчас желудок ничего не
примет. Я сейчас...
- Ну лимонад пей...- прервал его Карцев и открыл бутылку с водкой. -
И стакана у тебя, конечно, нет?
- Нет, - огорченно сказал Человечков. - Вы на меня не обижайтесь.
- Нет так нет. На нет и суда нет, - Карцев вытащил из банки огурец и
добавил: - Боже мой, как все ни черта не стоит!
Прямо из горлышка он выпил половину водки, съел огурец и протянул бу-
тылку Человечкову. Вася подумал, что Карцев предлагает ему выпить, и от-
рицательно замотал головой.
- Заткни чем-нибудь, - сказал Карцев.- И поешь, пожалуйста... Посмот-
ри на себя, как ты слаб...
Человечков заткнул водку и деликатно отпил глоток лимонада.
- Хотите, я за руль сяду? - спросил он.
- Сиди, где сидишь, - сказал Карцев и завел двигатель.
И сколько было до Лосева, до того моста, Карцев гнал машину и думал,
что все теперь для него сдвинулось с привычных мест, и сознаиие вины
своей в Вериной смерти не покидало его и заставляло вспоминать только
то, в чем он был действительно повинен.
А когда машина въехала на тот мост и остановилась у деревянных перил,
Карцев допил оставшуюся в бутылке водку, постоял, привалившись к перилам
грудью, и от желания броситься вниз, в черный ревущий поток, его оста-
навливал не страх и не рассудок, а всего лишь ощущение сырости деревян-
ного ограждения и прилипшей к телу рубашки. (Маленькое физическое неу-
добство, которое унизительно тянуло Карцева к сиюминутности и требова-
тельно возвращало его к жизни.)
Потом Карцев дважды останавливал машину, и оба раза залезал в кузов и
придвигал ссунувшийся назад гроб к переднему борту. В третий раз он раз-
будил Васю Человечкова и попросил у него топор. Вася помычал, пошлепал
губами и махнул рукой за спинку сиденья. Карцев отодвинул его, достал
из-за спинки топор и, укладывая сонного Васю на место, почувствовал на
своем лице его горячее неровное дыхание. Вася температурил. Карцев снял
с себя пиджак, укутал Человечкова и вылез из кабины в мелкий сетчатый
ночной дождь.
У обочины Карцев срубил два молоденьких деревца, измерил топорищем
расстояние от гроба до заднего борта, обрубил стволы до нужного размера
и обухом загнал их в кузов, одним концом уперев в задний борт, другим -
в гроб с телом Веры.
Оставшиеся километров тридцать гроб был плотно прижат и не сдвигался
с места ни при сильных торможениях, ни при крутых спусках, и Карцев жа-
лел, что не укрепил его с самого начала.
- Ну хочешь, я положу тебя в свою клинику? - спросила Вера и поправи-
ла подушку под головой Карцева.
Слышно было, как Мишка гудит в коридоре.
- Положи, - сказал Карцев и улыбнулся.
Приоткрылась дверь, и в комнату заглянул Мишка.
- Мама, - сказал Мишка, - можно, я и здесь буду жить тоже? Немножко
здесь, немножко там... А, мама?..
Это произошло через пять месяцев после того, как они разъехались.
Карцев получил отпуск и приехал в Ленинград, в свою новую комнату на
Крюковом канале.
Все дни он мотался с Мишкой по музеям и загородным электричкам, выре-
зал ему лобзиком пистолеты и конструировал тормоз к самокату. Вечером он
ходил в цирк, болтался за кулисами, а после представления ужинал с
кем-нибудь из цирковых в "Европейской" или в "Астории".
В цирке работала почти вся программа, с которой Карцев недавно был в
Польше. Всех он знал, и все знали его, и это было очень удобно. Старые
приятели по спорту ему были неинтересны, а новые знакомства Карцев не
любил, потому что не любил рассказывать, как Кио делает свои фокусы, и
отвечать на вопросы, часто ли тигры разрывают своих укротителей и страш-
но ли ему, Карцеву, каждый день подниматься под купол, и как артистам
цирка платят: зарплату или процент со сбора?..
Новые знакомые всегда считали, что с ним нужно говорить только о цир-
ке. Так же, как с врачом о медицине и с шофером такси об автомобилях.
И когда кто-нибудь начинал захлебываться: "Вы знаете, я обожаю цирк!
Запах конюшен, разгоряченных тел! Залитый светом манеж! И нечеловечес-
кий, всепокоряющий повседневный подвиг людей цирка!.." - Карцеву стано-
вилось скучно, он начинал разглядывать официанток и думать: "А пошел ты
к такой-то матери..."
В последний вечер перед болезнью он случайно познакомился с пугающе
красивой манекенщицей из Дома моделей и пригласил ее к себе.
Манекенщица приехала, о цирке, слава богу, не расспрашивала и говори-
ла только о себе и о каких-то сумасшедших шведских дипломатах, итальянс-
ких кинематографистах и американских физиках, которые по очереди хотят
увезти ее в Швецию, в Италию, в Америку и еще черт знает куда!..
Карцев молчал, слушал, и ему хотелось на Васильевский. К Вере. К спя-
щему Мишке. Он так еще и не приделал к самокату тормоз...
Манекенщица врала вдохновенно и долго, а потом деловито разделась и
юркнула под одеяло.
В половине четвертого утра Карцев проснулся от страшной боли. Ощуще-
ние было такое, будто кто-то с размаху всадил ему нож в сердце. Левая
рука отнялась и похолодела. Карцев задыхался от боли и страха, а мане-
кенщица звонила в "Скорую помощь" и, прикрывая ладонью трубку, спрашива-
ла у Карцева его фамилию и возраст...
А потом "Скорая" опутала Карцева проводами и тут же в маленькой тес-
ной комнатухе на Крюковом канале получила электрокардиограмму карцевско-
го сердца. Манекенщица путалась в старом махровом халате Карцева и все
время пыталась что-то скавать.
Карцеву ввели промедол и кордиамин и дали маленькую таблетку нитрог-
лицерина. Боль стала затихать, дыхание выровнялось, и Карцев издалека
слышал, как врачи успокаивали манекенщицу, говоря, что это не инфаркт и
даже не стенокардия, а просто сильный спазм сосудов. Скорее всего, на
нервной почве...
Врачи уехали, и Карцев задремал. Проснулся он часа через два. Мане-
кенщицы не было. На стуле у тахты лежала записка: "Не болей!!! Целую.
Л.". И какой-то телефон. Карцев скомкал записку и сунул ее в пепельницу.
Он поспал еще два часа, а потом дотащился до телефона и позвонил Вере.
Вера приехала и привезла с собой Мишку.
Она выставила Мишку в коридор, убрала и проветрила комнату и пересте-
лила Карцеву постель. Остатки коньяка Вера заткнула и поставила на окно.
- Ты хоть не пей, - сказала Вера.
- Коньяк расширяет сосуды, - подмигнул ей Карцев.
Вера вызвала машину и отвезла Карцева на Петроградскую сторону, в
свою клинику. Карцева положили на обследование, и на следующий день все
в клинике знали, что наверху, на третьем этаже, во второй терапии, лежит
бывший муж Карцевой с функциональным расстройством нервной системы и
наклонностью к ангиоспазмам.
Карцев шатался по холодным кафельным коридорам и курил в битком наби-
той уборной, где стоял мат и пили водку, где шли нескончаемые разговоры
о чужих женщинах и своих болезнях. А потом уходил в палату, ложился в
кровать, подкладывал под щеку маленький наушник и сквозь концерты-загад-
ки и политические события отыскивал прогноз погоды на завтра, до которо-
го ему не было никакого дела...
Вера бывала у него ежедневно, приносила кефир, ветчину и Мишкины ри-
сунки. Ветчину Карцев съедал, отдавал кому-нибудь кефир и писал Мишке
веселые письма в стихах.
И каждый раз, передавая письмо Вере, он ждал, что Вера скажет ему
что-нибудь такое, отчего все вдруг начнет меняться и перестраиваться и
он сможет согласиться или не согласиться. И это одинаково будет хорошо,
так как это утвердит его в самом себе и он перестанет чувствовать себя в
чем-то виноватым.
Но Вера ничего такого не говорила, и к концу второй недели Карцеву
мучительно захотелось уехать в какой-нибудь цирк и не продлять отпуск,
на что он имел полное право, а сократить его и как можно скорее начать
работать и жить по привычному распорядку любого цирка - по распорядку,
который начисто исключит все то, что сейчас тревожит Карцева...
Он тогда так и сделал. Позвонил в Москву, в отдел формирования прог-
раммы Союзгосцирка, и попросил разнарядку. А через три дня сел в поезд и
уехал не то в Свердловск, не то в Новосибирск... Сейчас и не вспомнишь.
Вася Человечков открыл глаза и спросил:
- Приехали?
- Да, - ответил Карцев.
- А времени сколько?
- Три.
Карцев закурил, открыл дверцу, и в кабине сразу стало холодно.
- Ты посиди, - сказал он Человечкову. - Я сейчас...
- Нет... Я с вами.
Вася тяжело вылез из кабины и тут же сел на стуненьки приемного по-
коя.
- Тогда вставай, - сказал Карцев.
- Я посижу... - хрипло сказал Вася и закашлялся.
- Вставай, вставай!.. Идем.
Карцев поднял Васю со ступенек и открыл дверь приемного покоя.
- Ну как, задний мост здорово шумел? - спросил Вася.
- Не очень.
- Он еще черт-те когда начал шуметь... Я сначала думал, вот-вот рас-
сыплется, а потом привык. Сателлиты, что ли, подработались?
- Давай, давай, двигай... - сказал ему Карцев.
Васю оставили до утра в больнице, а Карцев, пообещав ему отогнать ма-
шину в цирковой гараж, еще немножко покурил у дежурного врача. Затем
пришли три медбрата - студенты-практиканты из Первого медицинского инс-
титута. Один из них, в джинсах и кедах, сел с Карцевым в кабину указы-
вать дорогу, а двое других пошли за машиной пешком. К больничному моргу.
Карцев медленно вел машину между институтскими корпусами.
- Откуда везешь, шеф? - спросил медбрат в джинсах.
- Показывай дорогу, - ответил Карцев.- Теперь куда?
- Налево... Ну и работка. Шел бы лучше в такси...
- Заткнись, - сказал Карцев.
- Чего?!
- Заткнись, говорю. Показывай, куда ехать...
Вчетвером они спустили гроб в громадный подвал морга, и, когда Карцев
поднялся наверх в прозекторскую, к нему подошла заспанная женщина в оч-
ках и шерстяном платке, накинутом прямо на халат, и сказала:
- Тут вам записка. На столе, под стеклом.
На куске форменного бланка для заключения патологоанатома было напи-
