дить ее движение, повиновавшееся, не в пример их движениям, не велениям
разума, не имеющее ничего общего с массажем сердца, корамином или ис-
кусственным дыханием.
Вторая рюмка коньяку была выпита медленней и согрела, Элен было при-
ятно, что коньяк обжигал губы, что где-то в глубине печет язык. Селия
обмакнула в бульон вторую галету и, вздохнув, проглотила ее почти всю
вместе с последним всхлипом. Она, видимо, не заметила ласкового жеста
Элен и, молча взяв предложенную сигарету, позволила ее зажечь. В этом
полупустом кафе, где Курро стоял у входа как стерегущий бульдог, обе
предались молчанию, защищенные дымом, который отгонял сколопендр и раз-
луку. На сей раз торговые ряды, где рыбачки стояли у своих прилавков,
были пусты и как бы свежевымыты, единственное, что было знакомо, - это
перспектива уходящих вдаль галерей и аркад и еще невыразимое, бесцветное
и ровное освещение города. Элен знала, что если не поторопится, то опоз-
дает на свидание, но было трудно ориентироваться в этом квартале, где
улицы вдруг переходили в дворы или в узкие щели между обшарпанными дома-
ми или упирались в непонятные склады без выходов, загроможденные старыми
мешками и грудами консервных банок. Оставалось одно - идти вперед, неся
пакет, казавшийся все тяжелее, и собираясь спросить дорогу у кого-нибудь
из прохожих, которые появлялись на улицах, но никогда не приближались, а
куда-то сворачивали всякий раз, когда думалось, что вот-вот догонишь и
спросишь. Приходилось идти наугад, пока не появится отель, как он появ-
лялся всегда, возникая внезапно со своими верандами, где циновки и пле-
теные ширмы и занавески, колышущиеся от знойного бриза. Улица как бы пе-
реходила в коридор отеля, и ты вдруг оказывался перед рядом дверей, отк-
рывавшихся в номера, где стены с выцветшими светлыми обоями в розовые и
зеленые полосы, где лепные потолки и люстры с подвесками, а иногда ста-
рый двухлопастный вентилятор, медленно вращающийся в рое мошек; но каж-
дый номер представлял собой прихожую другого номера, совершенно такого
же, единственным отличием были фасон или местоположение старинных комо-
дов красного дерева с гипсовыми статуэтками и пустыми цветочными вазоч-
ками; где-то стоял стол, а где-то его не было, но нигде ни кровати, ни
умывальника; эти номера пригодны лишь на то, чтобы пройти через них и
идти дальше, а то подойти к окну и со второго этажа увидеть знакомые,
уходящие вдаль галереи, а иногда, с третьего, более высокого этажа уви-
дишь блеск далекого канала или площадь, где беззвучно движутся трамваи,
снуют туда-сюда, подобно муравьям в их нескончаемых хлопотах.
- Знаешь, когда я сюда зашла, я почему-то забыла, что наши уехали в
Лондон, - сказала вдруг Селия. - Я пришла попросить совета у Калака, он
знает все недорогие отели. И Телль тоже знает отели, но она куда-то уе-
хала с Хуаном.
- В Вену, - сказала Элен, глядя, как порожняя коньячная рюмка снова
вдвигается в фокус, окаменевает и кристаллизуется, согласно своей форме
и ожиданиям глядящих на нее глаз, которые ее воспринимают и фиксируют,
как следует от них ожидать.
- Ах да. И мой сосед тоже, видишь ли, в Лондоне с нашими сеньорами.
Остались здесь только мы с тобой да Сухой Листик, но она, ты же зна-
ешь...
- Сухой Листик, конечно.
- Отец все рассуждал о нынешней испорченной молодежи, - сказала Се-
лия, прыская от смеха так, что остатки бульона чуть не выплескивались на
стол. - А мама сидела и вышивала скатерку, представляешь, им и в голову
не приходило, что я сейчас соберу свои вещички и от них уеду. Я перенес-
ла книги в дом моей сокурсницы, но там я не могу остаться: ее родители
еще похуже моих. На эту ночь пойду в какой-нибудь здешний отель, а завт-
ра поищу себе квартиру. Мне надо немедленно что-нибудь найти, отели
слишком дорогие.
- Выходит, всерьез, - сказала Элен.
- Я же тебе сказала, - буркнула Селия. - Я-не-груд-ной-мла-де-нец.
- Извини, Селия.
- Нет, это ты извини, я, знаешь, такая.
Элен вертела в руке пустую рюмку. Конечно, Селия не грудной младенец.
С грудным младенцем можно было бы что-то сделать - дать ему соску с ус-
покоительным лекарством в молоке, попудрить присыпкой, пощекотать, опять
погладить по волосам, пока не уснет.
- Ты можешь пожить у меня, - сказала Элен. - Квартира у меня ма-
ленькая, но есть двухспальная кровать, и для твоих книг найдется место,
есть складной столик, ты сможешь им пользоваться.
Селия в первый раз посмотрела ей в глаза, и Элен снова увидела лицо
девочки, любящей сыр "бебибел", увидела крошечные туннели, возникавшие в
ее зрачках.
- Правда? Но, Элен, я же знаю, что ты...
- Ты ничего не знаешь, знаешь только свои галеты жевать. Да, мое неп-
риступное уединение, моя крепость на улице Кле - спасибо за почтение.
Так вот, знай, что все это так, потому что мне так хочется, а вот теперь
мне хочется предложить тебе жилье, пока ты не помиришься со сколопендра-
ми или не найдешь подходящую мансарду.
- Ты же сказала, что квартира маленькая, а я всегда устраиваю такой
беспорядок.
- Только не у меня, сама увидишь, что у меня это невозможно. Иногда
мне даже самой хотелось бы устроить беспорядок, да не получается. Вещи
приучены укладываться на свои места, вот увидишь, это ужасно.
- Все равно какой-нибудь чулок будет валяться на полу возле кровати,
- честно заявила Селия. - Я не могу согласиться, я не должна.
- Разговор идиоток, - сказала Элен, снова раскрывая журнал.
Селия, слегка наклонясь, прильнула к Элен, теперь уже волосы совсем
закрыли ей лицо - это всегда помогало, если хотелось тихонько поплакать,
а теперь ей необходимо было посидеть вот так, углубившись в себя, и по-
молчать, чтобы не надоедать Элен, которая читала и курила и разок подоз-
вала Курро, чтобы заказать два кофе, хватит утешающих ласковых жестов и
фраз жалостливого врача-педиатра, - она, конечно, согласится пойти ко
мне, и, может быть, это получится нелепо, или же приятно, или же просто
никак, но, во всяком случае, эту ночь я буду не одна, со мной будет она,
чтобы, сама того не зная, помочь мне перестать видеть этот профиль зат-
вердевшего, бледного лица, эту койку с ее теперь уже ненужными шарнира-
ми. Горячий и горький кофе, вот второй добрый товарищ, но все равно
привкус плесени, неотвязный вопрос - зачем я трогала пальцами эти черные
волосы, которые теперь, наверное, кто-то причесывает, чтобы родные, соз-
ванные срочно - но лишь после того, как труп будет приведен в пристойный
вид, - не слишком ужаснулись перемене облика от страшной, леденящей бури
и узнали своего родственника, юношу, который вошел в операционную с за-
чесанными назад волосами, как причесывался и Хуан, но никто не мог вер-
нуть на его лицо улыбку, которой он встретил этим утром Элен, будто по-
нимая, что она пришла лишь понаблюдать его под предлогом краткой беседы
насчет анестезии. Нет, никто уже не вернет ему эту улыбку, точную копию
улыбки Хуана, никто не восстановит ее на этих черных губах, в этих по-
луприкрытых и остекленевших глазах. Она снова услышала его голос, его
наивное и полное надежды "до свиданья", два словечка, в которые как бы
вместилось его доверие ко всем тем, кто его окружал, два словечка, кото-
рые вновь и вновь до тошноты бесконечно возвращали ей его образ, как не-
определенную отсрочку, данную ей, посюсторонней, с ее платформами метро,
коньяками и сбежавшими из дому девчонками. Открыв еще одну дверь, а было
их уже без счета, Элен вошла в номер побольше прочих, но с такими же
стенами в обоях и с ветхой, кое-как распиханной по углам мебелью; в зад-
ней стене виднелась клетка старого лифта, и кабина поджидала ее. Элен
хотелось минутку передохнуть, положить пакет на какой-нибудь стол, но
это было невозможно, она опоздала бы на свидание, а отель бесконечно
разрастался, множилось число похожих номеров, невозможно было предста-
вить себе или узнать комнату, где ее ждут, и даже сообразить, кто ждет,
хотя в этот миг все было сплошным ожиданием, которое становилось все
нестерпимей, равно как тяжесть пакета, чья желтая тесемка резала ей
пальцы, равно как остановившийся лифт, ждавший, пока Элен войдет в каби-
ну и нажмет на кнопку этажа, что, пожалуй, было и необязательно для то-
го, чтобы кабина тронулась и стала подниматься и опускаться в полной ти-
шине, озаренной светом, не похожим ни на какой другой.
- Нет, я все никак не могу поверить, - внезапно сказала Селия. - Ког-
да я увидела, что ты вошла, - а я, должна признаться, очень хорошо тебя
видела, хотя волосы закрывали мне лицо, - мне, знаешь, почти страшно
стало. Вот сейчас докторша меня отругает, ну что-то в этом роде. А те-
перь идти к тебе, жить с тобой. Нет, ты в самом деле не из жалости мне
предложила?
- Ну а с чего бы? - сказала Элен, как бы удивленно. - Естественно, я
это делаю из жалости. Девочка, любящая сыр "бебибел", не может идти ку-
да-то спать одна, она будет бояться без мамы. А тараканы, а ночные сто-
рожа-китайцы, объединенные в таинственные страшные братства, а сатиры,
которые бродят по коридорам, и главное, не забудь про самое страшное,
про "ту штуку", спрятанную в стенном шкафу или под кроватью.
- Какие глупости, - сказала Селия, наклонилась и быстро поцеловала ей
руку, а потом, зарумянившись, выпрямилась. - Ты всегда такая. И что это
за девочка, любящая сыр "бебибел"? Но нет, погляди на меня. Ты такая
грустная, Элен, ты еще более грустная, чем я. Ты понимаешь, что я хочу
сказать, я знаю, ты никогда не бываешь веселой, как Поланко или Сухой
Листик, у тебя в лице всегда что-то есть... Все анестезиологи такие, что
ли?
- Необязательно. Эта профессия к лицам не имеет отношения. Надо сле-
дить, чтобы пульс был хороший, а главное, чтобы маска была правильно на-
ложена, ведь бывает, что поездка совершается только в одном направлении.
Селия не поняла, ей хотелось спросить, но она сдержалась, подозревая,
что Элен ей не ответит. И потом передышка, чудо, чувство, что ты спасе-
на, что с Элен ты возвратилась в "зону", в атмосферу доверия, что рядом
она, доктор, насмешливая и отчужденная, но в нужный момент сумевшая про-
тянуть палец, чтобы Селия на него вскарабкалась, как Освальд на кофейные
ложечки, к ужасу госпожи Корицы. А если Элен грустна...
- Госпожа Корица не появляется здесь уже целую неделю, это Курро мне
сказал, - выпалила Селия. - Я думаю, не заразилась ли она страстью к пу-
тешествиям - может, где-то странствует со своей племянницей и в этой
шляпе, похожей на телевизор. Я говорила тебе, что утром получила открыт-
ку от Николь? Они там в Лондоне все посходили с ума, Марраст как будто
открыл какую-то картину.
- Сумасшествие - портативно, - сказала Элен.
- Калак и Поланко познакомились с одним лютнистом, который играет
средневековые баллады; но вот про Освальда Николь ничего не сообщает.
- Они повезли туда Освальда, такое нежное существо?
- Его увез мой сосед, я была при том, как он обернул клеточку листом
салата и спрятал ее в карман пальто. Я что-то не очень поняла твои слова
о поездках в одном направлении, - быстро прибавила Селия.
Элен посмотрела ей в глаза, в эти концентрические туннели, в крошеч-
ные черные точки, с головокружительной скоростью переносившие в мир де-
вочки, любящей сыр "бебибел".
- Видишь ли, они у нас иногда умирают, - сказала она. - Два часа тому
назад умер молодой человек двадцати четырех лет.
- О, прости. Прости, Элен. А я тут болтаю. Так глупо.
- Это работа, деточка, нечего тут прощать. Мне бы надо было пойти
прямо домой, принять душ и пить виски, пока не засну, да вот видишь, я
тоже пришла обмакнуть свою галету, и это не так уж плохо, мы побудем
вместе, пока обе не придем в себя.
- Не знаю, Элен, мне, может быть, не следовало бы, - сказала Селия. -
Ты так ко мне добра, и ты такая грустная...
