Хулио Кортасар
62. Модель для сборки
Роман
Перевод Е. Лысенко
Многие читатели, наверно, заметят, что в этом произведении я кое-где
преступаю литературные условности. Приведу лишь несколько примеров: ар-
гентинцы у меня то и дело переходят с "вы" на "ты", когда это для них
естественно в диалоге; житель Лондона, только недавно бравший уроки
французского, вдруг начинает говорить на нем с поразительной беглостью
(более того, еще и в переводе на испанский), едва пересек Ла-Манш; геог-
рафия, расположение станций метро, свобода, психология, куклы и время
явно перестают быть тем, чем они были под владычеством Динары.
Возможно, кое-кому это покажется странным. Таким читателям я хочу за-
метить, что на том уровне, на котором здесь ведется повествование, уже
нельзя говорить, что автор что-то там "преступает"; префикс "пре" здесь
следует включить в ряд других префиксов, вращающихся вокруг глагола
"ступать": "наступать", "отступать", "выступать" - все эти понятия равно
совместимы с намерениями, высказанными некогда в заключительных абзацах
главы 62 "Игры в классики", намерениями, которые объясняют название этой
книги и, надеюсь, осуществляются в ее изложении.
Подзаголовок "Модель для сборки" может навести на мысль, что куски
повествования, разделенные на страницах интервалами, предлагаются авто-
ром как поддающиеся перестановке. Если с некоторыми это и возможно про-
делать, все же природа задуманной конструкции иная, и она сказывается
уже в характере изложения, где повторы и перемещения должны создать ощу-
щение свободы от жесткой причинной связи, но особенно в характере замыс-
ла, где еще более настойчиво и властно утверждается простор для комбина-
ций. Выбор, к которому придет читатель, его личный монтаж элементов по-
вествования - это, во всяком случае, и будет той книгой, которую он за-
хотел прочитать.
- Попрошу замок с кровью, - сказал толстяк за столиком.
Почему я зашел в ресторан "Полидор"? Почему - если уж заняться вопро-
сами такого рода - купил книгу, которую, вероятно, не буду читать? (На-
речие здесь - увертка, ведь мне уже не раз случалось покупать книги с
тайной уверенностью, что они навсегда затеряются в моей библиотеке, и
все же я их покупал; загадка состоит в самом факте покупки, в мотиве
приобретения этой бесполезной собственности.) И, продолжая цепь вопро-
сов, почему, войдя в ресторан "Полидор", я сел за столик в глубине, пе-
ред большим зеркалом, иллюзорно удваивавшим тусклое уныние зала? И еще
одно звено цепи: почему я заказал бутылку "сильванера"?
(Но последний вопрос оставим на потом: бутылка "сильванера" - это,
возможно, один из фальшивых звуков в будущем аккорде, разве что аккорд
этот окажется совсем другим и будет включать в себя бутылку "сильване-
ра", как включит графиню, книгу и только что заказанное толстяком блю-
до.)
- Je voudrais un chateau saignant1, - сказал толстяк за столиком.
Судя по отражению в зеркале, толстяк сидел за соседним столиком, по-
зади Хуана, и поэтому его образ и его голос должны были проделать проти-
воположно направленные пути, чтобы, встретившись, привлечь к себе вне-
запно обострившееся внимание. (Так же книга в витрине на бульваре
Сен-Жермен: внезапный бросок вперед белой обложки "NRF"2, выпад на Хуа-
на, как прежде - образ Элен, а теперь - фраза толстяка за столиком, про-
сившего "замок с кровью"; как покорное согласие Хуана сесть за этот ду-
рацкий столик в ресторане "Полидор" спиною ко всему миру.)
Конечно, Хуан был единственным посетителем, для которого заказ толс-
тяка имел второй смысл; автоматически, иронически, как умелый перевод-
чик, привыкший мгновенно решать любую переводческую проблему в той
борьбе с временем и безмолвием, которую воплощает его кабина при конфе-
ренц-зале, он построил ловушку, если слово "ловушка" уместно для конста-
тации того, что saignant3 и sanglant4 равноценны и что толстяк за столи-
ком заказал "замок с кровью", - во всяком случае, Хуан построил эту ло-
вушку, ничуть не подозревая, что смещение смысла во фразе вдруг заставит
сгуститься другие образы, образы из далекого прошлого или нынешнего ве-
чера, - книгу или графиню, образ Элен, покорное его согласие сесть спи-
ною к залу за столик в глубине ресторана "Полидор". (И заказать бутылку
"сильванера", и пить первый бокал охлажденного вина в тот момент, когда
образ толстяка в зеркале и его голос, шедший из-за спины Хуана, разреши-
лись в то, что Хуан не мог назвать, ибо слова "цепь" или "сгусток" были
всего лишь попыткой локализовать на уровне речи нечто, проявлявшееся как
мгновенное противоречие, нечто, обретавшее форму и одновременно раство-
рявшееся, и это уже не могло быть выражено членораздельной речью кого бы
то ни было, даже столь опытного переводчика, как Хуан.)
Во всяком случае, ни к чему было усложнять. Толстяк за столиком зака-
зал "кровавый замок", его голос вызвал к бытию другие образы, особенно
ярко книгу и графиню, чуть менее ярко - образ Элен (быть может, потому,
что он был ближе, не то что более привычным, но более неотъемлемым в
повседневной жизни, тогда как книга была чем-то новым, а графиня - вос-
поминанием, впрочем, воспоминанием необычным, ведь дело шло не столько о
графине, сколько о фрау Марте и о том, что случилось в Вене, в "Гостини-
це Венгерского Короля", но тогда, в последнюю минуту, все стало графи-
ней, и, в конце концов, господствующим образом и прежде была графиня,
образом не менее ярким, чем книга или фраза толстяка или аромат "сильва-
нера").
"Надо признать, что у меня особый талант праздновать сочельник", -
подумал Хуан, наливая себе второй бокал в ожидании hors d'oeuvres5. Не-
ким подступом к тому, что с ним произошло, была дверь ресторана "Поли-
дор", решение - внезапное и с сознанием его нелепости - открыть эту
дверь и поужинать в этом унылом зале. Почему я вошел в ресторан "Поли-
дор", почему купил книгу и раскрыл ее наугад и, тоже наугад, прочитал
первую попавшуюся фразу за секунду до того, как толстяк заказал полусы-
рой ростбиф? Если я попытаюсь это проанализировать, я как бы все свалю в
хозяйственную сумку и непоправимо искажу. Самое большее - я могу пы-
таться повторить в терминах мысли то, что происходило в другой "зоне",
могу стараться отделить то, что вошло в этот внезапный сгусток по праву,
от того, что другие мои ассоциации могли включить в него как нечто пора-
зительное.
Но в глубине души я знаю, что все - ложь, что я уже отдалился от то-
го, что со мною только что произошло, и, как уже не раз бывало, все све-
дется к тщетному желанию понять, возможно упуская призыв или тайный сиг-
нал от самой сути, ту тревогу, в которую она меня повергает, то мгновен-
ное явление мне какого-то иного порядка, куда прорываются воспоминания,
скрытые силы и сигналы, чтобы создать ослепительную единую вспышку,
меркнущую в тот самый миг, когда она меня убивает и выбивает из меня са-
мого. Сейчас от всего этого осталось лишь чувство любопытства, исконное
человеческое желание: понять. Да еще спазм в устье желудка, тайная уве-
ренность, что именно там, а не в логическом упрощении начинается и про-
легает нужный путь.
Ясно, что этого мало; в общем, надо мыслить, а значит, нужен анализ,
нужно отделить то, что действительно составляет этот вневременной миг,
от того, что в него привносят ассоциации, чтобы приблизить его к тебе,
сделать больше твоим, перенести по ею сторону. Но совсем худо придется,
когда ты попытаешься рассказать об этом другим. Всегда ведь наступает
минута, когда надо попытаться рассказать одному из друзей, к примеру По-
ланко или Калаку или всем сразу за столиком в "Клюни", возможно надеясь
в душе, что самый факт рассказа вырвет опять из небытия тот сгусток,
придаст ему наконец какой-то смысл. И будут они сидеть и слушать тебя,
будет там также Элен, тебе будут задавать вопросы, стараясь помочь
вспомнить, словно есть смысл в воспоминании, лишенном той особой силы,
которая в ресторане "Полидор" сумела снять его свойства минувшего, явить
его тебе как нечто живое и угрожающее, как воспоминание, сорвавшееся со
своей привязи во времени, чтобы быть в тот самый миг, когда оно вновь
исчезает, чтобы стать некой особой формой жизни, настоящим, но в другом
измерении, силой, действующей по другой траектории. Однако слова не на-
ходились, потому что не было мысли, способной охватить эту силу, превра-
щающую обрывки воспоминаний, отдельные, бессмысленные образы во внезапно
слившийся в единое целое умопомрачительный сгусток, в живое созвездие,
аннигилирующее в момент своего явления, - этакое противоречие, как бы
утверждающее и одновременно отрицающее то, что Хуан, пьющий сейчас вто-
рой бокал "сильванера", будет впоследствии рассказывать Калаку, Телль,
Элен, когда встретится с ними за столиком в "Клюни", и что теперь ему
надо хоть как-то освоить, словно сама попытка фиксировать это воспомина-
ние не доказывала, что это бесполезно, что он лишь разбрасывает темные
мазки по непроглядному мраку.
"Да, это так", - подумал Хуан со вздохом, и во вздохе было приятие
того, что все шло "с той стороны", происходило в диафрагме, в легких,
нуждавшихся в большом глотке воздуха. Да, это так, но надо же и проду-
мать - ведь в конце-то концов он и есть это плюс его мысль, он не может
остановиться на вздохе, на спазме солнечного сплетения, на смутном стра-
хе перед явленным ему. А думать было бесполезно, было похоже на отчаян-
ные попытки вспомнить сон, от которого, когда открываешь глаза, ловишь
только какие-то последние ниточки; думать, пожалуй, означало бы уничто-
жать узоры, еще маячащие на чем-то вроде оборотной стороны чувства,
уничтожать возможность их повторного явления. Закрыть глаза, рассла-
биться, отдаться на волю наплывающих волн с готовностью ожидания. Нет,
бесполезно, и всегда было бесполезно; из химерических тех сфер возвраща-
ешься обедневшим, еще более отчужденным от себя самого. Однако мыслить,
охотиться за смыслом по крайней мере помогало вернуться по ею сторону -
итак, толстяк за столиком заказал "кровавый замок", и внезапно возникли
графиня, причина, побудившая его усесться перед зеркалом в ресторане
"Полидор", книжка, купленная на бульваре Сен-Жермен и раскрытая наугад,
ослепительный сгусток (и, разумеется, также Элен), уплотнившийся и тут
же исчезнувший по непонятному его свойству отрицать себя в самом утверж-
дении, расплываться, едва уплотнившись, представляться чем-то незначи-
тельным, ранив насмерть, внушать, что это не имеет никакого значения,
что это лишь игра ассоциаций - зеркало, и воспоминание, и еще другое
воспоминание, - мелкие шалости праздного воображения. "Э, нет, я не дам
тебе так уйти, - подумал Хуан, - вряд ли придется мне еще когда-нибудь
оказаться средоточием того, что приходит с той стороны, и заодно быть
как бы выброшенным из самого себя. Нет, ты не уйдешь так легко, что-ни-
будь да останется в моих руках, ты, маленький василиск, один из образов,
о которых я уже не могу сказать, участвовали они или нет в этом беззвуч-
ном взрыве..." И он не мог подавить улыбки, вчуже и сардонически наблю-
дая, как его мысль уже подбирается к жердочке с маленьким василиском -
вполне понятной ассоциации, связанной с Basiliskenhaus6 в Вене и тамош-
ней графиней... Все прочее наплывало, не встречая сопротивления, - было
совсем не трудно найти опору в дыре, образовавшейся где-то в центре ис-
чезнувшей мгновенной заполненности, явления, тут же сметенного отрицани-
ем и скрывшегося, чтобы эту дыру заполнять удобно складывающейся систе-
мой близких образов, связанных с нею хронологически или эмоционально.
Думать о василиске означало думать одновременно об Элен и о графине, но
думать о графине было все равно, что думать о фрау Марте, о крике, ведь
