ность часто обсуждалась Хуаном, Калаком или моим соседом, людьми, с ко-
торыми он встречался в Париже и которые спорили обо всем с тем уп-
рямством, что порождается витающим в атмосфере кафе ощущением некой дип-
ломатической неприкосновенности, интеллектуальной и моральной вседозво-
лен-ности. Уже в эти лондонские дни Калак и Поланко выразили сомнение в
плодотворности спровоцированных Маррастом общений, и, наверное, кое в
чем наши два дикаря из пампы были правы, ибо стебель hermodactylus
tuberosis продолжал оставаться столь же загадочным, как и прежде. Но
стебель был лишь поводом вырваться из круга, внутри которого Николь ри-
совала гномов или ходила с Маррастом по улицам, причем он знал, что в
конце концов - который и концом-то не будет - опять будут гномы и молча-
ние, изредка прерываемое вежливыми, нейтральными фразами по поводу ка-
кой-нибудь торговой витрины или фильма. Марраста не слишком тешило, что
анонимные невротики получили повод выйти на время из своих кругов, но
то, что он расковал эту деятельность, было как бы временной компенсаци-
ей, помогавшей меньше ощущать замкнутость в собственном круге. "Опьяне-
ние могуществом", - сказал он себе, бросая последний взгляд на портрет
доктора Лайсонса. "Ах, утешение для идиотов". При всем том его диалог со
смотрителем представлял совершенный стереотип, не мешая одновременно и
думать о своем. Все-таки это странно (Разумеется, сэр, раньше никто на
него не смотрел / А теперь вдруг такое... / Это началось дня три тому и
все продолжается / Но я не вижу, чтобы сейчас кто-нибудь особенно им ин-
тересовался / Еще рано, сэр, народ собирается часов с трех / Я, напри-
мер, не нахожу в этом портрете ничего примечательного / Также и я, сэр,
но это вещь музейная / О да, конечно / Портрет восемнадцатого века /
(Девятнадцатого) / Ну ясно / Да-да, сэр / Что ж, мне пора / Очень прият-
но, сэр /
В дни между вторником и субботой беседа несколько варьировалась.
Было всего около одиннадцати, а Николь просила его дать ей закончить
до обеда один из листов, поэтому у Марраста осталось времени с избытком,
и он смог встретиться с м-ром Уитлоу, владельцем оптового магазина худо-
жественных принадлежностей на Портобелло-роуд, чтобы выяснить, не смогут
ли они отправить для него во Францию глыбу антрацита в сто пятьдесят ку-
бических метров. М-р Уитлоу, подумав, сказал, что в принципе это возмож-
но, если только Марраст подробнее
объяснит ему, какой должна быть эта глыба, ибо, насколько он знает,
этот минерал в каменоломнях Сусекса попадается не часто, кроме того, на-
до знать, кто, когда и как оплатит глыбу. Маррасту понадобилось много
времени, чтобы выяснить, что у м-ра Уитлоу было о муниципалитете Аркейля
не слишком четкое представление, несмотря на эстетические познания, не-
обходимые для владельца такого магазина, и он заподозрил, что под этим
незнанием кроется типично британская неприязнь к Франции за ее безразли-
чие к жизни и творчеству Тернера или Сиккерта.
- Может быть, вам стоило бы съездить в Нортумберленд, - посоветовал
м-р Уитлоу с заученным выражением лица, напомнившим Маррасту мину, с ка-
кой сбрасываешь с рукава муху, не считая невежливым такое обращение с
насекомым.
- Мне было бы удобнее купить эту глыбу в Лондоне, - сказал Марраст,
который терпеть не мог сельскую местность и пчел.
- Таких кусков угля, как в Нортумберленде, нигде не найдете, и я могу
дать вам письмо к моему коллеге, который когда-то продавал материалы Ар-
хипенко и сэру Джекобу Эпстайну.
- Мне теперь ехать было бы затруднительно, - сказал Марраст. - Я дол-
жен сидеть в Лондоне и ждать, пока решится один вопрос в одном музее.
Почему бы вам не написать вашему коллеге и не выяснить, есть ли у него
большие куски антрацита и сможет ли он отправить один из них в Аркейль?
- Разумеется, можно, - сказал м-р Уитлоу, явно держась иного мнения.
- На следующей неделе зайду к вам опять. Да, раз уж мы об этом заго-
ворили, не знакомы ли вы с директором Института Куртолда?
- О да, - сказал м-р Уитлоу, - он приходится дальним родственником
моей жене. ("Мир тесен", - подумал Марраст, скорее восхищенный, чем
удивленный.) Гарольд Гарольдсон, бывший художник, писал натюрморты,
скандинав по отцовской линии. В первую мировую лишился руки, замеча-
тельный человек. Ему так и не удалось приучиться писать левой рукой. Лю-
бопытно, что человек в некоторых вещах - это всего лишь его правая рука,
верно? Я-то думаю, что он просто нашел прекрасный предлог, чтобы заки-
нуть в кусты свою палитру - как художника его никто не ценил. На своих
полотнах он упорно громоздил тыквы, тема не такая уж привлекательная.
Тогда сэр Уинстон назначил его директором, и он теперь чудеса делает с
живописью других. Не кажется ли вам, что, по сути, каждый из нас - это
два человека: один левый, другой правый? Один полезный, другой никуда не
годный?
- Тонкая проблема, - сказал Марраст, - тут надо бы основательнее изу-
чить понятие "человек-микрокосм". А я с этими хлопотами насчет глыбы уг-
ля...
- Во всяком случае, он директор, - сказал м-р Уитлоу. - Но если вы
хотели бы встретиться с ним по поводу глыбы, должен предупредить, что в
его обязанности не входит...
- Ни в коем случае, - сказал Марраст. - Дело с глыбой, я уверен, смо-
жете для меня уладить вы и ваш коллега в горах. Просто я рад, что спро-
сил о нем и что он оказался вашим родственником, это упрощает мою зада-
чу. Передайте ему, - значительно произнес Марраст, - чтобы он остерегал-
ся.
- Остерегался? - переспросил м-р Уитлоу, и впервые в его голосе проз-
вучало что-то человеческое.
Из последовавшего разговора некоторый интерес представляли только
реплики Марраста: Это всего лишь предположение /.../ Я в Лондоне только
проездом и думаю, что я не самый подходящий кандидат, чтобы /.../ Разго-
вор, случайно услышанный в одном пабе19 /.../ Говорили по-итальянски,
это все, что я могу вам сообщить /.../ Я предпочел бы, чтобы вы не назы-
вали мое имя, ведь вы можете сказать ему прямо, как родственник /.../ О,
что вы, не за что.
Несколько позже, после нескончаемой прогулки по Стрэнду, соразмерной
с числом гномов, которых Николь осталось нарисовать, он позволил себе
роскошь потешиться и с удовлетворением электромонтера признать, что нео-
жиданное родство Гарольда Гарольдсона и м-ра Уитлоу замечательно замкну-
ло один из контактов линии. Первые спайки были, на взгляд, никак меж со-
бой не связаны, вроде бы соединяешь элементы конструктора, не имея в ви-
ду никакой определенной модели, и вдруг - но для нас-то, если поразмыс-
лить, это не было так уж необычно - глыба антрацита повлекла за собой
м-ра Уитлоу, а тот - Гарольда Гарольдсона, который в свою очередь присо-
единился к портрету доктора Лайсонса и анонимным невротикам. Моему сосе-
ду подобная история показалась бы вполне естественной, а возможно, и Ху-
ану, склонному видеть все как бы в галерее зеркал и вдобавок, наверно,
уже понявшему, что Николь и я, с некоего вечера на итальянском шоссе,
включились в узоры калейдоскопа, который он хотел зафиксировать и опи-
сать. В Вене (если он находится в Вене, но, вероятно, он там, потому что
Николь три дня тому назад получила открытку от Телль; он бродит по горо-
ду и, как всегда, впутывается в нелепые истории, хотя не мне бы это го-
ворить о Хуане, когда и тридцати минут не прошло после моей беседы с
м-ром Уитлоу и сообщения о специалистке по ботанике, целыми часами изу-
чающей стебель hermodactylus tuberosis), в Вене у Хуана могло оказаться
вдоволь времени, чтобы думать о нас, о Николь, томящейся и как бы забро-
шенной, хотя никто ее не бросал, и обо мне - как вот сейчас я пью пиво и
спрашиваю себя, что буду делать, что мне еще остается делать.
Свободным пальцем - остальные были заняты стаканом и сигаретой - Мар-
раст изобразил пивной пеной нечто вроде крота и смотрел, как он посте-
пенно расплывается по желтой пластиковой скатерке. "Все было бы так
просто, если бы он ее любил", - подумал он, подрисовывая кроту брюшко.
Возможно, что и Хуан думает нечто подобное сейчас, когда цветок в калей-
доскопе изящно застыл, в неизбежной своей скучной симметрии, но никому
не дано быть синим осколком или пурпурным кружочком и менять узор - ког-
да трубка вращается и сам собою возникает включающий тебя узор, - нельзя
же быть сразу и рукой и узором. Как знать, размышлял Марраст, начиная
другой рисунок, может, и в самом деле идет какая-то игра вне нас, за
пределами наших чувств и желаний, но, во всяком случае, теперь никто не
мог его лишить сардонической радости при мысли о мине Гарольда Га-
рольдсона, когда тот услышит по телефону неотвратимое, почти роковое со-
общение м-ра Уитлоу. "Будем упражняться, - думал Марраст, глядя на часы,
отмечавшие последнего гнома, нарисованного Николь в "Грешам-отеле", - не
будем вести себя, как она, застывшая в своем кресле, отдающаяся воле
судьбы, синий осколочек в узоре Хуана. Увы, очень скоро один из троих
сделает то, что принято, скажет то, что надо сказать, совершит положен-
ную глупость - уйдет, или вернется, или ошибется, или заплачет, или по-
кончит с собой, или пожертвует собой, или смирится, или влюбится в дру-
гого, или получит премию Гуггенхейма, в общем, сделает обычный, стан-
дартный ход, и мы перестанем быть тем, чем были, вольемся в благомысля-
щую и благопоступающую массу. Нет, брат, уж лучше упражняться в играх,
более достойных художника на досуге, - представим себе мину Гарольда Га-
рольдсона в этот самый момент, ряды смотрителей получают подкрепление,
не смейте покидать зал номер два, мы поставим электронную сигнализацию,
надо просить о кредитах, я свяжусь со Скотланд-Ярдом, у меня поднимется
давление, схожу к доктору Смиту, теперь надо в кофе класть поменьше са-
хару, лучше нам не ехать на континент, дорогая, в Институте критическое
положение, понимаешь, обязанности". Пожав плечами, он выбросил за борт
бесконечный ряд возможных следствий (а он уже дошел до момента, когда
супруга Гарольда Гарольдсона возвращает в магазин пару чемоданов, специ-
ально купленных для поездки в Канн: мой муж вынужден отказаться от отды-
ха, о да, очень прискорбно, но знаете ли, обстоятельства) и направился в
отель с мыслью зайти за Калаком и Поланко, чтобы они пообедали с ним и с
Николь, - необходимая прокладка, заполнение диалогов, будет легче, что
не придется встречаться глазами с Николь, что Николь будет смотреть на
друзей и смеяться их новостям и похождениям, истории с Гарольдом Га-
рольдсоном и глыбой антрацита, они снова будут в "зоне" с двумя арген-
тинскими дикарями, в "зоне", где для них двоих возможно держаться дос-
тойно, вдали от атмосферы номера в "Грешам-отеле", от молчания, встреча-
ющего тебя в номере, или любезно поясняющих фраз, оконченных и высохших
гномов, от поцелуя, который он запечатлеет на волосах Николь, от доброй
улыбки Николь.
Не очень хорошо помню, как я добрался до канала Сен-Мартен. Возможно,
я сел в такси и попросил подвезти меня к Бастилии, откуда я мог пройти
пешком до площади Республики, во всяком случае, помню, что некоторое
время шел под дождем, что книжка Бютора промокла и я оставил ее в ка-
ком-то подъезде и что под конец дождь прекратился и я пошел и сел на од-
ну из скамеек, прячущихся за оградой и решетками шлюза.
В эту пору я с горькой яростью чувствовал свою ошибку, допущенную в
сочельник, то, что я словно бы ждал в пределах времени чего-то, что в
ресторане "Полидор" обрушилось на меня и в тот же миг рассыпалось, как
бы оскорбленное моим ничтожеством, моей неспособностью раскрыться
навстречу смыслу этих знаков. Я съежился вместо того, чтобы поддаться
занятному случаю, что было бы своего рода бегством из нелепой области
надежд, оттуда, где уже не на что надеяться. Но теперь, из-за того ли,
