ками и не желая опустить на пол, словно она обязана держать его, хотя
тяжесть пакета возрастает до нестерпимого, пока наконец дверь не откры-
лась на одном из верхних этажей отеля, и Элен со вздохом облегчения ста-
вит на край столика рюмку с коньяком.
- Тебе надо бы отдохнуть, - сказала Селия. - После того, что там слу-
чилось сегодня... Если хочешь, я приготовлю еще кофе, нам обеим это не
помешает. Я больше не буду болтать, я, знаешь, такая болтушка.
- О, я иногда и не слушаю тебя. Мне приятно, что ты здесь, в тебе
столько живости.
- Во мне, живости? Ну знаете, доктор, вы говорите, как моя мама. Что
за мания напускать на себя?.. Прости, молчу. Но, право, ты иногда такая.
Во мне живости не больше, чем в тебе. Заметь, я говорю не о тебе, я го-
ворю о себе, и это ты мне не можешь запретить. Ах, Элен, ей-богу, я не
знаю, как себя вести с тобою. Ты такая. А иногда ведь хочется, чтобы...
Merde, alors60. He смотри на меня так.
- Хорошие девочки не говорят гадких слов.
- Merde, alors, - повторила Селия, засовывая два пальца в рот, будто
готовясь грызть ногти, у нее есть такая привычка. Мы обе разом рассмея-
лись, сварили еще кофе и в заключение поговорили о друзьях в Лондоне и о
письме Николь, которое Селия получила в то утро. Всякий раз, когда речь
заходила о друзьях, мне было забавно, что Селия о Хуане упоминала
вскользь и как бы мимоходом, а ведь Хуан и Телль играли с ней как с ко-
шечкой, засыпали ее подарками и прогулками и, возвращаясь в Париж, вечно
спорили из-за нее с моим соседом и с Поланко, вели долгие дебаты в "Клю-
ни", похваляясь взятыми за месяц билетами в театр, экскурсиями в зоопарк
в Венсенне, интересными докладами и уик-эндами в садоводческой школе,
где работал Поланко. Невозможно обо всем этом говорить, не упоминая Хуа-
на; и невозможно, чтобы Селия понимала - я-то ей этого никогда не скажу,
- что его имя для меня как иные духи, которые и влекут, и отталкивают,
как искушение погладить спинку золотистой лягушки, зная, что пальцы ощу-
тят что-то противно клейкое. Как сказать об этом кому бы то ни было, да-
же если тебе никогда не узнать, что звук твоего имени, твой образ в чу-
жом сознании меня обнажает и ранит, бросает мне в лицо меня самое с тем
абсолютным бесстыдством, которое ни в зеркалах, ни в любовных объятиях,
ни в беспощадной рефлексии никогда не бывает столь жестоким; а ведь я
по-своему люблю тебя, и в этой любви твой приговор, она делает тебя моим
обличителем, который, именно потому, что любит меня и любим, меня обна-
жает, разоблачает, показывает мне, какова я на самом деле, - да, меня
томит страх, но я никогда об этом не скажу, я превращаю свой страх в си-
лу, помогающую мне жить так, как я живу. Такой меня и увидела Селия, та-
кой, чувствую, она видит и осуждает меня и четкий механизм моей жизни.
Как в моей работе, так и во всем остальном я боюсь глубокого вторжения в
свою жизнь, нарушения жесткого порядка своей житейской азбуки, я та
Элен, которая отдавала свое тело лишь при уверенности, что ее не любят,
и именно поэтому - чтобы отделить настоящее от будущего, чтобы никто по-
том не приходил стучаться в ее дверь во имя чувства.
- Они такие, - сказала Селия. - Смотри, что мне пишет Николь, вот
этот абзац. Они уже совсем того.
- Веселые самоубийцы, - сказала Элен. - Нет, среди них нет сумасшед-
ших, как среди нас. Как раз сегодня днем я подумала, что не всякий может
сойти с ума, это надо заслужить. Понимаешь, это не то, что смерть, это
не такой полный абсурд, как смерть, или паралич, или слепота. Среди нас
есть такие, что притворяются сумасшедшими просто от тоски или от желания
бросить вызов; иногда, правда, само притворство приводит... Но им это не
удастся. Во всяком случае, Маррасту не удастся, прекрасно и то, что он
забавляется и будоражит весь Лондон.
- Николь такая грустная, - сказала Селия. - Она пишет про Телль, ей
хотелось бы, чтобы Телль была рядом. Телль, пишет она, всегда прибавляет
ей немножко жизни.
- О, вспомнила! - внезапно сказала Элен. - Ты любишь кукол? Посмотри,
что мне прислала Телль из Вены. Кстати, о сумасшествии, я никак не пой-
му, почему она прислала мне куклу, Телль никогда мне ничего не дарила,
да и я ей. И вдруг из Вены. Разве что Хуан, но тогда это еще более бесс-
мысленно.
Селия минутку смотрела на нее, потом опустила глаза, чтобы поглядеть
на куклу, которую ей протянула Элен. Ей хотелось вставить слово, ска-
зать, что, возможно, и так, что Хуану, возможно, захотелось сделать ей
подарок, и тогда - но что тогда и с чего бы это Хуану пользоваться Телль
как ширмой, даже напротив, воспользоваться Телль в таком деле было бы
нетактично, хотя Элен ничуть не тревожило, что Телль любовница Хуана; в
любом случае лучше помолчать, но тогда почему Элен назвала Хуана, назва-
ла так, будто хочет нарушить вето, приглашает говорить о Хуане, чтобы
Хуан вошел в нашу беседу, в которой уже прошли чередой имена всех дру-
зей. Мне вспомнилась маленькая сценка, при которой я присутствовала, не
придав ей значения, но которую поняла потом, когда их узнала поближе.
Странная такая. Мы сидели на террасе кафе на площади Республики - почему
нас туда занесло, не знаю, вообще-то мы этот район не любили, но, воз-
можно, то была одна из тех бессмысленных встреч, какие устраивал Калак
или мой сосед, - и вот, когда нам принесли кофе, и кто-то передавал са-
харницу, и чьи-то пальцы погружались в нее и вынимали кусочки сахара, я
в эту минуту посмотрела на сахарницу, возможно в ожидании своей очереди,
и увидела, как Хуан запустил туда два длинных, тонких пальца, похожих на
пальцы хирурга, который у меня вырезал аппендицит, потом эти искусные
пальцы хирурга появились, неся кубик рафинада как бы в клюве, но вместо
того, чтобы бросить его в свою чашку, они двинулись к чашке Элен и мягко
опустили в нее кубик, и я увидела - а я еще мало их знала и потому это
не забылось, - я увидела, что Элен смотрит на Хуана, смотрит взглядом,
который никому не показался бы странным, если бы одновременно не видеть
лицо Хуана, и я почувствовала, что тут что-то не так, что это отказ, бе-
зусловное "нет" этому движению Хуана, этому куску сахара, который Хуан
опустил в кофе Элен, и Хуан, видно, понял, он резко отдернул руку и даже
не взял себе сахару, лишь секунду поглядел на Элен, затем потупился, ну
будто вдруг ощутил усталость, или отключился, или с горечью покорился
несправедливости. И только тогда Элен сказала: "Спасибо".
- Нелепый подарок, - сказала Элен. - Но в этом его прелесть, надеюсь,
мне не грозит, что Телль станет посылать коробки венского шоколада.
Жаль, что я к куклам равнодушна.
- Но эта очень миленькая, она особенная, - сказала Селия, осматривая
куклу со всех сторон. - Так и хочется скинуть лет десять, чтобы поиграть
с ней, смотри, какое у нее бельишко, она же полностью одета, вот труси-
ки, даже soutien-gorge61 есть, и в этом что-то порочное, если подумать,
личико-то у нее совсем детское.
Как у тебя самой. Я с трудом сдерживаю улыбку, когда слышу эти слова:
"Так и хочется скинуть лет десять". Это ей-то, которая пять лет назад
наверняка еще играла с медвежонком и куклой, умывала их, кормила. Даже в
ее побеге из дому есть что-то от игры в куклы, это каприз, он пройдет
при первых трудностях, при малейшем щелчке по носу, который ей даст
жизнь. Одна кукла играет другой куклой, теперь у меня в доме две куклы,
безумие заразительно. Но так лучше, по крайней мере в этот вечер, и, в
общем-то, вполне можно понять тех сумасшедших, что на свой лад играют в
куклы там, в Лондоне, и Хуана, играющего с Телль, и Телль, посылающую
мне куклу просто так, потому что это забавно. А ты читала, Селия, что
произошло на этой неделе в Бурунди? О, конечно, ты, скорее всего, и не
знаешь о существовании Бурунди, а ведь это независимое и суверенное го-
сударство. Я тоже о нем не знала, но на это есть "Монд". Так вот, доро-
гая, в Бурунди произошло восстание; мятежники захватили всех депутатов и
сенаторов, около девяноста человек, и всех скопом расстреляли. Почти в
те же часы король Бурунди, чье имя не выговоришь, зато оно снабжено бе-
зупречно римским "III", встречался здесь с де Голлем, торжественная це-
ремония в зале с зеркалами, комплименты и, вероятно, что-то насчет тех-
нической помощи и прочее. Как же не понять, что Марраст и Телль, которые
чувствительны к таким вещам, и даже Хуан, правда менее чувствительный,
потому что отчасти этим кормится, решили, что ничего другого не остает-
ся, как отравить жизнь директору музея или же немедленно послать куклу
одинокой подруге на улице Кле?
- Хочется ее искупать, - сказала Селия, которую мало тревожила судьба
парламентариев Бурунди, - покормить, сменить пеленки. Но, знаешь, когда
к ней присмотришься, видишь, что это не дитя, и отнюдь...
В крайностях, думала Элен, откидываясь в кресле и обжигая себе веки
дымком сигареты, в пограничных ситуациях, "до" и "после" соприкасаются и
сходятся в одно. Юноша улыбался, когда она ему разъясняла этапы подго-
товки к операции, а потом сказал: "Спасибо, что пришли до нее" - и она
сказала: "Мы всегда так делаем, кстати, это повод проверить пульс паци-
ента и лучше с ним познакомиться" - и улыбнулась ответной улыбкой, все-
лявшей уверенность, чтобы пациент набрался терпения, а заодно проникся
доверием и не чувствовал себя таким одиноким. Возможно, именно в этот
миг, нащупывая у него пульс и глядя на хронометр, она вдруг поняла, что
юноша похож на Хуана, но это означало, что крайности сошлись, и этот
мужчина на койке, он вроде ребенка, нуждающегося в самом элементарном
уходе, ждущего, что к нему придут с полотенцами и чистым бельем, и зай-
мутся им, и дадут ему немного бульона, да и потом, в два часа дня, в нем
также было что-то детское, обнаженное и беззащитное - лежа на носилках,
он, когда в его вену входила игла, едва повернул голову, чтобы сказать
"до свиданья" и утонуть в забытьи, которое, по правилам, должно было
длиться не более полутора часов.
- У меня никогда не было такой куклы, - сказала Селия, зевая.
Ну что ж, спать, малое забытье. Почистить зубы, взять коробочку с
транквилизантами, не всякий может сойти с ума, но всегда можно уснуть с
помощью лабораторий фирмы "Сандос"; а может быть, до этого она успеет
прийти в ту комнату, где ее ждут, потому что теперь она по винтовой
лестнице с веревочными перилами спустилась обратно на улицу, - после
бесконечного, тщетного хождения по номерам отеля, которые заканчивались
лифтом, который тоже заканчивался чем-то, что Элен уже не могла вспом-
нить, но что каким-то образом опять приводило ее на улицу, и ей опять
надо было идти по городу, с трудом неся пакет, становящийся все тяжелее.
Таинственным образом анонимные невротики являлись в Институт Куртолда
по средам в большем числе, чем в прочие дни недели, и вот именно тогда,
когда тут, возможно, удалось бы продвинуться в каком-либо интересном
направлении, прибыло извещение с таможни, призывавшее Марраста в эту са-
мую среду заняться отправкой глыбы антрацита, которая никак не могла по-
кинуть территорию Ее Величества. По возвращении из "Грешам-отеля", в
эспрессо у Рональде, за спагетти и разноцветными кремами, шло обсуждение
этого вопроса - вначале никто не соглашался заменить Марраста на диване
в музейном зале номер два. Оказалось, что мой сосед обнаружил на набе-
режной Виктории некий бар, где назначена совершенно безотлагательная
встреча, и что Поланко в этот же день должен отправиться на поиски пру-
жины, необходимой для его экспериментов. Вскоре стало ясно, что меньше
всех заняты Калак и Николь - ну можно ли принимать всерьез обязательства
Николь перед издателем энциклопедии или литературные опусы, которые Ка-
лак предназначал для окрестностей Рио-де-ла-Платы или других тамошних
