дам, которые ломились в дверь, но даже они, когда Фомич, наконец, из ту-
алета выскочил, не разорвали его в клочья - такое уважение и почтение
вызвал у всех, даже у сухопутных женщин, героический трибун...
В какой-то далекой степени Фомич напоминает мне иногда и штабс-капи-
тана Максим Максимыча.
Он легко сам говорит про себя: "Я, знаете, службист, всю жисть служ-
бист. А как мне иначе было? Мамы да папы в Москве не имел. Лез, лез, лез
всю жизнь в ледяную гору, карабкался, значить, медленно, все сам, ничего
не отпускал, все через себя перепускал, в руках себя держал, и ночные
бдения, и все такое прочее, и власть капитанскую контролировал, уж
будьте уверены, полностью. А теперь, значить, сам чую - вожжи-то отпус-
каю, передоверять все больше другим, значить, начинаю, грести-то больше
уж и не могу так, за всем сам следить... Другие мыслишки-то уже мелька-
ют: как бы здоровьишка до пенсии хватило, и всякое такое, значить... Са-
ма-то власть - на что она мне?.. Вот раньше на ветеранов равнялся, себя
в сторонку, а ветеранам свой кусок отдашь - заслужили, мол, с почтением
к им. Теперь вроде и сам ветеран, а, значить, не замечаю, чтоб ко мне -
как я раньше-то к другим ветеранам. Отпихивают, и все... Мне вот, к при-
меру, только в пятьдесят восьмом комнату за фронт дали, официальную, а
всю войну отчухал. Ну, по правде если, у меня к тридцати годам жилищный
вопрос решился, однако, значить, без ихней помощи, своими силами обеспе-
чился..."
Но! В отличие от штабс-капитана Максим Максимыча, который никогда ни
от какого дела или ответственности не отлынивал, капитан дальнего плава-
ния Фома Фомич отлынивать умеет замечательно.
Ушастик рассказывал, как они угодили в приличный шторм в Северном мо-
ре, но все у них было нормально, и можно было спокойно следовать по наз-
начению. Однако Фомич, который Норвежских шхер боялся всю жизнь (и сей-
час боится), залез за какой-то островок в шхерах и дал в пароходство
РДО: "Укрылся урагана Норвежских шхерах, отдал левый якорь, ветер про-
должает усиливаться. Что делать?" В ответ он получил от Шейха РДО корот-
кое, как бессмертные строки из рубаи Хайяма: "Отдайте правый".
Когда нам выпадает сейчас самостоятельное плавание во льдах, Фома Фо-
мич теряет всякий покой и всеми силами, правдами и неправдами старается
обратить внимание на свое бедственное положение, стать где-нибудь на
якорь и дождаться ледокола, или другого судна, или каравана. Когда же
это происходит, то Фомич, угодив в руки ледокола, начинает всеми кривда-
ми из-под него выбираться, ибо плавание на дистанции в два кабельтова и
"полным" ходом в тумане под началом ледокола куда тяжелее для нервов и
опаснее для судна (законы ледовых проводок - законы хирургии).
Далее. Всю жизнь Фомичу казалось и кажется, что не его вахта была
легкая, хорошая, без всяких сложностей, а ему специально бог и гнусные
люди подсовывают плохую.
Как-то ледокол вынужден был бросить на время караван и опрашивал ка-
питанов судов об их ледовом опыте, чтобы выбрать и назначить старшего. И
в эфире произошел такой диалог:
- "Механик Рыбачук"! Вы здесь плавали?
- Нет, я лично здесь не плавал, но "Механик Рыбачук" плавал.
- Механик плавал или ваше судно здесь плавало?
- Да, судно плавало, а я лично здесь первый раз, но штурмана здесь
работали...
Фомич, слушая диалог, бормотал с глубоким презрением:
- И охота ему, дураку, в начальники напрашиваться! "Судно плавало"!
Сказал бы, что не плавал сам, да и уклонился! А он: "Штурмана здесь ра-
ботали"!..
Но!
Второй механик, тезка Пети Ниточкина, с которым они вместе вводили
массы в нужное заблуждение при помощи наукобезобразной демагогии, расс-
казал мне (с истинным уважением и почтением рассказал), как в последнем
перед автоаварией рейсе Фомич проявил подлинно драйверские качества.
В каком-то испанском порту экипаж североамериканского танкера дерзко
бросил вызов экипажу "Державино", предложив сыграть в футбол.
И не как угодно составить команды, а обязательно включить капитанов,
старших механиков и по равному количеству женщин, если таковые существу-
ют на судах.
И Фома Фомич дерзкий вызов принял, хотя американскому капитану было
на десять лет меньше. Ушастик взвыл, но драйвер приказал старшему меха-
нику, значить, не разговаривать, а искать подходящие трусы и майку.
Матч, говорит второй механик, был замечательный именно благодаря Фо-
мичу. Главным форвардом американцев оказался их капитан, и Фомич взял на
себя "оставить его без мяча" - такое есть выражение у профессиональных
футболистов. Оно означает, что защитник должен сделать все возможное и
невозможное, чтобы самый бандитски-опасный форвард был обезврежен.
И Фомич ихнего капиталистического капитана довел до истерики (помни-
те: "ту драйв мед" означает еще "сводить с ума").
При этом никаких внешне героических поступков он не совершал, на час-
ти не разрывался и не носился по испанскому полю метеором или матадором.
Он просто приклеился к американскому лидеру, как банный лист или прили-
пала к акуле, и сопровождал его всюду, куда тот пытался от Фомича
скрыться, но делал это на внутреннем, коротком радиусе. Американец со-
вершал стремительные рывки, метался с фланга на фланг с такой скоростью,
что просто исчезал из поля зрения болельщиков, а Фомич трусил рядом не-
торопливой рысцой и, как только противник готовился принять мяч, оказы-
вался тут как тут, и отвязаться от него американскому капитану оказалось
невозможно. И к концу игры американец выглядел полностью изможденным, и
его усталость особенно бросалась в глаза, поскольку рядом трусил све-
женький Фомич.
- Если бы нашему капитану поручили опекать Пеле, - закончил рассказ
Петр Иванович, - он, как знаменитый Царев, и Пеле бы довел до инфаркта!
Я вам точно говорю, Виктор Викторыч!
Я спросил, кто из наших женщин играл и как все это получилось. Оказа-
лось, в американском экипаже на танкере была одна женщина - барменша. И
этой барменше Соня на второй минуте вывихнула ногу, или руку, или голо-
ву. Произошло это на первом же соприкосновении футболисток. Барменшу
эвакуировали, а нашим назначили пенальти, и только из-за этого неотрази-
мого пенальти наши и проиграли со счетом ноль - один. Пропустил неотра-
зимый пенальти в наши ворота Иван Андриянович, ибо ни на что, кроме вра-
таря, годен не был. Но и как вратарь, представлял собой, по выражению
Петра Ивановича, гайку без болта, то есть дырку от бублика.
К слову, наш стармех, который и спровоцировал капитана взять в рейс
супругу, рассчитывая под этим соусом прихватить в Арктику и свою Марьюш-
ку, последнее время пристрастился в свободное время развлекать первую
леди "Державино" игрой в "слова" и "морской бой".
Ведь Галина Петровна от тоски и скуки уже готова в гости к тюленям и
моржам сигануть без всяких спасательных поясов. И вот отчаянный футбо-
лист Фома Фомич Фомичев явно заревновал супругу к гайке без болта. И
каждые полчасика покидает мостик, даже при движении во льду, чтобы слу-
чайно заглянуть в каюту к супруге.
Фомич отчаянно ревнив. Ибо собственник.
Прямо Сомс Форсайт, а не Фома Фомичев.
Ну, о том, что любую самостоятельно и удачно проведенную в жизнь ини-
циативу или мысль своих помощников Фомич искренне и бесповоротно припи-
сывает потом себе, и говорить нечего.
Но!
Как-то он:
- Я всегда за справедливость и всегда все в глаза - привык так, приу-
чил себя. И самокритичен я. Помню, в тридцать два года надумал жениться.
И вот на женщин смотрю и думаю: эта не то, эта дама - не та... А потом
вдруг и озарился: а сам-то я? Сам я кто такой? Что за ценность? Пентюх
из-под Бологого!..
И действительно умеет говорить в лоб неприятные вещи, и действительно
самокритичен, то есть сам понимает свою мелкость и недалекостъ, но он же
знает, что он хитер, и зверино-осторожен, и настойчив, и за все это он
себя высоко ценит: цыплят, значить, по осени... Он из тех клерков, кото-
рые высиживают без взлетов и падений, ровно и беспрекословно высиживают
до губернаторов и пересиживают всех звезд и умников.
Но!
Фома Фомич не стал и фельдфебелем. Например, очень деликатно и пре-
дупредительно убирает голову, когда смотрит кино в столовой команды,
чтобы не заслонять экран какому-нибудь молоденькому мотористу.
А на тактичный подкус Андрияныча в отношении ревности к супруге Фо-
мич, посасывая леденец и загадочно ухмыляясь, ответил:
- Наша династия, Ваня, она, значить, еще поглубже всяких там царских.
Ты на мою королеву как следует погляди. Зад-то какой! Как у сухогруза на
двадцать тысяч тонн! Куда тебе до нее? Нет, Ваня, я в своей династии,
значить, полностью уверен.
И, действительно, людей он своим звериным чутьем чует и знает про них
многое. Он знает, что Дмитрий Александрович в западне и потому его можно
держать в струне даже и без всяких яких.
Мне, например, Саныч не говорил, что у него тяжело больна жена. Жену
надо два раза в день возить на какие-то дефицитные уколы, и она, как
женщине и положено, посчитала согласие мужа на арктический рейс бегством
от тяжелого и трудного в житейской жизни, закатила недельный припадок со
слезами и попытками отравления и всем прочим. А Саныч знал, что если он
откажется от арктического рейса, то в кадрах его песенка будет спета
навсегда и не видать ему капитанства, а его супруге - хорошей квартиры в
новом доме и полного материального достатка и всего прочего, что следует
за капитанством.
Так вот обо всем этом Фомич полностью информирован. Он даже знает,
что у Степана Разина "узы Гименея" слабину дали еще лет двадцать назад,
когда с койки по боевой тревоге соскакивал...
А с чего я начал? С того, что Фомич зачитывал лоцию Восточно-Сибирс-
кого моря по принудительной трансляции и я проснулся и представил себе,
как он сейчас спустится в каюту и запишет в гроссбух мероприятие.
Но!
Фома Фомич явился ко мне. Узнал от доктора, что я приболел после воз-
душных путешествий в Тикси, и принес кусок жареного муксуна - гостинец
от Галины Петровны.
Был Фомич в тулупе, и, раздеваясь, обнаружил в кармане тулупа очеред-
ной леденец. Я который раз передаю ему вместе с вахтой и тулупом такие
презенты. И он каждый раз удивляется находке и радуется ей:
- Ваша конфетка? Нет? Съем ее, значить. А то на голодный живот курить
вредно. Вот я ее перед вахтой и первой сигареткой и употреблю, конфетку
эту. Значить, чем бог послал закушу, а тогда уж закурю, чтобы не так,
значить, вредно курить было...
Явившись ко мне с муксуном, Фомич, порассуждав в отношении конфетки,
вдруг довольно крепко выругался.
- Чего это вы вспомнили? - спросил я.
- Про науку, - объяснил он, усаживаясь у меня в ногах на койку. - По
науке нынче размножение рыб зависит от птиц. Птица рыбу проглотит, а по-
том летит, и - кап! - из нее икринка и вываливается в другой водоем.
Раньше, значить, мальков завозили самолетами из моря в море. Но они все
обратно эмигрируют на родину.
И Фома Фомич опять выругался.
Конечно, что греха таить, на флоте еще сильно ругаются. И капитаны
ругаются, и восемнадцатилетние щенки. И, простите, я тоже к этому при-
вык. Но вот в последнее время начал ощущать смущение. Я еще не борюсь со
своим пороком, но уже понял необходимость борьбы.
Хотя такой умный человек, как вице-губернатор Салтыков, заметил, что
первым словом опытного русского администратора во всех случаях должно
быть слово матерное.
- Так вот я об чем, Викторыч, с тобой потолковать хотел, - сказал Фо-
ма Фомич, нервно посасывая леденец. - Дураком себя не считаю, и образо-
вание кое-какое есть. Но вот чего не пойму, это как они с л[cedilla]та,
с воздуха оправляются?
- Это вы про кого?
- А про живоглотов этих, чаек. Летит со Шпицбергена, ведьма, на Новую
