бом случае одна; я любил ее и больше всего на свете я хотел вернуться к ней
вместе с Билли, но я также хотел эту леди по имени Аманда Дамфрис. Я гово-
рил себе, что причина этого в том, что мы попали в такую ситуацию. Возмож-
но, это действительно было так, но объяснения ничего не меняли.
Я снова задремал и неожиданно проснулся уже около трех. Аманда
свернулась калачиком, поджав колени и засунув руки между ног. Похоже, она
спала крепко. Кофточка на одном боку у нее задралась, обнажив полоску чис-
той белой кожи. Я глядел на нее и чувствовал себя неловко.
Пытаясь перевести мысли на какую-нибудь другую тему, я начал вспо-
минать, как днем раньше я хотел написать Нортона. Конечно, не что-нибудь
значительное, не картину... Просто посадить его на бревно с моей банкой пива
в руке и сделать набросок его потного усталого лица с небрежно торчащими
позади двумя крыльями обычно аккуратных волос. Получилось бы хорошо.
Мне потребовалось двадцать лет жизни рядом с отцом, чтобы принять мысль о
том, что просто хороший художник это тоже неплохо.
Знаете, что такое талант? Проклятье ожидания. И надо суметь сжиться
с ним еще в детстве. Если вы можете писать, вам кажется, что господь создал
вас, чтобы превзойти Шекспира. Если вы рисуете, вам кажется... Мне казалось,
что он создал меня, чтобы превзойти отца.
Оказалось, я не настолько хорош. Я пытался стать таким, даже больше,
чем следовало. У меня была выставка в Нью-Йорке, неудачная. Критики разби-
ли меня в пух и в прах, сравнивая с отцом, и через год, чтобы содержать Стефф
и себя, я занялся коммерческой живописью. Стефф уже была беременна, и поэ-
тому я как-то раз сел и серьезно сам с собою поговорил. Результатом этого раз-
говора стало убеждение, что серьезное искусство будет для меня всего лишь
хобби, не более того.
Я делал рекламу для шампуня "Золотая Девушка", ту, где Девушка сто-
ит на педалях велосипеда, ту, где она играет во фризби на пляже, ту, где она
стоит на балконе своей квартиры с бокалом в руке. Я делал иллюстрации к рас-
сказам почти для всех больших журналов, хотя пробился я туда, иллюстрируя
на скорую руку рассказы в менее солидных изданиях для мужчин. Я делал ре-
кламу для кино. Деньги были. Жили мы в общем-то не бедно.
Не далее как прошлым летом я даже участвовал в выставке в Бриджто-
не. Я выставил девять полотен из тех, что написал за последние пять лет, и про-
дал шесть из них. Одна картина, которую я категорически отказывался прода-
вать, изображала супермаркет "Федерал Фудс" (странное совпадение) видом с
дальнего конца автостоянки. На моей картине на стоянке не было ничего кроме
череды консервных банок с фасолью, причем каждая по мере приближения к
зрителю становилась все больше и больше. Последняя казалась высотой футов
в восемь. Картина называлась "Фасоль и искаженная перспектива". Один чело-
век из Калифорнии, глава какой то компании, изготовляющей теннисные мячи,
ракетки и бог знает какой еще спортинвентарь, очень хотел ее купить и долго
не принимал мой отказ, даже несмотря на карточку "Не для продажи", воткну-
тую в левом нижнем углу простой деревянной рамы. Он начал с шести сотен
долларов и дошел до четырех тысяч. Говорил, что хочет ее для своего кабинета.
Я не согласился, и он уехал крайне удивленный, но и тогда не сдался: на случай,
если я передумаю, он оставил мне свою визитную карточку.
Деньги бы нам не помешали. В тот год мы как раз сделали пристройку
к дому и купили "Скаут" с четырехколесным приводом, но я просто не мог ее
продать. Не мог, потому что чувствовал, что это самая лучшая из всех написан-
ных мною картин, и я хотел иметь возможность смотреть на нее после того, как
кто-нибудь, не осознавая своей жестокости, спрашивал, когда же я наконец сде-
лаю что-нибудь серьезное.
Но однажды прошлой осенью я показал картину Олли Виксу, и он по-
просил разрешения сфотографировать ее и использовать для рекламы. Это был
конец моей собственной искаженной перспективы. Олли безошибочно распоз-
нал, чего стоит моя картина, и, сделав это, заставил признать и меня. Прекрас-
ный образец легковесной коммерческой живописи. Не больше. И слава богу, не
меньше.
Я разрешил ему, а потом позвонил этому предпринимателю домой в
Сан-Луис-Обиспо и сказал, что он может купить картину за две с половиной
тысячи, если он еще хочет. Он хотел, и я отправил ее на побережье почтой. По-
сле этого голос разочарованных ожиданий, тот самый голос обманутого ребен-
ка, которого никак не устраивало умеренное определение "хороший", замол-
чал. И за исключением нескольких раскатов -- что-то вроде звуков, издаваемых
невидимыми существами в туманной ночи -- он с тех пор по большей части мол-
чит. Может быть, вы скажете мне, почему молчание этого требовательного де-
тского голоса так похоже на смерть?
Около четырех Билли проснулся, по крайней мере частично, и огляделся
вокруг сонными непонимающими глазами.
-- Мы еще здесь?
-- Да, родной,-- сказал я.-- Еще здесь.
Он заплакал слабо, беспомощно, и это было ужасно. Аманда просну-
лась и поглядела на нас.
-- Эй, малыш,-- сказала она, мягко обнимая Билли.-- Придет утро, и все
будет гораздо лучше.
-- Нет,-- заупрямился Билли.-- Не будет. Не будет. Не будет.
-- Тш-ш-ш,-- сказала она, глядя на меня поверх его головы.-- Тш-ш-ш,
тебе давно пора спать.
-- Я хочу к маме!
-- Я знаю, малыш,-- сказала Аманда.-- Конечно.
Прикорнув к ней, Билли повертелся немного и лег так, чтобы ему было
меня видно. Какое-то время он смотрел на меня, потом снова уснул.
-- Спасибо,-- сказал я.-- Может быть, вы были ему нужны.
-- Он меня даже не знает.
-- Это не важно.
-- А что, вы думаете, будет дальше? -- спросила она, не сводя с меня
твердого взгляда своих зеленых глаз.-- Что вы действительно думаете?
-- Спросите меня утром.
-- Я спрашиваю сейчас.
Я уже собрался было ответить, но тут из темноты, словно нечто из рас-
сказа с ужасами, материализовался Олли Викс. В руках он держал направлен-
ный в потолок фонарь с обернутой вокруг отражателя женской кофточкой, и
приглушенный свет отбрасывал на его лице странные тени.
-- Дэвид,-- прошептал он.
Аманда взглянула на него, сначала встревоженно, потом снова испуган-
но.
-- Что такое, Олли? -- спросил я.
-- Дэвид,-- прошептал он и добавил.-- Пойдем. Пожалуйста.
-- Я не хочу оставлять Билли. Он только что уснул.
-- Я побуду с ним,-- сказала Аманда.-- Вы идите.-- Потом добавила чуть
тише.-- Боже, это никогда не кончится.
Глава 8
Что случилось с солдатами. Вместе с Амандой. Разговор с
Деном Миллером.
Я пошел вслед за Олли. Он направлялся к складскому помещению и,
проходя мимо пивного охладителя, схватил банку пива.
-- Олли, что случилось?
-- Я хочу, чтобы ты сам увидел.
Мы прошли за двойные двери, и створки закрылись за нами, чуть вско-
лыхнув воздух. Здесь было холодно. Место это совсем не нравилось мне после
того, что случилось с Нормом. Кроме того я вспомнил, что где-то здесь все еще
валяется отрубленный кусок щупальца.
Олли убрал закрывающую отражатель кофточку и направил луч фона-
рика вверх. В первый момент мне показалось, что кто-то подвесил на обогрева-
тельную трубу под потолком два манекена. Что они висят на тонких струнах...
Знаете, детские шуточки в канун дня всех святых?..
Затем я увидел ноги, болтающиеся в семи дюймах от бетонного пола, и
две кучи разбросанных картонных коробок. Я взглянул вверх, и в горле у меня
начал подниматься крик, потому что там были лица, но не манекенов. Обе го-
ловы свернулись набок, словно их хозяева смеялись над какой-то жутко забав-
ной шуткой, так смеялись, что лица аж посинели.
Тени. Длинные тени на стене позади них. Высунутые языки.
Оба были в военной форме. Те самые молодые солдаты, которых я заме-
тил еще вначале, но потом потерял из вида в сутолоке событий. Солдаты из...
Крик. Я ощущал, как он поднимается у меня в горле, словно стон поли-
цейской сирены, но тут Олли схватил меня за руку над локтем.
-- Не кричи, Дэвид. Кроме нас с тобой никто еще не знает. И лучше бу-
дет, если так и останется.
Как-то я справился с собой и проговорил:
-- Это солдаты...
-- Из "Проекта "Стрела",-- сказал Олли.-- Точно.
Что-то холодное ткнулось мне в руку. Банка пива...
-- На, выпей. Полегчает.
Я осушил ее за один раз, и Олли начал рассказывать.
-- Я пришел посмотреть, нет ли здесь еще баллонов для гриля мистера
Маквея. И увидел их. Как я понимаю, они сначала сделали петли, а потом за-
брались на сложенные одна на другую картонные коробки. Должно быть связа-
ли друг другу руки... Ну, знаешь, чтобы были за спиной. Затем, я думаю, сунули
головы в петли, затянули, дергая ими из стороны в сторону. Возможно, один из
них сосчитал до трех, и они вместе прыгнули. Не знаю...
-- Такого не может быть,-- сказал я, чувствуя, как пересохло у меня во
рту. Но руки у них действительно были связаны. Я не мог оторвать взгляда от
их рук.
-- Может. Если они сильно хотели, Дэвид, то может.
-- Но почему?
-- Я думаю, ты знаешь, почему. Конечно, летние туристы вроде этого
парня, Миллера, не поймут, но здесь есть и местные, которые вполне могут до-
гадаться.
-- "Проект "Стрела"?
-- Я целыми днями стою у касс,-- сказал Олли,-- и многое слышу. Всю
весну до меня доходили разные слухи про эту чертову "Стрелу", но ни одного
хорошего. Черный лед на озере...
Я вспомнил, как Билл Джости наклонился к окну моей машины, дохнув
мне в лицо теплым алкогольным перегаром... Не просто атомы, а другие атомы.
А теперь эти тела, свисающие с трубы под потолком. Склоненные набок голо-
вы...
С ужасом я начал осознавать, что где-то во мне открываются новые
двери восприятия. Только новые ли? Скорее старые. Двери восприятия ребенка,
еще не научившегося защищать себя тоннельным зрением, которое не позволяет
видеть девяносто процентов окружающего. Дети видят все, на что падает их
взгляд, и слышат все, что находится в пределах слышимости. Но если жизнь это
рост сознания, тогда она еще и сужение восприятия.
Страх расширяет перспективу и обогащает восприятие, и мне было
страшно понимать, что я погружаюсь туда, откуда большинство из нас уходят,
когда из пеленок перебираются в ползунки. Я видел то же самое на лице Олли.
Когда рациональное рушится, происходит перегружение цепей человеческого
мозга. Нервные клетки раскаляются добела и начинают вибрировать. Галлю-
цинации превращаются в реальность: в том месте, где перспектива заставляет
сходиться параллельные линии, действительно появляется ртутная лужа; мерт-
вые встают и заговаривают; розы начинают петь...
-- Я слышал кое-что. Сразу от нескольких людей,-- продолжил Олли.--
Джастин Робардс, Ник Точай, Бен Майклсон. В маленьких городках секретов
не бывает. Что-то обязательно всплывет. Иногда это как родник: он просто вы-
бивается из-под земли, и никто не знает, откуда он взялся. Ты что-то услышал в
библиотеке, передал кому-то другому. Или на пристани в Харрисоне... Бог зна-
ет, где еще или почему. Но все лето я слышу: "Проект "Стрела", "Проект "Стре-
ла"...
-- Но эти двое...-- сказал я.-- Боже, Олли, они еще совсем мальчишки.
-- Во Вьетнаме такие мальчишки отрезали у местных уши. Я был там. Я
видел.
-- Но... что заставило их сделать это?
-- Я не знаю. Может быть, они что-то знали. Или только догадывались.
Но они, видимо, понимали, что люди в конце концов начнут задавать им воп-
росы. Если мы доживем до этого конца концов.
-- Если ты прав,-- сказал я,-- то это должно быть что-то действительно
кошмарное.
-- Буря,-- сказал Олли мягким ровным голосом.-- Может, там что-то по-
вредило во время бури. Может, случилась какая-то катастрофа. Кто знает, чем
они там занимались? Некоторые утверждают, что там экспериментировали с
высокомощными лазерами и мазерами. А иногда я слышу про термоядерную
энергетику. Вдруг они... Вдруг они прокололи дыру в какое-нибудь другое из-
