природу и заключают альянсы... Плохие времена. Тяжкие времена; бори-
тесь, как умеете - только не повторяйте за дураками, не городите этой
ереси о пришествии матки!.."
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
-------------
* * *
- ...Значит, вы работали "сеточкой"? Не один сильный удар, а мно-
го мелких толчков, ниточки, узелки, отравленные водопои, косички в ба-
раньей шерсти? Да?
Ивге было плохо. Она всем телом ощущала силу принуждения, исходя-
щую от человека в высоком кресле; основной своей тяжестью этот напор
приходился на женщину, стоящую посреди допросной. Ивге, затаившейся в
глубокой боковой нише, доставалось тоже - не защищал даже гобелен с
вытканным на нем замысловатым знаком. Знак раздражал, мучил, будто пе-
сок в глазах - но именно из-за него допрашиваемая ведьма не ощущала
присутствия Ивги. Так называемый "укрывающий знак"...
- Мне интересно, Орпина, почему ты, сроду ни с кем не дружившая,
так сошлась вдруг с этими ведьмами... Из-за дурацких овец? Что за
странные интересы?..
Допрашиваемая, блондинка лет тридцати пяти, все ниже опускала
плечи; ее как будто держали на привязи - за взгляд. Она слабела, но не
опускала головы и не сводила с инквизитора горящих ненавистью глаз.
- Тебе что-то обещали? Деньги? Еще какую-нибудь плату?
- Я не делала зла, - глухо сказала женщина. - Людям...
- Надо полагать, ты делала добро... Тебя два года как инициирова-
ли. Два года ты бездействовала, потому что фокусы с приворотным зельем
в расчет не идут... Почему ты занялась скотиной? Именно сейчас? Пять-
сот дохлых овец за неделю, два хозяйства разорились полностью...
Инквизитор встал. На какое-то мгновение голова его, покрытая ка-
пюшоном, заслонила от Ивги факел; допрашиваемая ведьма отшатнулась:
- Я все уже сказала. Мне больше нечего добавить.
Черная ткань закрывала лицо допросчика до самого подбородка; за
узкими прорезями для глаз стояла плотная, осязаемая темнота. Теперь он
стоял прямо перед ведьмой, и ей стоило видимого труда не отшатнуться.
- Хорошо, Орпина. Ты бывала на шабашах?
Ведьма помедлила. Через силу кивнула.
- А гипертонические кризы у тебя когда-нибудь бывали?
Снова пауза. Ведьма медленно покачала головой.
- Частые головные боли? Обмороки без причины?
- Н-нет.
- Думай о хорошем.
Ивга замерла в своем укрытии; инквизитор мягким кошачьим жестом
потянулся к обомлевшей ведьме и положил ей руки на плечи. Допрашивае-
мая чуть заметно дернулась, губы ее приоткрылись, обнажая острые влаж-
ные зубы. Глаза... в полутьме Ивга не могла рассмотреть их как следу-
ет. Ведьма стояла, вытянувшись, прижав к груди руки, и смотрела, ка-
жется, сквозь человека в плаще.
- Ивга...
Ивга вздрогнула.
- Иди сюда.
Она заставила себя взяться за край гобелена. Осторожно, чтобы не
коснуться знака; наткнулась взглядом на темную маску-капюшон и отвела
глаза.
- Инквизитор должен и выглядеть зловеще. Считай, что ты пришла на
карнавал... Будем работать? Не боишься?
- Не боюсь, - сказала Ивга, но голос прозвучал фальшиво. Очень
неубедительно позвучал.
- Я тебя не заставляю, - сообщил инквизитор мягко. - Но мне очень
хотелось бы... чтобы у нас получилось. Да?..
- Что я должна делать?
- ДЕЛАТЬ буду я. Мне нужны ее побуждения, ее истинные мотивации;
сама она не скажет, пытки отвратительны и часто бесполезны, в душу ей
я не залезу, она закрылась наглухо... Я буду отражать ее - в тебе, по-
тому что ты, во-первых, ведьма, а во-вторых, ведьма восприимчивая...
Технических деталей не объясню, но ты сейчас - зеркало. Понятно?
Ивга усмехнулась. Ей вспомнилась картинка из учебника физики -
перископ в разрезе...
- Мы играем в перископ, да?
Он наконец-то откинул капюшон с лица.
Лицо было напряженные. Усталое и злое.
...Холодно.
Первым ее ощущением был промозглый холод. Сырость; темные линии,
расступающиеся, пропускающие ее сквозь себя. Ни звука, ни прикоснове-
ния - расступающиеся стебли. Высокие, втыкающиеся в небо; она бежит
через луг, и в руках у нее, в крепко завязанном узелке... живое. Бь-
ющееся. Птица...
Она не захотела смотреть дальше. Силой страха рванулась, будто
пловец, отталкивающийся от дна, рванулась наверх, к солнцу...
Солнце. Не теплое, но ослепительно яркое, раздирающее глаза; су-
хой холмик, без единой травинки, проливающаяся с ее ладоней маслянис-
тая жидкость...
Это не солнце. Это полная луна, круглая и полная, как бочка; по-
косившееся строение в тени склоненных деревьев. По-прежнему ни звука,
их заменяют запахи - сильно пахнет навоз... слабее - гниющее дерево...
Чуть слышно пахнет металл - у нее в руках острый нож. Чистое лезвие
без труда входит в древесину - странно, что без труда, будто в рыхлую
землю... И ладони ее ласкают рукоятку. Странные, непривычные движе-
ния...
Рукоятка ножа становится влажной. И теплой.
Звон капель.
Белые тяжелые капли падают в жестяное ведро... В подойник. Ее ру-
ки двигаются быстрее; вот что это за движения. Ритмичные вытягивания и
сжатия - она доит рукоятку ножа... Доит... По пальцам течет молоко,
журчит в подойнике, затекает в рукава...
Пальцы немеют, но она не может остановиться. Она упивается; еще,
еще...
Молоко иссякает. Не брызжет струйками, еле капает, с трудом на-
полняет подойник...
Снова тепло. Снова обильно; теплая жидкость орошает ее руки, но
уже не белая, а черная.
Черные капли падают в полный подойник...
Красные капли. Руки становятся липкими.
Страх.
Она не слышит собственного крика.
Ее беззвучный страх имеет запах. Запах железа.
* * *
Он снова оставил ее на ночь. Собственно, ему плевать, кто и что о
нем подумает. Особенно в свете последнего разговора с его сиятельством
герцогом...
Герцог знает много, но, по счастью, не все. С некоторых пор Клав-
дий ведет двойную бухгалтерию; это стыдно и гадко, но если герцог, а
тем более "общественность", узнают подлинные цифры...
Прочитав сводку по провинциям за последние три дня, Клавдий сжал
зубы и велел Глюру перепроверить.
Все верно. Шабаши, которые не удается отследить. Массовые инициа-
ции, которым не удается воспрепятствовать. И цифры по смертности, ко-
торые еще никто не догадался истолковать правильно.
И звонок Федоры. Междугородний звонок из Одницы.
Клавдий стиснул зубы. Нашла себе исповедника. Нашла себя защитни-
ка-покровителя, здоровая сильная баба - а туда же, "ты ведь знаешь",
"ты ведь все исправишь", "ты ведь защитишь"... А напоследок - "можно,
я приеду?.."
Клавдий почесал подбородок.
Завтра с утра в Вижне собирается Совет Кураторов. Интересно, кто
из них почуял запах паленого - вернее, кто до сих пор не почуял... Ин-
тересно, кто поднимет голос против Великого Инквизитора, как ведущего
пагубную, безответственную, протекционистскую и некультурную игру...
Впрочем, неинтересно. Он и так знает, кто; новый куратор Рянки
предан ему, а куратор Одницы Мавин боится его, а куратор Эгре - его
старый знакомый... Куратор Бернста был им неоднократно ущемляем. Кура-
тор Корды не так давно был прилюдно унижен - за некоторые явные, с
точки зрения Клавдия, оплошности. Куратор Альтицы молод и умен, и он
всегда на стороне сильного - пока не придет время возвысится самому...
А самый весомый противник в Совете - куратор Ридны - слишком любит
комфорт и город Вижну. И слишком ненавидит ведьм, по-настоящему нена-
видит, для него "Да погибнет скверна!" - отнюдь не формальный девиз...
Пахнет паленым. Это в Вижне сгорел оперный театр.
Клавдий усмехнулся. На этот раз герцог не удовлетворился звонком.
Он вызвал Великого Инквизитора, намереваясь отшлепать его, как маль-
чишку; в результате вышла безобразная свара. Герцог поразительно осве-
домлен; интересно, кто из ближайших сотрудников Клавдия получает день-
ги в конвертах с государственным гербом.
- Можно?
Ивга стояла в дверях кухни. Он поразился выражению ее лица; под
глазами лежали густые, как ночь, синяки. Губы было неопределенного
цвета, почти такого же, как бледно-желтая кожа. В лисьих глазах стояла
смертельная усталость; Клавдий ощутил одинокий, но болезненный укус
так называемой совести.
- Иди сюда. Ты поела?
- Да.
- У тебя ничего не болит?
- Нет.
Он притянул ее к себе. Усадил рядом, на диване.
- Прости. Но у меня нет другого выхода. САМ я не могу. Я же не
ведьма...
- Жаль, - сказала она с подобием улыбки.
Он обнял ее за плечи.
Любое прикосновение к той же Федоре отзывалось в нем мучительным
напряжением, всплеском плотских желаний; теперь, ощущая под тонким
свитерком Ивгины ребра, он испытывал только нежелание разжимать руки.
Будто она лисенок. Будто она его сестра или, что вероятнее, дочь.
По мерцающему экрану телевизора беззвучно бегали яркие, нарочито
ненастоящие люди.
- Ивга... Я хочу, чтобы ты понимала. Я ведь не орден себе зараба-
тываю, мне на орден, как ты понимаешь, плевать... На нас надвигается
какая-то гадость, и я не знаю, где у нее, у гадости, предел. То ли
просто кадровые перестановки на всех уровнях Инквизиции, то ли...
Он замолчал.
Вон она, книжка. На самой верхней полке, корешок из мешковины.
События, совершавшиеся четыреста лет назад, кажутся замшелой историей.
"И царство их - на развалинах"...
Откуда цитата?
Тухлая вода, подтопившая четыре сотни лет назад город Вижну. Нес-
колько тысяч погибших... По тем временам - весь город. Эпидемия, от-
равленные колодцы, человеческие тела, зашитые в чрева коров...
Тогда всех людей-то и было - несколько тысяч...
Ивга вздрогнула. Он слишком сильно сдавил ее плечи.
Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером на
центральной площади города Вижны орда обезумевших ведьм сожгла его на
высоком костре. Во имя Великой матери...
- Ты поможешь, мне, Ивга. Вдвоем мы вытянем из них... Я узнаю,
что хочу.
- Если это... так просто... ваш "перископ"... почему вы раньше?..
Он криво улыбнулся:
- Это НЕ ПРОСТО. И потом, раньше, - он с неохотой выпустил ее, -
у меня не было человека... ведьмы, которой я мог бы доверять.
(ДЮНКА. МАЙ)
Сперва он бежал, и прохожие шарахались с дороги, возмущенно орали
вслед. Потом он выбился из сил и перешел на шаг; потом удалось взять
себя в руки.
Прямо перед глазами оказался веселенький навес какого-то ночного
кафе; Клав хотел заказать большой стакан чего-нибудь горького и креп-
кого, одним ударом отшибающего разум - но в последнюю минуту передумал
и заказал апельсиновый сок. Нечего впадать в истерику. Истерика не по-
может...
Сок, одновременно сладкий и кислый, застревал в горле; Клав нес-
колько раз закашлялся, прежде чем допил до дна. Кокетливый фонарик за-
ведения казался нестерпимо ярким, а фигуры людей, проходивших мимо,
расплывались перед глазами, и Клав чувствовал себя испорченным аппара-
том, кинокамерой, которая мучительно старается удержать резкость.
...А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.
Он усмехнулся, и молоденькая официантка отшатнулась, напоровшись
на эту усмешку. Решит еще, что маньяк... Вызовет полицию...
А ведь мог лежать на цинке. И любопытно, что сказали бы полицейс-
кие медики. Самоубийство? Возможно...
Он глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения. Светя-
щаяся река под ногами... невообразимо далеко. Летел бы, наверное, пол-
минуты. И заглядывал в освещенные окна...
Какого пса ограда на крыше оказалась проломанной?!
Случайность. Совпадение. Всякий, кто поднимается на крышу, должен
