свергнут...
А свергнуть, видят псы, будет ох как непросто.
Суки. Стервы; какие мощные, и сразу пятеро... Богема, пес. Кол-
лектив. Как болит голова. И как болит...
Душа, наверное. Если то, что болит сейчас у Клавдия, вообще имеет
название.
(ДЮНКА. МАЙ)
В маленькой комнате смеркалось. По белому потолку скользили поло-
сы света - это отражалась, будто в мутном зеркале, сверкающая фарами
вечерняя жизнь большой улицы. Далеко внизу, так далеко, что шум многих
машин доносился глухим непрерывным гулом.
- Клав?..
В ее голосе теперь уже явственно слышалось беспокойство. Клав
плотнее обхватил плечи руками, пытаясь еще глубже провалиться в скри-
пучее продавленное кресло.
- Клав, ты молчишь?..
- Дюнка, - выговорил он с трудом. - Ты... короче говоря...
Еще секунда - и он напрямую спросит: а ты, вообще-то, кто? Ты мо-
рок, пришедший в обличье моей любимой, или ты - девчонка, которую я
знаю с двенадцати лет?..
Он облизнул губы:
- Дюнка... А помнишь, как мы ходили на "Слепых танцоров"... Без
билета и...
Он запнулся. Воспоминание оказалось неожиданно живым и теплым, и
сразу сделалось непонятно - то ли он устраивает Дюнке экзамен, то ли
хочет спрятаться от холодного "сегодня" в мягких складках доброго
"вчера"...
- Помню, - он услышал, что Дюнка улыбается. - Станко Солен нам
окно открыл, и мы... через служебку... вчетвером...
Клав закрыл глаза. Тогда был летний вечер, душный, какой-то горя-
чий... Из тех вечеров, когда так приятно ходить на танцы в трусах и
майке. Шокировать девчонок, чувствовать на коже мягкий ночной ветер и
потом спасаться бегством, если объявляются комары...
А у тепловоза была огромная, как башня, темно-красная морда с
двумя фосфоресцирующими оранжевыми полосками. И решетка выдавалась впе-
ред, будто железная борода... Клава передернуло.
- Разве Солен открывал окно? - спросил он глухо. - Разве он?
- Конечно, - Дюнка, кажется, удивилась. - Он ведь подрабатывал
уборщиком в Западном Клубе... его еще выгнать могли... Если бы откры-
лось... что он нас впустил...
Клав молчал. Четверо подростков, сдерживающих нервный смех,
азартно рвущихся на скандальный спектакль... И пятый, открывающий им
окно. Столько свидетелей...
- Дюнка, - он говорил быстро, чтобы ни ей, ни себе не оставить
времени на размышление. - Что мы закопали под сиренью, там, возле
детской площадки? Вдвоем? На первом курсе?
- Свистульку, - девушка, кажется, была удивлена, но ответила без
малейшего колебания. - Синицу из глины, с дыркой в хвосте... Вот дур-
ные были, да?..
Клав стиснул пальцы. Что, что он хочет услышать? Какие-то допро-
сы, какие-то воспоминания могли доказать ему, что Дюнка - это и не
Дюнка вовсе?! После того, как он... после того... Да разве он слепой?!
Без дурацких допросов он разве не видит, что она - Дюнка, настоящая?!
- Дурные, - сказал он шепотом. - Дурные были, да... Дюн... а что
тебе... больше всего... что ты помнишь?..
Дюнка долго молчала, и Клав подумал уже, что спросил слишком не-
понятно. Слишком туманно спросил...
- Я помню, - Дюнкин голос чуть дрогнул. - Как мы поднялись...
Тогда, на гору. Тогда, помнишь... такое чувство, что вот-вот пой-
мешь... главное. Ветер... и...
У Клава мороз продрал по коже. Воспоминание было... пронзитель-
ным. Спины гор - зеленая, синяя, серая... Головокружение, ветер, Дюн-
кина рука в ладони и - так остро и естественно, как запах стекающей по
стволу смолы... прикосновение... губ...
"Будто вот-вот поймешь главное".
Никто, кроме Дюнки, не мог так сказать.
Никто, кроме настоящей Дюнки...
Он прерывисто вздохнул:
- Дюн, давай... На... хоть на балконе постоим. Как... тогда...
- А давай поднимемся на крышу, - попросила она шепотом. - Пойдем,
Клав... Пожалуйста.
* * *
На кухне горел свет. Ивга на ощупь пробралась через темный кори-
дор; инквизитор сидел, согнувшись, за столом. Ивга увидела широкую
спину с вереницей выступающих позвонков, полукруглый шрам около правой
подмышки и белый бинт, стягивающий левую руку чуть выше локтя; из всей
одежды на Великом Инквизиторе города Вижны были только брюки.
- Что, Ивга?
Он не обернулся, а она приблизилась бесшумно; не то он видел ее
отражение в каком-нибудь чайнике, не то просто чуял. Как пес.
- Я там на диване тебе одеяло оставил... Ложись. Три часа ночи...
Она всхлипнула снова. Он обернулся; На правой стороне груди у не-
го был еще один шрам, точно приходящийся напротив первого. Чуть боль-
ше. Такой же полукруглый.
- Я не могу быть одна, - сказала она шепотом, изо всех сил стара-
ясь, чтобы дрожащий голос не пустил петуха. - Мне... все равно с
кем... но рядом. Можно, я хоть на улицу пойду... Там люди... я не могу
одна, это заскок какой-то, в голове... заскочило... Это пройдет... ес-
ли я не рехнусь...
- Не рехнешься, - он подобрал брошенный на спинку стула халат. -
Давай-ка я оденусь. Эротическое зрелище окончено...
Первый момент прикосновения обернулся легким ударом. будто от то-
ка.
- Если тебе совсем уж все равно, с кем ты рядом... Если уж совсем
все равно... То я тоже "люди". И я все равно не сплю.
У нее были горячие, сухие, сильные ладони. Он почему-то подумал,
что там, в своем прикладном училище, она особенно здорово лепила из
глины. И расписывала готовые кувшины красными цветами.
- ...А потом она говорит - у тебя все равно нет выбора. Тебя, го-
ворит, все равно сожгут...
- Охота за неинициированными. За "глухими"... Врала она, чтобы
тебя на вранье купить.
- Потом говорит... расскажу тебе, как на учет берут. Догола раз-
денут - сперва тело, потом... душу тоже разденут. Маркированный инкви-
зитор...
- Ну-ну...
- И полезет, говорит, немытыми руками... внутрь твоей... души...
Целлюлозная фабрика на окраине и отеческий надзор... Инквизиции... А я
не могу - под надзором, у меня с детства сон кошмарный, будто я - в
тюрьме!..
Она лежала, свернувшись клубком на диване, а он сидел рядом, по-
ложив руку на рыжий затылок. Может быть, это тот лисенок, из его детс-
тва? Может, то была маленькая лисичка? И теперь она родилась на свет
заново - в облике рыжей девчонки? По фамилии Лис, Ивга Лис...
- Никто тебя не обидит.
- Правда?..
...И теперь он должен искупить ту свою детскую беспомощность?
Сколько ведь раз в мыслях взламывал клетку, уносил рыжего в лес, вы-
пускал... А это ведь не лисенок. Человек... и очень неплохой.
Он склонился над ней. Обнял. Осторожно прижал к себе, сосредото-
чился, пытаясь окутать ее своим спокойствием. Расслабить.
- Ведь... НАСИЛЬНО меня не инициируют?
- Нет. Никогда.
Она рассмеялась - нервно и одновременно облегченно:
- Так чего же я... боюсь?
- Все будет хорошо.
- И Назар...
Имя вырвалось, кажется, помимо ее воли; она вдруг перестала дро-
жать. Замерла, заглянула Клавдию в глаза, так глубоко, как могла.
- Назар... меня... не бросит?..
Секунду он колебался, решая, соврать или нет; она вдруг быстро и
испуганно зажала ему ладонью рот:
- Не отвечайте...
И смутилась. Отдернула руку. Отвела глаза.
- Ивга, - сказал он, чтобы отвлечь ее от ненужных мыслей. - Расс-
кажи мне - ты откуда? Где ты жила раньше?..
Она долго молчала. Клавдий чуть отстранился, но руки с ее затылка
не убрал.
- Селение... Тышка. Ридненской области.
...Мальчишек было трое. Девчонок - четверо; пятая стояла на коле-
нях, потому что толстая рыжая коса ее была надежно зажата в оцарапан-
ном мальчишечьем кулаке.
- Это родинка.
- Дура! Это и есть ведьминский знак! В родинке волоски должны
быть, а тута нету!..
- Дай мне посмотреть! Ну дай же!..
- Шакалы, - сквозь слезы сообщила рыжая девчонка. - Свиньи подре-
занные, салотрясы, собачьи дерьмовники...
Тот мальчишка, что держал косу, оскалился и дернул. Девчонка рез-
ко втянула в себя воздух, но не проронила ни звука.
Платье на ее спине было расстегнуто от шеи до пояса. И мучители
без стыда задирали коротенькую нижнюю рубашку.
- Ведьминский знак, если огоньком прижечь, так не больно... - со-
общил младший из мальчишек, толстощекий очкарик.
- Свиньи собачьи дерьмовые...
- Заткнись, ведьма... Вот это знак?
- Нет, это синяк... Знак - вот он, возле лопатки...
- Ух, ты...
Чиркнула спичка; девчонка взвизгнула и ударила мучителей нога-
ми...
...Ивга содрогнулась.
- Вот скоты, - сказал инквизитор,
Ивга пыталась успокоить дыхание. Она забыла, забыла, забыла, она
не то что рассказывать - вспоминать об этом давно уже разучилась, а
теперь картинка встала как живая - она видела разломанный ящик, валяв-
шийся на заднем дворе школы... С одним торчащим гвоздем. Траву, смина-
емую их башмаками. Холодную твердую землю под щекой...
- Вот скоты, однако...
Ивга прерывисто вздохнула:
- А правда... этот знак?..
- Что - знак? Может быть, может не быть... Многие девочки рожда-
ются с отметинками на теле. Если остается на всю жизнь - родинка...
Если исчезает где-то в период полового созревания... Исчезла ведь?
- Да.
- Значок. Вторичный признак ведьмовства. Бывает...
Ивга молчала. Рука, лежащая у нее на голове, была ей неожиданно
приятна. И она боялась шевельнуться, чтобы не сбросить ее.
- Вы знаете, я...
Она запнулась. До сих пор ей удавалось избегать прямых обращений;
теперь она не знала, как его называть.
- Вы знаете, я боюсь... себя. Того, что внутри меня... сидит. По-
нимаете?..
Жесткая ладонь соскользнула у нее с затылка. Улеглась на лоб:
- Никто не сидит в тебе, Ивга. Твоя ВОЗМОЖНАЯ участь - это тоже
ты, ты сама... Не захочешь стать активной ведьмой - не станешь. По-
верь.
- Правда-правда?..
Ее собеседник кивнул. Ивга шумно перевела дыхание:
- Ведьмы... я понимаю. Я понимаю, откуда такая... почему все не-
навидят. Их... НАС. И я теперь понимаю, за что...
- Пока я рядом, тебя никто не тронет.
- С...спасибо...
Прошла минута ее бесконечной и горячечной благодарности; потом
она почувствовала неловкость. И отстранилась:
- Я... ничего?
- Ничего... Я понимаю. Что было дальше?
У классной наставницы было тонкое, нервное лицо и сильная белая
шея в круглом вырезе блузки:
- Пойми, Ивга Лис. Никто из нас не хочет видеть в школе этих гос-
под. Из инквизиторской комиссии по несовершеннолетним. Зачем доводить
дело до крайностей. Тебе ведь уже прислали приглашение... кажется,
два раза?
- Я не ведьма. Они все врут.
- Тем более ты должна посетить. Мне тоже неприятно выслушивать от
директора. А ему, в свою очередь - от попечителя...
- Я не ведьма! Чего вы все от меня хотите!..
- Не дерзи.
- Я не держу... не дерзю... Я ни в чем не виновата!
- Ну кто тебя винит. Если кто-то заражается, к примеру, заразной
болезнью... его берут на учет в диспансере. Никто его не винит.
- Я не заразная!..
В пустом классе летала муха. Спиралями, петлями, кругами; билась
о стекло, затем снова принималась кружить, а на доске висела схема по
анатомии, и муха, сбитая с толку, принималась ползать по нарисованным
кишкам нарисованного для наглядности человека...
- А потом?..
- Вечером я уехала. К тетке. В Ридну.
В полутемном подвальчике было сизо от табачного дыма. Какая-то
девчонка плакала, забившись в угол, в руке ее подрагивала картонная
папка с безвольно повисшими веревочками; к стенду, обтянутому серой
мешковиной, невозможно было протолкнуться из-за множества плотных, уп-
рямых спин, и пахло потом и духами, но сильнее - табаком.
