признает, но и присягнет всему, что только пожелаете!
И он был прав, хотя должен был бы сказать: "Присягнет и признает все,
что только пожелаете."
Короли присягают еще легче, чем признают.
Возможно, Собрание схватило бы на лету проект декрета ДемЛнье, если
бы Робеспьер не заметил с места:
- Осторожней! Такой декрет заранее предопределяет, что король не мо-
жет быть отдан под суд!
Пойманные с поличным депутаты не решились голосовать. Из затрудни-
тельного положения Собрание вывел шум, поднявшийся в дверях.
Причиной его была депутация Общества миноритов, принесшая воззвание,
вдохновленное Дантоном, написанное Тальеном и подписанное "Народ."
Собрание отвело душу на петиционерах: оно отказалось выслушать их ад-
рес.
И тогда поднялся Барнав.
- Пусть адрес не будет оглашен сейчас, - сказал он, - но завтра вы
все равно услышите его и не сможете оказать воздействие на ложное мне-
ние... Закон должен лишь подать сигнал, и тогда посмотрим, соединятся ли
все добрые граждане!
Читатель, задержитесь на этих пяти словах, перечтите их, вдумайтесь в
эту фразу: "Закон должен лишь подать сигнал.! Она была произнесена че-
тырнадцатого июля, но в этой фразе уже заключено побоище семнадцатого
июля.
Итак, уже недостаточно было хитростью отобрать всевластие у народа,
который считал себя властелином после бегства своего короля, а верней
будет сказать, после измены того, кому он делегировал свою власть; те-
перь это всевластие публично возвращали Людовику XVI, и если народ про-
тестовал, если народ подавал петиции, то это было всего лишь ложное мне-
ние, по поводу которого Национальное собрание, второй уполномоченный на-
рода, имело полное право подать сигнал.
Что же значили слова: подать сигнал закона?
Ввести законы военного положения и вывесить красное знамя.
И действительно, назавтра, пятнадцатого, то есть в решающий день, На-
циональное собрание имело весьма грозный вид; никто ему не угрожал, но
оно хотело выглядеть так, будто ему угрожают. Оно призвало на помощь Ла-
файета, и Лафайет, всегда готовый пойти навстречу подлинному народу, не
видя его, послал к Собранию пять тысяч национальных гвардейцев с
ружьями, а также, дабы поощрить народ, тысячу солдат с пиками из
Сент-Антуанского предместья.
Ружья - это была аристократия национальной гвардии, а пики - ее про-
летариат.
Убежденное, как и Барнав, что достаточно лишь вывесить сигнал закона,
чтобы объединить вокруг себя, нет, не народ, но командующего нацио-
нальной гвардией Лафайета, но мэра Парижа Байи, Национальное собрание
решилось покончить со смутой.
Однако рожденное всего два года назад Собрание уже набралось хитрос-
ти, точь-в-точь как впоследствие палаты 1829 и 1846 годов; оно знало,
что нужно изнурить депутатов и присутствующих обсуждением второстепенных
вопросов, а главный отодвинуть на самый конец заседания, чтобы решить
его одним махом. Половину заседания Собрание потратило, слушая чтение
доклада о делах военного ведомства, затем оно снисходительно позволило
произнести речи нескольким депутатам, привычным выступать под гул не от-
носящихся к делу разговоров, и только потом, под самый конец дня, затих-
ло, чтобы выслушать выступления двух ораторов - Саля и Барнава.
Речи обоих адвокатов оказались для Собрания столь убедительными, что,
когда Лафайет потребовал закрыть заседание, депутаты в полном составе
спокойно проголосовали.
Да и то сказать, в тот день Собранию нечего было бояться: оно плевало
на трибуны - пусть простят нам это грубое выражение, мы воспользовались
им, поскольку оно наиболее точно определяет положение, - сад Тюильри был
закрыт, полиция находилась в распоряжении председателя, Лафайет сидел в
палате, чтобы потребовать закрытия заседания, а Байи вместе с муници-
пальным советом находился на своем месте, готовый отдавать приказы. Пов-
сюду вставшая под ружье власть была готова дать бой народу.
А народ, не готовый сражаться, отступил перед штыками и пиками и отп-
равился на свой Авентинский холм, то есть на Марсово поле.
Заметьте, он удалился на Марсово поле не для того, чтобы бунтовать,
не для того, чтобы устраивать забастовку, как римский плебс, нет, он по-
шел на Марсово поле, потому что знал: там находится алтарь отечества,
еще не снесенный после четырнадцатого июля с той поспешностью, с какой
правительства обычно сносят алтари отечества.
Толпа хотела составить там обращение и направить его Национальному
собранию.
А пока толпа составляла обращение, Национальное собрание голосовало
за:
1. Превентивную меру "Если король нарушит присягу, если он нападет на
свой народ или не защитит его, тем самым он отречется от престола,
станет простым гражданином и может быть судим за преступления,
совершенные после отречения."
2. Репрессивную меру "Преследованию будут подвергнуты Буйе как глав-
ный
виновник и как второстепенные виновники все лица, принимавшие участие
в похищении короля."
Когда собрание приступило к голосованию, толпа составила и подписала
обращение; она пришла передать его Национальному собранию и обнаружила,
что охрана его еще усилилась. В тот день все представители власти были
военные: председателем Национального собрания был молодой полковник
Шарль Ламет, национальной гвардией командовал молодой генерал Лафайет, и
даже достойнейший астроном Байи, перепоясавший свой кафтан ученого
трехцветным шарфом и накрывший голову мыслителя муниципальной треугол-
кой, среди штыков и пик выглядел достаточно воинственно; увидев его в
таком наряде, г-жа Байи приняла бы его за Лафайета, как, по слухам,
иногда принимала Лафайета за своего мужа.
Толпа вступила в переговоры и была настроена до такой степени невраж-
дебно, что не было никакой возможности отказаться от переговоров с ней.
В результате этих переговоров ее представителям было дозволено погово-
рить с гг. Петионом и Робеспьером. Видите, как растет популярность новых
имен по мере того, как снижается популярность Дюпора, Ламета, Барнава,
Лафайета и Байи? Представители в количестве шести человек были пропущены
с надежным сопровождением в здание Национального собрания. Предупрежден-
ные Робеспьер и Петион поспешили им навстречу и встретили в переходе Фе-
йанов.
Но было уже поздно, голосование завершилось.
Оба члена Собрания были недовольны результатами голосования и, веро-
ятно, постарались расписать его посланникам народа в самых черных крас-
ках. В результате те, совершенно разъяренные, возвратились к посылавшей
их толпе.
Народ проиграл в самой, казалось, выигрышной игре, в какую когда-либо
давала ему сыграть судьба.
Поэтому он был взбешен, рассеялся по городу и начал с того, что зас-
тавил закрыть театры. А закрыть театры - это, как говорил в 1830 году
один наш друг, все равно что вывесить над Парижем черный траурный флаг.
В Опере был гарнизон, и он оказал сопротивление.
Лафайет, имевший под рукой четыре тысячи ружей и тысячу пик, хотел
одного: сразу же подавить начавшийся мятеж, - но муниципальные власти не
отдали ему такого приказа.
До сих пор королева была в курсе событий, но на этом донесения прек-
ратились, и что было дальше, оставалось для нее тайной за семью печатя-
ми.
Барнав, которого она ждала с таким нетерпением, должен был расска-
зать, что происходило пятнадцатого июля.
Впрочем, все чувствовали, что надвигается некое чрезвычайное событие.
Королю, который тоже ждал Барнава во второй комнате г-жи Кампан, со-
общили, что к нему пришел доктор Жильбер, и он, чтобы получить более
полные сведения о событиях, поднялся к себе для встречи с Жильбером, ос-
тавив Барнава королеве.
Наконец около половины десятого послышались шаги на лестнице, зазву-
чали голоса: пришедший обменялся несколькими словами со стоявшим на пло-
щадке часовым, и вот в конце коридора показался молодой человек в мунди-
ре лейтенанта национальной гвардии.
То был Барнав.
Королева, у которой сердце стучало так, словно она наконец-то дожда-
лась обожаемого возлюбленного, приоткрыла дверь, и Барнав, бросив взгляд
в оба конца коридора, проскользнул в комнату.
Дверь тотчас же закрылась, но, пока не проскрежетал ключ в скважине,
не было произнесено ни слова.
XVI
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
Сердца обоих бились одинаково учащенно, но по совершенно разным при-
чинам. У королевы оно билось в надежде на мщение, у Барнава от желания
быть любимым.
Королева стремительно прошла во вторую комнату, так сказать, к свету.
Не то чтобы она опасалась Барнава и его любви, нет, она знала, сколь
почтительна и преданна его любовь, но тем не менее, руководствуясь женс-
ким инстинктом, избегала темноты.
Войдя туда, она села на стул.
Барнав остановился в дверях и быстрым взглядом обежал крохотную ком-
натку, освещенную всего лишь двумя свечами.
Он ждал увидеть короля, на обоих предыдущих его встречах с Марией Ан-
туанеттой тот присутствовал.
Сегодня его не было. Впервые после прогулки по галерее епископского
дворца в Мо Барнав был наедине с королевой.
Его рука невольно поднялась к сердцу, чтобы умерить его биение.
- Ах, господин Барнав, - заговорила наконец королева, - я жду вас уже
целых два часа.
После этого упрека, произнесенного столь мягким голосом, что прозву-
чал он не как обвинение, а скорее как жалоба, Барнав чуть не бросился к
ногам королевы; удержала его только почтительность.
Сердце подсказало ему, что иногда упасть к ногам женщины - значит вы-
казать недостаток почтительности.
- Увы, государыня, вы правы, - сказал он, - но надеюсь, ваше вели-
чество верит, что это произошло не по моей воле.
- Да, - кивнула королева. - Я знаю, вы преданы монархии.
- Я предан главным образом королеве, - возразил Барнав, - и хочу,
чтобы ваше величество были совершенно уверены в этом.
- Я в этом не сомневаюсь, господин Барнав. Итак, вы не могли прийти
раньше?
- Я хотел прийти в семь, государыня, но было еще слишком светло, и к
тому же на террасе я встретил господина Марата. Как только этот человек
смеет приближаться к вашему дворцу?
- Господина Марата? - переспросила королева с таким видом, словно пы-
талась припомнить, кто это такой. - Уж не тот ли это газетчик, который
пишет против нас?
- Да. Но пишет он против всех. Его змеиный взгляд преследовал меня,
пока я не вышел через ворота Фейанов... Я шел и даже не смел поднять
глаза на ваши окна. К счастью, на Королевском мосту я встретил Сен-При.
- Сен-При? А он кто такой? - осведомилась королева с почти тем же
презрением, с каким она только что говорила о Марате. - Актер?
- Да, государыня, актер, - ответил Барнав. - Но что вы хотите? Это
одна из примет нашего времени. Актеры и газетчики, люди, о чьем сущест-
вовании короли вспоминали раньше только для того, чтобы отдавать им при-
казы, и те были счастливы исполнять их, так вот, эти люди стали гражда-
нами, которые обладают определенным влиянием, движимы собственными сооб-
ражениями и действуют по собственному наитию, они являются важными коле-
сиками в той огромной машине, где королевская власть ныне стала главным
приводным колесом, и могут сделать много доброго, но и много дурного.
Сен-При исправил то, что испортил Марат.
- Каким образом?
- Сен-При был в мундире. Я его хорошо знаю, государыня, и подошел к
нему поинтересоваться, где он стоит в карауле. К счастью, оказалось, во
дворце. Я знал, что могу быть уверен в его сдержанности, и рассказал,
что удостоился чести получить аудиенцию у вашего величества.
- Господин Барнав!
- Неужели лучше было бы отказаться, - Барнав чуть не сказал .от
счастья., но вовремя спохватился, - от чести увидеться с вами и не сооб-
щить важные новости, которые я нес вам?
- Нет, - согласилась королева. - Вы правильно поступили. Но вы увере-
