значение! Преступник или слабоумный, он равно презренен. Мы свободны от
него, а он от нас. Теперь он простой обыватель г-н Луи де Бурбон. Разу-
меется, жизнь его в безопасности, Франция никогда не покроет себя позо-
ром, посягнув на нее, но его власти как короля конец. Да и что это за
должность, которую получают по случайности рождения и которую может за-
нимать слабоумный? Пустое место, ничто."
Можно представить себе, какое впечатление произвела эта афиша, раск-
леенная на стенах по всему Парижу. Конституционалиста Малуэ она привела
в ужас. Он, задыхаясь, вошел, а верней, вбежал в Национальное собрание,
сообщил о ее появлении и потребовал арестовать авторов.
- Хорошо, - ответил Петион, - но сперва огласим проспект.
Проспект этот Петион, один из немногих тогда республиканцев во Фран-
ции, разумеется, знал. Малуэ, обличавший проспект, не захотел, чтобы его
оглашали. А ну как трибуны станут аплодировать? А они совершенно точно
аплодировали бы.
Два члена Собрания, Шабру и Шапелье, загладили промах коллеги.
- Пресса свободна, - заявили они, - и каждый, будь он безумец или в
здравом уме, имеет право высказывать свое мнение. Презрим безрассудного
и перейдем к повестке дня.
Национальное собрание перешло к вопросам повестки дня.
Что означало: не будем больше говорить об этом.
Но это была гидра, угрожавшая монархии.
Ей отрубали голову, и, пока та отрастала, кусала другая голова.
Ни Месье, ни заговор Фавра не были забыты; ежели лишить власти коро-
ля, то Месье следует объявить регентом. Однако теперь речи о Месье быть
не могло. Месье бежал точно так же, как король, только удачливей: он
достиг границы.
Однако остался герцог Орлеанский.
Он остался, а при нем преданный ему душой и телом Лакло, автор "Опас-
ных связей., который все время и подталкивал его.
Существовал декрет о регентстве, декрет, плесневевший в папке. Но по-
чему бы не воспользоваться им?
Двадцать восьмого июня одна газета предложила регентство герцогу Ор-
леанскому. Получалось, Людовика XVI больше нет, что бы там ни говорило
Национальное собрание; раз регентство предлагают герцогу Орлеанскому,
короля больше нет. Разумеется, герцог Орлеанский изобразил удивление и
отказался.
Но первого июля Лакло собственной властью низложил короля и пожелал
объявления регентства; третьего июля Реаль постановил, что герцог Орле-
анский является законным опекуном малолетнего принца; четвертого он пот-
ребовал в Якобинском клубе напечатать и ввести в действие декрет о ре-
гентстве. К сожалению, якобинцы, которые еще не знали, кем они являются,
тем не менее знали, кем они не являются. А они не являлись орлеанистами,
хотя герцог Орлеанский и герцог Шартрский были членами их клуба. Якобин-
цы отвергли предложение о регентстве герцога Орлеанского, но Лакло хва-
тило ночи, чтобы вновь собраться с силами. Если он не хозяин у якобин-
цев, то в своей-то газете он хозяин, и в ней он провозгласил регентство
герцога Орлеанского, а поскольку слово .протектор. было скомпрометирова-
но Кромвелем, регент, который получит всю полноту власти, будет отныне
называться модератором.
Совершенно ясно, то была кампания против королевской власти, кампа-
ния, в которой у бессильной королевской власти не было иного союзника,
кроме Национального собрания; но притом имелись еще и якобинцы, предс-
тавлявшие собой собрание, столь же влиятельное, но по-другому, а глав-
ное, столь же опасное, но опять же по-другому, нежели Национальное.
Восьмого июля - видите, как мы уже продвинулись, - Петион поставил
там вопрос о неприкосновенности короля. Он лишь отделил неприкосновен-
ность политическую от личной.
Ему возразили, что низложение Людовика XVI будет означать разрыв со
всеми монархами.
- Если короли хотят с нами воевать, - ответил Петион, - то, низложив
Людовика Шестнадцатого, мы лишим их самого могущественного союзника, но,
если мы оставим его на троне, мы столь же усилим их, сколь ослабим себя.
Затем на трибуну поднялся Бриссо и пошел еще дальше. Он рассматривал
вопрос, может ли король быть предан суду.
- Позже, - сказал он, - мы обсудим, каким в случае низложения будет
правительство, которое заменит короля.
Похоже, Бриссо был великолепен. Г-жа Ролан присутствовала на этом за-
седании, и вот что она писала: "То были не аплодисменты, то были крики,
восторг. Трижды Национальное собрание все целиком, охваченное несказан-
ным энтузиазмом, вскакивало с мест, воздевая руки и бросая в воздух шля-
пы. Да погибнет тот, кто, хоть раз испытав или разделив подобное высокое
чувство, вновь даст надеть на себя оковы!"
Оказывается, можно не только судить короля, но и устроить восторжен-
ную овацию тому, кто поднял такой вопрос.
А теперь представьте, как страшно отозвались эти аплодисменты в Тю-
ильри.
Так что надо было, чтобы Национальное собрание покончило с этой чудо-
вищной проблемой.
Конституционалисты же, вместо того чтобы отложить дебаты, напротив,
провоцировали их: они были уверены, что будут в большинстве.
Но большинство в Национальном собрании отнюдь не представляло
большинство нации, что, впрочем, не особенно тревожило его; всевозможные
национальные собрания, как правило, не беспокоятся из-за таких отклоне-
ний. Они делают, а переделывать приходится народу.
А когда народ переделывает то, что сделало Собрание, это называется
революцией.
Тринадцатого июля трибуны были заполнены надежными людьми, заранее
пришедшими сюда по особым билетам. Сегодня мы их назвали бы клакерами.
Кроме того, роялисты охраняли коридоры. Там опять можно было встре-
тить рыцарей кинжала.
Наконец, по предложению одного депутата закрыли ворота Тюильри.
Вне всяких сомнений, вечером того дня королева ждала Барнава с не
меньшим нетерпением, чем вечером пятнадцатого.
Однако же в тот день не должны были принимать никакого решения. Пред-
полагалось лишь огласить заключение от имени пяти комиссий.
В этом заключении говорилось: "Бегство короля не предусмотрено в
Конституции, но в ней записана неприкосновенность короля."
Итак, комитеты, рассматривавшие короля как неприкосновенную особу,
выдавали правосудию лишь г-на де Буйе, г-на де Шарни, г-жу де Турзель,
форейторов, прислугу, лакеев. Никогда еще мудрая басня о великих и малых
так полно не претворялась в жизнь.
Впрочем, проблема эта гораздо больше обсуждалась в Якобинском клубе,
чем в Национальном собрании.
Поскольку она не была решена, Робеспьер пребывал в неопределенности.
Он не был ни республиканцем, ни монархистом; можно быть равно свободным
как при короле, так и при правлении сената.
Г-н Робеспьер был человек, который редко бывал во что-либо замешан, и
мы видели в конце предыдущей главы, какой страх охватывал его, даже ког-
да он ни во что не был замешан.
Но имелись люди, не отличавшиеся столь бесценной осторожностью; то
были экс-адвокат Дантон и мясник Лежандр, бульдог и медведь.
- Собрание может оправдать короля, - говорил Дантон. Приговор будет
пересмотрен Францией, потому что Франция осудила его!
- Комитеты сошли с ума, - сказал Лежандр. - Знай они настроение масс,
они образумились бы. Впрочем, - добавил он, - я говорю это только ради
их спасения.
Подобные выступления возмущали конституционалистов, но, к несчастью
для них, в Якобинском клубе в отличие от Национального собрания у них не
было большинства.
И тогда они сговорились уйти.
Они были не правы: люди, которые уходят и уступают место, всегда не
правы, и на сей счет имеется мудрая старая французская пословица. Она
гласит: "Кто оставил свое место, тот и потерял его."
Конституционалисты не только оставили место, но оно вскоре было заня-
то народными депутациями, принесшими адреса против комитетов.
Так обстояло дело у якобинцев, поэтому депутации были встречены при-
ветственными возгласами.
Один из адресов, который обретет большое значение в последующих собы-
тиях, был написан на другом конце Парижа, в Сен-Клод, в клубе или, вер-
нее, дружеском объединении лиц обоего пола, которое по монастырю, где
оно находилось, называлось Обществом миноритов.
Общество это было ответвлением Клуба кордельеров, так что вдохновите-
лем его был Дантон. Написал этот адрес молодой человек лет двадцати
трех-двадцати четырех, которого воодушевил Дантон, в которого он вдохнул
свою душу.
Звали молодого человека Жан Ламбер Тальен.
Подписан был адрес грозным именем - народ.
Четырнадцатого в Национальном собрании открылась дискуссия.
На сей раз оказалось невозможным закрыть трибуны для публики, запол-
нить коридоры и переходы роялистами и рыцарями кинжала и, наконец, запе-
реть ворота в сад Тюильри.
Итак, пролог был разыгран при клакерах, а сама комедия представлена
при настоящей публике.
И надо признать, публика скверно встречала ее.
Настолько скверно, что Дюпор, еще три месяца назад пользовавшийся по-
пулярностью, был выслушан в угрюмом молчании, когда он предлагал перело-
жить преступление короля на королевское окружение.
Тем не менее он закончил речь, хотя был изрядно удивлен, что впервые
его не поддержали ни единым словом, ни единым знаком одобрения.
Дюпор, Ламет, Барнав - вот три звезды, свет которых постепенно мерк-
нул на политическом небосклоне.
После него на трибуну поднялся Робеспьер. Что же намеревался сказать
осторожнейший Робеспьер, который так умел вовремя стушеваться? Что пред-
ложил оратор, который неделю назад заявил, что не является ни монархис-
том, ни республиканцем?
Ничего не предложил.
Он говорил своим обычным кисло-сладким голосом и продолжал разыгры-
вать адвоката человечности, заявив, что, с его точки зрения, было бы
несправедливо и жестоко карать одних только слабых; он вовсе не собира-
ется нападать на короля, поскольку Собрание, похоже, считает его непри-
косновенным, но он защищает Буйе, Шарни, г-жу де Турзель, форейторов,
прислугу, лакеев - короче, всех тех, кто по причине своего зависимого
положения принужден был подчиняться.
Во время его речи Собрание роптало. Трибуны слушали с большим внима-
нием, не понимая, то ли аплодировать оратору, то ли ошикать его; в конце
концов они узрели в его словах то, что в них действительно было: подлин-
ную атаку на королевскую власть и притворную защиту придворных и дворцо-
вой прислуги.
И тогда трибуны стали рукоплескать Робеспьеру.
Председатель попытался призвать трибуны к порядку.
ПриЛр (от Марны) решил перевести дебаты в плоскость, полностью сво-
бодную от уверток и парадоксов.
- Но что вы сделаете, господа, - воскликнул он, - если снимете обви-
нение с короля и от вас потребуют, чтобы ему была возвращена вся полнота
власти?
Вопрос был тем более затруднителен, что поставлен напрямую, но бывают
периоды полнейшей бессовестности, когда ничто не смущает реакционные
партии.
ДемЛнье принял вызов и внешне встал на сторону Собрания против коро-
ля.
- Национальное собрание, - сказал он, - является всесильным органом и
в своем всесилии имеет право приостановить власть короля до того момен-
та, когда будет завершена Конституция.
Таким образом король, который не бежал, но был похищен, будет отстра-
нен от власти только временно, потому что Конституция еще не завершена,
но, как только она будет завершена, он с полным правом вступит в испол-
нение своих королевских обязанностей.
- И поскольку меня просят, - возвысил голос оратор, хотя никто его ни
о чем не просил, - представить мое мнение в качестве декрета, я предла-
гаю следующий проект:
Первое. Отстранение от власти продлится до тех пор, пока король не
признает Конституцию.
Второе. Если он не признает Конституции, Национальное собрание объяв-
ляет его низложенным.
- Можете быть спокойны, - крикнул с места Грегуар, - он не только
