доходила до того, что Жанна отрывалась от своей дневной работы, отклады-
вая ее на ночные часы, чтобы самой приготовить еду старику, чей слабый
желудок принимал только строго определенную пищу.
В 1789 году г-жа Ролан вела замкнутую, полную трудов жизнь в провин-
ции. Ее супруг жил на мызе Ла Платьер, название которой он присоединил к
своей фамилии. Мыза эта находилась в Вильфранше неподалеку от Лиона.
Именно там пушка Бастилии потрясла их мирное житье-бытье.
С выстрелом этой пушки в сердце благородной женщины пробудилось все,
что в нем жило высокого, патриотического, французского. Франция переста-
ла быть просто королевством, Франция стала нацией, она перестала быть
лишь страной, в которой живешь, и сделалась отечеством. Подошел праздник
Федерации 1790 года; как мы помним, в Лионе он прошел раньше, чем в Па-
риже. Жанна Флипон, которая, живя в родительском доме на набережной Ор-
лож, каждый день видела из окна, как в небесной синеве восходит солнце и
доходит до зенита над Елисейскими полями, после чего начинает клониться
к густолиственным зеленым верхушкам деревьев, увидела в три ночи восход
иного солнца, по-иному яростного, по-иному ослепительного, которое име-
нуется Свобода; затем ее взор охватил великий гражданский праздник, а
сердце окунулось в океан братства, откуда вышло, как Ахилл, неуязвимым,
кроме одного-сдинственного места. Именно туда и поразила ее любовь, но
эта рана все-таки не стала для нее смертельной.
Вечером того великого дня, восхищенная увиденным, она вдруг по-
чувствовала себя поэтом, историком и описала праздник. Описание она
отослала своему другу Шампаньо, главному редактору газеты "Журналь де
Лион." Молодой человек был поражен и восхищен пламенным рассказом и
опубликовал его у себя в газете; на следующий день газета, печатавшаяся
в количестве тысяча двести-тысяча пятьсот экземпляров, вышла тиражом
шестьдесят тысяч.
Растолкуем в нескольких словах, как и почему поэтическое вдохновение
и женское сердце с таким жаром обратились к политике. Отец Жанны Флипон
относился к ней как к граверу, своему подручному; муж г-жи Ролан отно-
сился к ней как к секретарю; и в доме отца, и в доме мужа она сталкива-
лась только с суровыми проблемами жизни и никогда не держала в руках ни
одной фривольной, легкомысленной книжки, так что для г-жи Ролан "Прото-
колы выборщиков 1789 г." или "Отчет о взятии Бастилии. были самым зани-
мательным и захватывающим чтением.
Что же до Ролана, то он являл собой пример того, как Провидение, слу-
чай или судьба одним вроде бы ничего не значащим событием круто меняют
жизнь человека, а то и государства.
Он был младшим из пяти братьев. Из него собирались сделать священни-
ка, а он хотел остаться человеком. В девятнадцать лет он покинул роди-
тельский дом и пешком, без денег пересек всю Францию, пришел в Нант, на-
нялся к одному судовладельцу и добился, чтобы его послали в Индию. Но в
момент отплытия, когда судно снималось с якоря, у него случилось такое
сильное кровохарканье, что врач запретил ему участвовать в плавании.
Если бы Кромвель не был удержан приказом Карла I в Англии и уплыл в
Америку, быть может, не был бы возведен эшафот возле Уайтхолла. Отп-
равься Ролан в Индию, возможно, события десятого августа не произошли
бы!
Оказавшись не в состоянии удовлетворить видам, какие имел на него су-
довладелец-наниматель, Ролан покинул Нант и отправился в Руан; там один
из его родственников, к которому он обратился, оценил достоинства моло-
дого человека и помог ему получить место инспектора мануфактур.
С той поры жизнь Ролана была посвящена исследованиям и трудам. Эконо-
мика стала его музой, коммерция - вдохновляющим божеством; он разъезжа-
ет, собирает сведения, пишет; пишет памятные записки о разведении круп-
ного рогатого скота, об основах ремесел, "Письма из Италии., "Письма с
Сицилии., "Письма с Мальты., "Французский финансист. и другие труды, ко-
торые мы уже упоминали и которые он заставлял переписывать свою жену,
после того как в 1780 году женился, о чем мы тоже упоминали. Спустя че-
тыре года после свадьбы он совершил с женой путешествие в Англию, а
возвратясь оттуда, послал в Париж прошение о даровании ему дворянского
достоинства и переводе из Руана в Лион на ту же должность инспектора;
просьба о переводе была удовлетворена, однако дворянства он не получил.
И вот Ролан в Лионе, где как-то невольно примкнул к народной партии, к
которой, впрочем, влекли его и убеждения, и инстинкт. Он исполнял обя-
занности инспектора Лионского податного округа по торговле и мануфакту-
рам, когда разразилась революция; он и его жена вмиг почувствовали, как
при свете этой новой, всевозрождающей зари в сердцах у них прорастает
дивное растение с золотыми листьями и алмазными цветами, которое имену-
ется энтузиазмом. Мы помним, как г-жа Ролан написала о празднике тридца-
того мая, как газета, напечатавшая ее рассказ, увеличила тираж до шести-
десяти тысяч экземпляров, так что каждый национальный гвардеец, возвра-
щавшийся в свой городок, поселок или деревню, уносил с собой частицу ду-
ши г-жи Ролан.
А поскольку статья в газете не была подписана, каждый мог думать, что
это сама Свобода сошла на землю и продиктовала некоему неведомому проро-
ку описание праздника, точь-в-точь как ангел диктовал Евангелие Святому
Иоанну.
Супруги, исполненные веры и надежды, жили окруженные немногочисленны-
ми друзьями - Шампаньо, Боском, Лантенасом и еще, быть может, двумя-тре-
мя, - когда их кружок увеличился на одного друга.
Лантенас, который был очень близок с Роланами и проводил у них дни,
недели и месяцы, как-то вечером привел одного из тех выборщиков, чьи от-
четы так восхищали г-жу Ролан.
Звали его Банкаль Дезиссар.
Тридцати девяти лет от роду, он был красив, прост, серьезен, мягок и
религиозен; особым блеском он не отличался, но зато у него были доброе
сердце и сострадательная душа.
Был он нотариус, но оставил свою должность, чтобы целиком отдаться
политике и философии.
К концу недельного пребывания нового гостя в доме он, Лантенас и Ро-
лан настолько сблизились, составили в преданности отечеству, в любви к
свободе, в почитании всех священных понятий столь гармоничную троицу,
что решили больше не расставаться и зажить вместе общим коштом.
Особенно ощутили они потребность такого объединения, когда Банкалю
пришлось ненадолго покинуть их.
Приезжайте же, друг мой, - писал ему Ролан. - Почему Вы задерживае-
тесь? Вы видели наш открытый и спокойный образ жизни и действий. Не в
моем возрасте меняться, если ничто не изменилось. Мы проповедуем патрио-
тизм, возвышаем души; Лантенас - доктор и лечит больных, моя жена - кан-
тональная сиделка; мы с Вами будем заниматься общественными делами.
При объединении этих трех позолоченных посредственностей составилось,
можно даже сказать, чуть ли не состояние. У Лантенаса было около двадца-
ти тысяч франков, у Ролана - шестьдесят, у Банкаля - сто.
Тем временем Ролан исполнял свою миссию, миссию апостола: он настав-
лял во время своих инспекторских посещений местных крестьян; будучи пре-
восходным ходоком, этот пилигрим человечности исходил с посохом в руке
всю округу с севера на юг и с запада на восток, щедро рассевая по пути
новые слова и понятия, эти плодоносные семена свободы; Банкаль, простой,
красноречивый, увлекающийся, несмотря на внешнюю сдержанность, стал для
Ролана помощником, .вторым я.; будущему коллеге Клавьера и Дюмурье в го-
лову не приходило, что Банкаль может полюбить его жену и она полюбит
его. Разве Лантенас, совсем еще молодой человек, не жил уже пять или
шесть лет рядом с его целомудренной, трудолюбивой, скромной и чистой же-
ной и разве их отношения не были отношениями брата и сестры? Разве г-жа
Ролан, его Жанна, не была олицетворением твердости и добродетели?
Поэтому Ролан был безумно счастлив, когда на записку, которую мы при-
вели, Банкаль ответил нежным, полным сердечной привязанности письмом.
Ролан получил его в Лионе и тотчас же переслал в Ла Платьер, где находи-
лась его жена.
Нет, читайте не меня, читайте Мишле, если хотите с помощью простого
анализа узнать это восхитительное существо, которое звали г-жой Ролан.
Письмо это она прочла в один из тех жарких дней, когда воздух насыщен
электричеством, когда оживают самые холодные сердца и даже мрамор трепе-
щет и погружается в мечтательность. Уже начиналась осень, и тем не менее
в небе громыхала летняя гроза.
Нечто неведомое проснулось в сердце целомудренной женщины с того дня,
когда она увидела Банкаля; оно раскрылось и, словно чашечка цветка, ис-
точало аромат; в ушах у нее словно звенело птичье пение. Казалось, в ее
воображении рождалась весна, и на неведомой равнине, еще сокрытой тума-
ном, ей смутно виделось, как рука могучего машиниста, которого именуют
Богом, готовит новую декорацию с благоухающими купами кустов, прохладны-
ми ручейками и водопадами, тенистыми лужайками и залитыми солнцем поля-
нами.
Г-жа Ролан не знала любви, но, как все женщины, догадывалась, что это
чувство существует. Она поняла опасность и со слезами на глазах, правда,
сияющих улыбкой, подошла к столу и без колебаний написала Банкалю - бед-
ная раненая Клоринда, показывающая, что брони на ней больше нет, - приз-
нание в любви, тем самым губя всякую надежду на то, что могло бы возник-
нуть из этого признания.
Банкаль все понял, больше не заводил речи о том, чтобы съехаться, и,
уплыв в Англию, пробыл там два года.
Да, то были сердца, достойные античности! Потому-то я и подумал, что,
возможно, моим читателям будет приятно после смятения и страстей, через
которые они только что прошли, немножко передохнуть в чистой и свежей
сени красоты, твердости и добродетели.
Не надо говорить, будто мы изображаем г-жу Ролан не такой, какой она
была на самом деле, - чистой в мастерской своего отца, чистой близ ложа
престарелого супруга, чистой у колыбели ребенка. Перед гильотиной, в
час, когда не лгут, она написала: "Я всегда владела своими чувствами, и
никто не знал сладострастия меньше, чем я."
И не надо говорить, что порядочность женщины определяется ее холод-
ностью. Да, я знаю, эпоха, которой мы сейчас занимаемся, была эпохой
злобы, но она была и эпохой любви. Пример подала сама Франция: несчаст-
ную узницу, долго пребывавшую в оковах, освободили от цепей, вернули ей
свободу. Словно Мария Стюарт, вышедшая из тюрьмы, она захотела прильнуть
поцелуем к устам всего Божьего мира, заключить всю природу в объятия,
оплодотворить ее своим дыханием, чтобы в ней зародилась свобода страны и
независимость всего света.
Нет, нет, все эти женщины свято любили, все эти мужчины любили пылко.
Люсиль и Камил Демулен, Дантон и его Луиза, м-ль де Керальо и Робер, Со-
фи и Кондорсе, Верньо и м-ль Кандейль. Все, даже холодный и беспощадный
Робеспьер, холодный и беспощадный, как нож гильотины, ощущали, как пла-
вится сердце в этом огромном горниле любви; он любил дочь своего квар-
тирного хозяина, столяра Дюпле. Нам еще предстоит стать свидетелями их
знакомства.
А разве не была любовью, да, знаю, пусть не столь чистой - впрочем,
это неважно, ведь любовь есть величайшая добродетель сердец, - любовь
г-жи Тальен, любовь г-жи Богарне, любовь г-жи Жанлис, что своим утеши-
тельным дыханием оживляла даже на эшафоте бледные лица обреченных на
смерть?
Да, в ту благословенную эпоху все любили, но понимайте слово .любовь.
в самом широком смысле: одни любили идею, другие материю, те - отчизну,
эти - весь человеческий род. После Руссо потребность любить все возрас-
тала, можно бы сказать, что возникла потребность спешить походя постичь
всею и всякую любовь, что при приближении к могиле, пропасти, бездне
каждое сердце трепетало от некоего неведомого, страстного, всепожирающе-
