жала им неоднократно.
Оба гренадера были просто не в состоянии отразить все удары; они про-
сили, умоляли, даже приказывали от имени Национального собрания, но го-
лоса их терялись в шуме, криках, брани.
Впереди кареты шагали около двух тысяч человек, за нею следовали бо-
лее четырех тысяч.
По обеим сторонам ее двигалась неисчислимая толпа, и с каждой минутой
она все росла и увеличивалась.
Чем ближе подъезжали к Парижу, тем сильней становилось ощущение, что
не хватает воздуха, словно весь его поглощал гигантский город.
Карета ползла при тридцатипятиградусной жаре в тучах пыли, каждый
атом которой казался частицей толченого стекла.
Королева несколько раз откидывалась на спинку сиденья, жалуясь, что
задыхается.
Около Бурже король страшно побледнел, и все решили, что он сейчас по-
теряет сознание; он попросил стакан вина, у него случилась сердечная
слабость.
Малого недоставало, чтобы ему подали, как распятому Христу, губку,
смоченную в уксусе и желчи. Такое предложение было сделано, но, к
счастью, его отвергли.
Так добрались до Ла-Виллет.
Здесь сопровождающей толпе пришлось сжаться, и примерно в течение ча-
са она протискивалась между двумя рядами домов, белые каменные стены ко-
торых, отражая солнечные лучи, усиливали тем самым жару.
Тут были мужчины, женщины, дети. Такого чудовищного скопления народа
не было нигде; люди стояли так плотно, что невозможно было пошевелиться.
Двери, окна, крыши - все было забито любопытными.
Деревья сгибались под тяжестью этих живых плодов.
И все встречавшие короля были в шляпах.
А причина была вот какая: накануне на парижских улицах была расклеена
следующая афиша:
Всякий, кто поклонится королю, будет побит палками.
Всякий, кто оскорбит его, будет повешен.
Все это было настолько ужасно, что комиссары не решились проехать че-
рез улицу Фобур-Сен-Мартен, изобилующую всевозможными препятствиями, а
следовательно, опасностями; к тому же после жестокой расправы над Бертье
эта роковая, обагренная кровью улица была вписана в летопись убийств.
Решено было въезжать в город через Елисейскис поля, и процессия, огибая
Париж, вышла на внешнее кольцо бульваров.
Это означало три лишних часа пытки, и пытка эта была столь невыноси-
мой, что королева стала умолять выбрать кратчайший, пусть даже более
опасный путь.
Дважды она задергивала шторки, но ропот толпы оба раза заставил ее
вновь раздвинуть их.
Впрочем, у заставы карету окружил большой отряд гренадеров.
Многие из них шагали у самых дверей берлины, и медвежьи их шапки зак-
рывали окна.
Около шести вечера авангард процессии наконец достиг стен парка Мон-
со; он вез с собой три пушки, которые страшно грохотали, катясь по не-
ровной каменной мостовой.
Авангард состоял из кавалерии и пехоты, но ему было почти невозможно
удерживать строй, так как толпа, вклиниваясь в него, постоянно ломала
ряды.
Те, кто увидел его, отхлынули к Елисейским полям; вот уже в третий
раз король въезжал в город через эту роковую заставу.
В первый раз - после взятия Бастилии.
Во второй - после событий пятого и шестого октября.
А теперь он въезжал в третий раз - после бегства в Варенн.
Весь Париж, узнав, что процессия прибудет по дороге, ведущей из Нейи,
устремился на Елисейские поля.
Словом, подъехав к заставе, король и королева увидели огромное, беск-
райнее людское море, молчаливое, угрюмое и угрожающее. Все были в шля-
пах.
Но самым ужасным, во всяком случае, самым мрачным во всем этом были
две шеренги национальных гвардейцев, выстроенных от заставы до самого
Тюильри и держащих в знак траура ружья прикладами вверх.
То действительно был день безмерного траура - траура по монархии,
просуществовавшей семь столетий!
И карета, медленно катившаяся среди народной толпы, была погребальной
колесницей, что везла к могиле королевскую власть.
Увидев длинную цепь национальных гвардейцев, солдаты, сопровождавшие
карету, потрясая оружием, закричали:
- Да здравствует нация!
Клич этот тотчас же прозвучал вдоль всей цепи от заставы до Тюильри.
Вырвавшись из-под деревьев Елисейских полей, крики: "Да здравствует
нация!" - сразу же покатились, подобно волнам, в разные стороны - к ули-
цам предместья Руль и к берегу Сены.
То был клич братства, изданный всей Францией.
Из этого братства было исключено одно-сдинственное семейство - то,
что хотело бежать из Франции.
Потребовался целый час, чтобы доехать от заставы до площади Людовика
XV. Лошади едва тащились, на каждой сидел гренадер.
За берлиной, в которой ехали король, королева, их дети, Петион и Бар-
нав, следовал кабриолет с двумя камеристками королевы и г-ном де Ла-
тур-Мобуром, а за ними двуколка, открытая, но затененная срезанными вет-
ками, и в ней находились Друэ, Гийом и Можен, то есть те, кто арестовал
короля и оказал при аресте вооруженную поддержку. Усталость принудила их
прибегнуть к этому средству передвижения.
И только неутомимый Бийо, словно жажда мести превратила его плоть в
бронзу, продолжал ехать верхом и, казалось, предводительствовал всей
процессией.
Когда выехали на площадь Людовика XV, король обнаружил, что у статуи
его деда завязаны глаза.
- Что они хотели сказать этим? - обратился король к Барнаву.
- Не знаю, государь, - ответил Барнав.
- Я знаю, - сказал Петион. - Этим они хотели показать слепоту монар-
хии.
Несмотря на конвой, несмотря на присутствие комиссаров, несмотря на
афиши, грозящие повешением за оскорбление короля, народ раза три проры-
вал цепь гренадеров, слишком слабую и бессильную преграду, чтобы сдер-
жать эту стихию, которой Бог забыл повелеть, как повелел некогда морю:
"Дальше не пойдешь!" Когда происходил прорыв и накатывался этот вал, ко-
ролева видела вдруг у самых дверец кареты гнусные физиономии людей, вык-
рикивающих безобразные ругательства, людей, которые появляются на по-
верхности общественной жизни только в определенные дни, подобно тому как
иные чудовища появляются на поверхности океана только во время бури.
Один раз королеву так испугали появившиеся лица, что она задернула
одну шторку.
- Почему закрываете окошко? - завопили с десяток голосов.
- Но, господа, взгляните, в каком состоянии мои бедные дети! - стала
объяснять королева. - Мы задыхаемся.
- Ничего! - крикнул ей кто-то. - По-настоящему ты задохнешься, когда
мы тебя удавим.
И чей-то кулак разбил стекло вдребезги.
А карета катилась, и если бы король и королева были способны так же
воспринимать проявления добрых чувств, как и злобы, то среди этих чудо-
вищных сцен они несомненно увидели бы несколько эпизодов, которые их
утешили бы.
Хотя афиши возбраняли приветствовать короля, член Национального соб-
рания г-н Гилерми обнажил голову при проезде короля, а когда его хотели
принудить надеть шляпу, он отшвырнул ее как можно дальше, прибавив:
- Пусть-ка попробуют мне ее принести.
У въезда на разводной мост стояли два десятка депутатов, присланных
Национальным собранием для защиты короля и королевской семьи.
Там же находился Лафайет со своим штабом.
Лафайет подъехал к карете.
- О господин Лафайет, - едва завидев его, вскричала королева, - спа-
сите наших гвардейцев!
Просьба эта была весьма своевременна, так как близилась опасность, и
опасность огромная.
А в это время у ворот дворца произошло событие, не лишенное далее не-
которой поэтичности.
Несколько служанок королевы, оставивших Тюильри после бегства своей
госпожи, поскольку они думали, что она навсегда покинула их, теперь за-
хотели вернуться во дворец, чтобы встретить ее там.
- Прочь! - кричали им часовые, наставив штыки.
- Рабыни Австриячки! - орали рыночные торговки и грозили кулаками.
И тогда сестра г-жи Кампан, не обращая внимания на угрозы торговок,
пошла вперед на штыки часовых.
- Послушайте! - крикнула она. - Я с пятнадцатилетнего возраста нахо-
жусь при королеве, она дала мне приданое и выдала замуж, Я служила ей,
когда она была могущественна, так неужели я должна бросить ее, когда она
несчастна?
- Она права! - закричал народ. - Солдаты, пропустите их!
После этого приказа, отданного повелителем, с которым не спорят, ряды
разомкнулись, и женщины прошли во дворец.
Через минуту королева увидела, как они со второго этажа машут ей пла-
точками.
А карета продолжала катиться, разрезая людское море и поднимая тучи
пыли, словно дрейфующий корабль, который разрезает волны океана, окутан-
ный брызгами пены; это сравнение тем более точно, что никогда еще терпя-
щим кораблекрушение не грозило столь разъяренное и бурное море, как то,
что готовилось поглотить несчастное королевское семейство, с нетерпением
ожидавшее, когда же оно достигнет дворца Тюильри, который мнился ему
спасительным берегом.
Наконец карета остановилась перед лестницей большой террасы.
- Господа! - снова обратилась королева, но на сей раз к Петиону и
Барнаву. - Гвардейцы! Наши гвардейцы!
- Вы не хотите никого из этих господ поручить особым моим заботам? -
поинтересовался Барнав.
Королева пристально взглянула на него и ответила:
- Никого.
Мария Антуанетта настояла, чтобы король и дети вышли первыми.
Последующие десять минут были - тут мы не исключаем даже минуты, ког-
да она поднималась на эшафот, - без сомнения, самыми страшными в ее жиз-
ни.
Она боялась не того, что ее убьют - смерть это пустое, - но что ее
отдадут народу как игрушку или заключат в тюрьму, откуда она сможет вый-
ти только после позорного суда.
И когда она ступила на подножку, защищенная железным сводом, который
по приказу Барнава образовали над ее головой стволы и штыки ружей нацио-
нальных гвардейцев, у нее на миг помутилось в глазах, и она подумала,
что сейчас упадет.
Но перед тем, как веки у нее сомкнулись, она бросила последний испу-
ганный всеохватывающий взгляд, и ей почудилось, что напротив стоит тот
страшный человек, который в замке Таверне таинственным образом приподнял
перед ней завесу будущего, которого она встретила еще раз, когда шестого
октября уезжала из Версаля, который являлся перед ней либо для того,
чтобы предсказать величайшие катастрофы, либо тогда, когда такая катаст-
рофа свершалась.
Она еще медлила закрыть глаза, но, убедившись, что зрение ее не обма-
нывает, тут же сомкнула веки; она, столь сильная, когда дело касалось
действительности, вскрикнула и безвольно, беспомощно сдалась перед этим
мрачным видением.
Ей показалось, что земля плывет у нее под ногами, что вокруг стреми-
тельно завертелись толпа, деревья, раскаленное небо, недвижный дворец;
сильные руки подхватили ее и повлекли сквозь вопли, рев, проклятия. Ей
смутно слышались голоса телохранителей, которые что-то кричали, притяги-
вая к себе ярость народа в надежде отвлечь его внимание от королевы. Ма-
рия Антуанетта на миг приоткрыла глаза и увидела этих обреченных: они
стояли на козлах. Шарни, бледный и, как всегда, прекрасный, с мученичес-
ким светом во взоре и презрительной улыбкой на устах, сражался один с
десятью. С Шарни она перевела взгляд на того, кто влек ее сквозь этот
безмерный водоворот; она с ужасом узнала таинственного человека, которо-
го встречала в Таверне и в Севре.
- Вы! Вы! - вскрикнула королева, пытаясь вырваться из его железных
рук.
- Да, я, - шепнул он ей на ухо. - Ты еще нужна мне, чтобы оконча-
тельно столкнуть монархию в бездну, и потому я спасаю тебя.
На сей раз силы оставили королеву, она вскрикнула и лишилась чувств.
А толпа в это время пыталась разорвать в клочья гг. де Шарни, де
Мальдена и де Валори, а другая ее часть торжественно несла на руках Друэ
и Бийо.
X
ЧАША
Когда королева пришла в себя, она была в своей спальне в Тюильри.
Около нее находились г-жи де Мизери и Кампан, ее любимые камеристки.
