колени перед этим гибнущим величием, как вдруг дофин вскрикнул от боли.
Добродетельный Петион счел какую-то проказу мальчика чрезмерной и
достойной наказания, а посему сильно дернул его за ухо.
Король покраснел от гнева, королева побледнела от унижения. Она про-
тянула руки и подхватила мальчика, стоявшего между коленями Петиона, но,
так как Барнав сделал то же самое, дофин, поднятый четырьмя руками и
притянутый к себе Барнавом, оказался на коленях у депутата.
Мария Антуанетта хотела перенести его к себе на колени.
- Нет, - сказал дофин, - я останусь здесь.
Поскольку Барнав, заметивший это движение королевы, разжал руки, да-
вая возможность Марии Антуанетте взять ребенка к себе, она то ли из ма-
теринского, то ли из женского кокетства оставила дофина сидеть там, где
он сидел.
И в этот миг в сердце Барнава произошло нечто непередаваемое: он ощу-
тил и счастье, и гордость.
Ребенок стал забавляться с жабо Барнава, потом с поясом и, наконец, с
пуговицами его депутатского кафтана.
Пуговицы особенно занимали маленького наследника престола: на них был
выгравирован какой-то девиз.
Складывая букву с буквой, он в конце концов соединил их и прочитал по
складам следующие четыре слова: "Жить свободным или умереть."
- А что это значит, сударь? - спросил он.
Барнав замешкался с ответом.
- Это значит, дружок, - объяснил Петион, - что французы дали клятву
никогда больше не иметь над собой повелителя. Ты понял?
- Петион! - укоризненно воскликнул Барнав.
- В таком случае, - самым естественным образом ответил Петион, - ис-
толкуй девиз иначе, если ты знаешь иной его смысл.
Барнав осекся. Девиз, который он до сих пор с такой гордостью носил,
в нынешних обстоятельствах показался ему чуть ли не жестоким.
И тогда он, взяв руку дофина, почтительно прикоснулся к ней губами.
Королева быстрым движением смахнула слезу.
А карета, в которой разыгралась эта странная и простая до бесхитрост-
ности маленькая драма, катила под крики все растущей толпы, везя к гибе-
ли шестерых из тех восьми человек, что сидели в ней.
Прибыли в Дорман.
VII
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
Там ничего не было сделано, чтобы принять королевское семейство, и
пришлось остановиться на постоялом дворе.
То ли по распоряжению Петиона, который был уязвлен тем, что ни ко-
роль, ни королева ни разу не обратились к нему, то ли оттого, что посто-
ялый двор и вправду был переполнен, для размещения августейших узников
отвели три мансардные комнатушки.
Соскочив с козел, Шарни по обыкновению хотел подойти к королю и коро-
леве, чтобы выслушать их приказы, но Мария Антуанетта взглядом дала ему
понять, чтобы он держался в отдалении.
Не зная причины этого указания, граф вынужден был подчиниться.
Поэтому на постоялый двор прошел Петион, на которого были возложены
обязанности квартирмейстера; он не дал себе даже труда выйти оттуда и
послал слугу сообщить, что комнаты для королевского семейства готовы.
Барнав был в сильнейшем затруднении; он умирал от желания предложить
королеве руку, но боялся, что она, некогда так высмеивавшая этикет в ли-
це г-жи де Ноайль, сошлется на него и он, Барнав, что называется, сядет
в лужу.
Поэтому он решил выжидать.
Первым из кареты вылез король, опираясь на руки гвардейцев гг. де
Мальдена и де Валори. Шарни, как мы уже знаем, послушный знаку, сделан-
ному ему королевой, держался в отдалении.
Затем вышла королева и протянула руки, чтобы ей подали дофина, но
мальчик, как бы чувствуя, что матери хочется, чтобы он приласкался к
Барнаву, сказал:
- Нет, я хочу остаться с моим другом Барнавом.
Мария Антуанетта, разрешая, кивнула, и легкая улыбка чуть тронула ее
губы. Барнав пропустил Мадам Елизавету и принцессу, после чего вылез,
держа на руках дофина.
За ним последовала г-жа де Турзель, горевшая желанием перенять своего
августейшего питомца из недостойных рук, но еще один знак королевы при-
гасил аристократическое рвение воспитательницы королевских детей.
Королева поднималась по грязной винтовой лестнице, опираясь на руку
супруга.
На втором этаже она остановилась, полагая, что, пройдя два десятка
ступенек, завершила путь, но слуга сверху крикнул:
- Выше, выше!
Следуя этому приглашению, королева продолжала подъем.
Барнава от стыда бросило в пот.
- Как так выше? - возмутился он.
- Здесь, на втором, - объяснил слуга, - столовая и комнаты господ
членов Национального собрания.
У Барнава потемнело в глазах. Комнаты второго этажа Петион занял для
себя и своих сотоварищей, а королевское семейство загнал на третий!
Тем не менее молодой депутат промолчал, но, опасаясь возмущения коро-
левы, когда она, поднявшись на третий этаж, увидит отведенные ей и ее
семье комнаты, он поставил дофина на лестничную площадку.
- Государыня! Государыня! - закричал наследник престола матери. - Мой
друг Барнав уходит!
- И правильно делает, - смеясь, ответила королева, бросив беглый
взгляд на королевские апартаменты.
Эти апартаменты, как мы уже говорили, состояли из трех сообщающихся
между собой комнатушек.
Первую из них заняла королева вместе с принцессой, вторая досталась
принцесса Елизавете, дофину и г-же де Турзель, а третью, крохотную ка-
морку с нишей, в которой была дверь, выходящая на лестницу, занял ко-
роль.
Людовик XVI очень устал и решил до ужина немножко прилечь. Однако
кровать оказалась такой короткой, что через несколько минут он вынужден
был встать, открыть дверь и попросить принести стул.
Гг. де Мальден и де Валори уже находились на своем посту на лестнице.
Г-н де Мальден, который оказался ближе, спустился, взял в столовой стул
и принес его королю.
Людовик XVI, в комнате которого был еще один деревянный стул, приста-
вил стул, принесенный г-ном де Мальденом, к кровати, чтобы ему было куда
положить ноги.
- О государь! - воскликнул г-н де Мальден, горестно качнув головой. -
Вы собираетесь провести на этой кровати ночь?
- Разумеется, сударь, - ответил король и добавил: - Впрочем, если
все, что мне кричали о бедности моего народа, правда, сколько моих под-
данных были бы счастливы, имей они такую каморку, такую кровать и пару
таких стульев!
И он вытянулся на этом импровизированном ложе, как бы предваряя дол-
гие страдания в тюрьме Тампль.
Через некоторое время их величествам доложили, что кушать подано.
Король спустился вниз и увидел на столе шесть приборов.
- А почему шесть? - удивился он.
- Ну как же, - принялся объяснять слуга. - Один для короля, один для
королевы, один для Мадам Елизаветы, один для принцессы, один для дофина
и один для господина Петиона.
- А почему тогда нет приборов для господ Барнава и Латур-Мобура? -
поинтересовался король.
- Они были, государь, - отвечал слуга, - но господин Барнав велел их
убрать.
- И оставить прибор господина Петиона?
- Нет, это сам господин Петион настоял, чтобы его прибор оставили.
В этот миг в дверях появилась исполненная важности, нет, даже не важ-
ности, а суровости физиономия депутата от Шартра.
Король сделал вид, будто не видит его, и объявил слуге:
- Я сяду за стол только со своей семьей. Мы едим либо в семейном кру-
гу, либо с теми, кого мы сами приглашаем. В противном случае мы вообще
не будем есть.
- Я знал, - вступил Петион, - что ваше величество забыли первую
статью Декларации прав человека, но надеялся, что вы хотя бы притвори-
тесь, что помните ее.
Король опять же сделал вид, будто не слышит Петиона, и взглядом при-
казал слуге убрать прибор.
Слуга исполнил приказ. Разъяренный Петион удалился.
- Господин де Мальден, - велел король, - закройте двери, чтобы мы ос-
тались в своем кругу.
Г-н де Мальден исполнил приказ, и Петион имел возможность услышать,
как за его спиной захлопнулась дверь.
Вот так король поужинал со своей семьей.
Прислуживали ему, как обычно, оба гвардейца.
Шарни же так и не появился; не будучи больше слугой, он продолжал ос-
таваться рабом королевы.
Правда, в иные моменты такая пассивная покорность уязвляла королеву
как женщину. В продолжение всего ужина обеспокоенная Мария Антуанетта
искала глазами Шарни. Ей очень хотелось, чтобы, поначалу подчинившись,
он наконец ослушался ее.
Когда король, отужинав, отодвинул стул, собираясь встать из-за стола,
отворилась дверь, ведущая в гостиную, и появился слуга, который от имени
Барнава попросил их величеств соблаговолить сменить апартаменты и занять
комнаты на втором этаже.
Людовик XVI и Мария Антуанетта переглянулись. Вероятно, им, храня
достоинство, следовало бы отвергнуть любезность одного, дабы наказать за
хамство другого. Похоже, король и собирался это сделать, но дофин пом-
чался в гостиную, крича:
- Где мой друг Барнав?
Королева последовала за дофином, а король за королевой.
В гостиной Барнава не было.
Из гостиной королева перешла в комнаты. Их было три, как и на верхнем
этаже.
Они, конечно, выглядели не изысканно, но, во всяком случае, опрятно.
Горели свечи, правда, в медных канделябрах, но зато их было в достатке.
В пути королева несколько раз вскрикивала от восторга при виде цвету-
щих садов; комната королевы оказалась в изобилии убрана самыми роскошны-
ми цветами лета, но окна были раскрыты, чтобы в ней не застаивались
терпкие ароматы; на окнах висели муслиновые занавески, не позволявшие
нескромному взору следить за августейшей пленницей.
Обо всем этом позаботился Барнав.
Несчастная королева испустила вздох: шесть лет назад подобные заботы
брал на себя Шарни.
Кстати, Барнав оказался настолько деликатен, что не появился, дабы
выслушать благодарность.
Вот так же поступал и Шарни.
Но откуда у незначительного провинциального адвоката такая же чут-
кость и тонкость, как у самого элегантного и изысканного человека при
дворе?
Да, тут было о чем поразмыслить женщине, даже если эта женщина - ко-
ролева.
И часть ночи королева провела в раздумьях над этой странной загадкой.
Но что делал в это время граф де Шарни?
Он, как мы видели, по знаку королевы удалился и с той поры не показы-
вался ей на глаза.
Долг буквально приковывал его к Людовику XVI и Марии Антуанетте, и
Шарни был счастлив, что приказ королевы, о причинах которого он даже не
задумывался, позволяет ему некоторое время провести в одиночестве и от-
даться собственным мыслям.
Все эти три дня он жил в таком стремительном темпе, жил, если можно
так выразиться, настолько отчужденно от себя ради других, что ничуть не
был раздосадован, когда ему позволили ненадолго отрешиться от чужого го-
ря и предаться собственному.
Шарни был дворянином старой закалки и главным образом человеком, пре-
данным семье; он безмерно любил братьев, для которых был, скорей даже,
не старшим братом, а отцом.
Шарни ужасно горевал, когда погиб Жорж, но тогда, стоя на коленях
возле трупа в крохотном темном версальском дворике, он мог хотя бы об-
легчить горе слезами, и потом у него оставался еще один брат, Изидор, на
которого он перенес всю свою любовь, Изидор, ставший для него еще доро-
же, если такое возможно, за те несколько месяцев, что предшествовали его
отъезду, когда молодой человек служил посредником между ним и Андре.
Мы пытались если уж не заставить понять, то хотя бы поведать о ред-
костной тайне иных сердец, которых разлука не только не охлаждает, но,
напротив, воодушевляет и которые в расставании черпают новую пищу для
полнящих их воспоминаний.
Чем реже Шарни виделся с Андре, тем чаще он думал о ней, и для него
все больше и больше думать об Андре означало полюбить ее.
По правде сказать, когда он видел Андре, когда бывал рядом с нею, она
казалась ему похожей на ледяную статую, которую способен растопить даже
