Еще со вчерашнего дня немножко прихворнувший дофин просил земляники,
но, увы, бедный мальчик не понимал, что прошли те времена, когда предуп-
реждалось любое его желание. Со вчерашнего дня все, к кому он обращался,
отвечали либо: "Нету земляники., либо: "Не смогли найти."
И вдруг по пути он увидел, как деревенские ребята едят землянику, бу-
кетики которой они собрали в лесу.
Вот тогда-то он позавидовал белобрысым, краснощеким крестьянским де-
тям, которым не надо просить земляники: когда захотят, они могут сами
пойти и набрать ее; ведь они знают полянки, где она растет, точно так же
как птицы знают поля, где цветут сурепка и конопля.
Королева была очень огорчена тем, что не может исполнить желание сы-
на, и, когда дофин, отказавшись от всего, что ему предлагали, вновь поп-
росил земляники, на глазах бедной матери выступили слезы.
Она поискала взглядом, к кому бы обратиться, и заметила Шарни, кото-
рый молча стоял в нише окна.
Королева позвала его знаком, потом еще и еще раз, но Шарни, погружен-
ный в свои мысли, даже не заметил этого.
Тогда голосом, охрипшим от волнения, королева окликнула:
- Граф де Шарни!
Шарни вздрогнул, словно его внезапно вырвали из сна, и собрался по-
дойти к королеве, как вдруг отворилась дверь и появился Барнав с тарел-
кой земляники.
- Государыня, прошу простить меня, - произнес он, - за то, что я так
вхожу, и король, надеюсь, тоже простит меня, но сегодня днем я неоднок-
ратно слышал, как дофин просил земляники. Эту тарелку я обнаружил на
столе у епископа, взял ее и принес сюда.
Шарни в это время шел к столу, но королева даже не дала ему подойти.
- Благодарю вас, граф, - бросила она. -Господин Барнав угадал, что я
хотела, и больше мне ничего не нужно.
Шарни поклонился и, не промолвив ни слова, вернулся на прежнее место.
- Спасибо, мой друг Барнав, - поблагодарил дофин.
- Господин Барнав, - сказал король, - наш ужин не слишком хорош, но,
если вы согласитесь разделить его с нами, мы с королевой будем рады.
- Государь, - ответил Барнав, - приглашение короля - это приказ. Где
ваше величество определит мне место?
- Между королевой и дофином, - сказал король.
Барнав уселся, не помня себя от любви и гордости.
Шарни наблюдал за этой сценой, но ревность даже не царапнула его
сердце. Он лишь тихо промолвил, глядя на этого мотылька, который так
стремился сгореть в пламени королевской власти:
- Вот и еще один рвется к гибели. А жаль, этот стоит большего, чем
остальные.
Но тут же, вернувшись к своим неизбывным мыслям, Шарни прошептал: -
Письмо! Письмо! Но что же в нем может быть?
IX
ГОЛГОФА
После ужина трое офицеров поднялись в комнату короля.
Принцесса, дофин и г-жа де Турзель были в своей комнате; король, ко-
ролева и Мадам Елизавета ждали офицеров.
Едва они вошли, король сказал:
- Господин де Шарни, будьте добры, закройте двери, чтобы нас никто не
побеспокоил, мне нужно сообщить вам нечто крайне важное. Вчера в Дормане
господин Петион предложил мне, чтобы вы переоделись и он устроит вам по-
бег, но королева и я, опасаясь, что это предложение может оказаться ло-
вушкой и вас хотят удалить от нас, чтобы тут же расправиться с вами, ли-
бо предать где-нибудь в провинции военному суду, который приговорит вас
к расстрелу, не дав даже права на обжалование приговора, так вот, коро-
лева и я, мы взяли на себя ответственность и отвергли это предложение.
Однако сегодня господин Петион снова повторил его, дав слово депутата,
что с вами ничего не произойдет, и я счел себя обязанным сообщить вам,
чего он опасается и что предлагает.
- Государь, - прервал его Шарни, - прежде чем ваше величество продол-
жит, позвольте мне - и здесь я выступаю не только от своего имени, но,
думаю, выражаю и мнение этих господ, - позвольте мне спросить, обещает
ли король удостоить нас некой милости?
- Господа, - отвечал Людовик XVI, - храня верность королеве и мне, вы
три дня рискуете жизнью; все эти три дня ежеминутно вам грозит жесточай-
шая смерть, ежеминутно вы делите с нами позор, которым нас покрывают,
оскорбления, которыми нас осыпают. Господа, вы имеете право не просить о
милости, а высказать ваше желание, и если оно не будет немедленно удов-
летворено, значит, оно выходит за пределы моих и королевы возможностей.
- В таком случае, государь, - продолжил Шарни, - мы покорнейше, но
настоятельно просим ваше величество, каковы бы ни были предложения, сде-
ланные касательно нас господами депутатами, оставить нам свободу принять
их или отвергнуть.
- Даю вам слово, господа, - объявил король, - оставить вам свободу
выбора и не оказывать на вас никакого давления. Как вы решите, так и бу-
дет.
- Государь, мы с благодарностью слушаем вас, - сказал Шарни.
Королева с удивлением взглянула на Шарни; она не могла понять, как
сочетается в нем подмеченная ею все возрастающая безучастность с упорным
стремлением ни на миг не уклоняться от того, что он считал своим долгом.
Но объяснения она найти не смогла и позволила королю продолжить бесе-
ду.
- Теперь, когда свобода выбора сохранена за вами, послушайте
собственные слова господина Петиона: "Государь, как только вы въедете в
Париж, никаких гарантий безопасности для трех офицеров, которые сопро-
вождают вас, не будет. Ни я, ни господин Барнав, ни господин де Ла-
тур-Мобур не можем обещать спасти этих людей, даже с риском для своей
жизни: они уже заранее приносятся в жертву народу."
Шарни взглянул на своих товарищей, оба ответили чуть заметной презри-
тельной улыбкой.
- И что же дальше, государь? - осведомился Шарни.
- Вот что предложил мне господин Петион, - сообщил король, - он снаб-
дит вас мундирами национальных гвардейцев, откроет перед вами сегодня
ночью ворота епископства и позволит вам бежать.
Шарни взглядом спросил обоих офицеров, но ответом была та же презри-
тельная улыбка.
- Государь, - вновь обратился Шарни к королю, - мы посвятили свои
жизни вашим величествам, ваши величества соблаговолили принять от нас
клятву верности, и нам стократ легче умереть за вас, чем вас бросить. Мы
просим от вас единственной милости: и завтра относиться к нам так же,
как вы относились к нам вчера. Ничего больше мы не хотим. Из всего ваше-
го двора, из всей вашей армии, из всей вашей гвардии у вас остались
только три преданных сердца, так не лишайте же их единственной чести,
которой они домогаются, - быть верными вам до конца.
- Хорошо, господа, - вступила королева, - мы согласны, но поймите, с
этой минуты все у нас должно быть общим, отныне для нас вы не слуги, но
друзья, братья. Я не спрашиваю ваши имена, я их знаю, но, - и она выта-
щила из кармана записную книжку, - но назовите мне имена ваших отцов,
матерей, братьев и сестер. Может случиться так, что мы потеряем вас, а
сами останемся живы. Тогда я сообщу этим дорогим вам людям о постигшем
их горе и постараюсь облегчить им его, насколько это будет в нашей влас-
ти. Итак, господин де Мальден, итак, господин де Валори, смело говорите,
кого из своих родственников и друзей вы рекомендуете нам в случае смер-
ти, ведь мы все так близки к ней, что нет смысла играть словами.
Г-н де Мальден назвал свою мать, немощную старую даму, проживающую в
маленьком поместье около Блуа; г-н де Валори - сироту-сестру, которую он
отдал на воспитание в монастырь в Суасоне.
Да, у этих дворян были мужественные, отважные сердца, и, тем не ме-
нее, пока королева записывала имена и адреса г-жи де Мальден и м-ль де
Валори, оба они безуспешно боролись с навернувшимися слезами.
Королеве тоже пришлось прерваться, вынуть из кармана платок и промок-
нуть глаза.
Записав адреса, она обратилась к Шарни:
- Увы, граф, я знаю, вам некого мне порекомендовать. Ваши отец и ма-
тушка умерли, а оба брата...
У королевы пресекся голос.
- Да, государыня, оба моих брата имели счастье отдать жизнь за ваше
величество, - сказал Шарни, - но у второго остался ребенок, которого он
поручил моим заботам в своего рода завещании, найденном мною на его тру-
пе. Его мать он похитил, и семья этой девушки никогда ее не простит. По-
ка я буду жив, этот ребенок ни в чем не будет нуждаться, но ваше вели-
чество с поразительным мужеством только что сказали, что все мы на воло-
сок от гибели, и, если смерть поразит меня, несчастная девушка и ее ре-
бенок останутся без средств. Соблаговолите, государыня, записать имя
этой бедной крестьянки и, если я, как оба моих брата, буду иметь счастье
погибнуть за моего августейшего повелителя и благородную повелительницу,
пролейте свои щедроты на Катрин Бийо и ее ребенка. Они оба живут в дере-
вушке Виль-д'Авре.
Надо полагать, королева представила себе Шарни, умирающего, подобно
двум его братьям, и эта картина, видимо, показалась ей столь страшной,
что она сдавленно вскрикнула, выронила записную книжку и, пошатнувшись,
рухнула в кресло.
Оба гвардейца бросились к ней, а Шарни поднял книжку, вписал туда имя
и адрес Катрин Бийо и положил книжку на камин.
Королева собралась с силами и взяла себя в руки. Молодые люди, пони-
мая, что после таких переживаний ей нужно остаться одной, отступили на
шаг, намереваясь откланяться.
Но она протянула им руку и сказала:
- Господа, надеюсь, вы не покинете меня, не поцеловав мне руку?
Оба гвардейца подошли к руке в том же порядке, в каком называли имена
и адреса своих близких: сперва г-н де Мальден, а затем г-н де Валори.
Шарни подошел последним. Рука королевы трепетала в ожидании его поце-
луя, ради которого, вне всяких сомнений, и было затеяно все это.
Но едва граф, державший у сердца письмо Андре, прикоснулся губами к
прекрасной руке Марии Антуанетты, его пронзило ощущение, что этим поце-
луем он совершает некое святотатство.
Мария Антуанетта испустила вздох, похожий на стон; этот поцелуй поз-
волил ей понять, как с каждым днем, с каждым часом, мы даже сказали бы,
с каждой минутой растет пропасть между нею и ее возлюбленным.
Назавтра перед отъездом гг. де Латур-Мобур и Барнав, очевидно не зная
о разговоре, который произошел вчера между королем и тремя офицерами,
вновь стали настаивать, чтобы они переоделись в национальных гвардейцев,
но те отказались, заявив, что их место на козлах королевской кареты и
что никакого другого мундира, кроме пожалованного им королем, они не на-
денут.
Тогда Барнав велел прикрепить к козлам справа и слева две доски, что-
бы на них сели по гренадеру и хоть как-то защищали несгибаемых слуг ко-
роля.
В десять утра берлина выехала из Мо и покатила в Париж, где король
отсутствовал уже пять дней.
Пять дней! О, какая безмерная бездна разверзлась за эти пять дней!
Не успела карета проехать и лье, а ее уже окружала чудовищная толпа,
и выглядела она куда грознее, чем когда бы то ни было.
Сюда сошлись все, кто жил в окрестностях Парижа. Барнав хотел прину-
дить форейторов перейти на рысь, но национальная гвардия Кле, ощетинив-
шись штыками, перегородила дорогу.
Было бы безумием пытаться прорвать эту плотину; даже королева поняла,
сколь это опасно, и умолила депутатов не возбуждать еще более ярость на-
рода, эту страшную бурю, приближение которой уже чувствовалось и громо-
вые раскаты которой уже доносились до слуха.
Вскоре толпа стала настолько многочисленной, что лошади перешли на
шаг.
Жара стояла небывалая; казалось, дышали уже не воздухом, а жидким
пламенем.
Беззастенчивое любопытство народа преследовало короля и королеву, ко-
торые, пытаясь укрыться от него, сидели, сжавшись, по углам.
Любопытные вскакивали на подножки и просовывали головы в берлину;
иные взбирались на карету, висли на запятках, а кое-кто цеплялся за ло-
шадей.
Только чудом Шарни и его товарищи остались в живых, хотя смерть угро-
