Продолжался сбор подписей, рядом танцевали и пели.
И вдруг донесся барабанный бой.
Он приближался.
Люди стали встревоженно переглядываться. Смятение началось с откоса:
над ним, словно стальные всходы, вдруг засверкали штыки.
Члены различных патриотических обществ стали собираться кучками, со-
вещаться и предложили разойтись.
Но Бийо закричал с помоста Алтаря отечества:
- Братья! Что противозаконного мы делаем? Чего нам бояться? Либо за-
кон о военном положении направлен против нас, либо нет. Но если он не
направлен против нас, зачем нам бежать отсюда? А если да, его нам
объявят, предупредят, и тогда у нас будет время разойтись.
- Да! Да! - закричали со всех сторон. - Мы действуем в рамках закона!
Подождем объявления! Должно быть троекратное объявление. Остаемся! Оста-
емся!
И все остались.
В ту же секунду барабанный бой прозвучал уже совсем рядом, и нацио-
нальная гвардия вступила на Марсово поле через три входа.
Треть национальной гвардии вошла через проход, соседствующий с Воен-
ной школой.
Вторая треть-через проход, расположенный чуть ниже.
Еще одна треть - через проход, что расположен напротив Шайо. Этот от-
ряд прошел под красным знаменем по деревянному мосту. В его рядах нахо-
дился Байи.
Но красное знамя было не слишком велико и потому осталось незамечен-
ным, так что этот отряд привлек ничуть не больше внимания, чем два ос-
тальных.
Это то, что видели петиционеры, собравшиеся на Марсовом поле. А что
же увидели прибывшие войска?
Огромное поле, по которому прохаживались люди в самом миролюбивом
настроении, а в центре его Алтарь отечества, гигантское сооружение на
помосте, куда, как мы уже рассказывали, поднимались по четырем ги-
гантским лестницам, по каждой из которых мог пройти целый батальон.
На помосте возвышалась ступенчатая пирамида, на верхней площадке ко-
торой находился Алтарь отечества, осененный изящной пальмой.
На каждой ступени сверху донизу сидели люди - столько, сколько могло
поместиться.
Это была шумная, оживленная человеческая пирамида.
Национальная гвардия квартала Сен-Клод и Сент-Антуанского предместья,
примерно четыре тысячи человек с артиллерией, вошла через проход рядом с
южным углом Военной школы.
Она выстроилась перед зданием школы.
Лафайет не особенно доверял людям из предместья, составлявшим демок-
ратическое крыло его армии, поэтому он поставил рядом с ними батальон
наемной гвардии.
Это были современные преторианцы.
Она состояла, как мы уже говорили, из бывших военных, из уволенных
французских гвардейцев, из разъяренных лафайетистов, которые, узнав, что
в их идола стреляли, пришли отомстить за это преступление, равнявшееся,
на их взгляд, тому, какое совершил король против народа.
Наемная гвардия вошла со стороны Гро-Кайу и с угрожающим видом про-
маршировала до центра Марсова поля, остановившись напротив Алтаря оте-
чества.
Третий же отряд, прошедший по деревянному мосту и предшествуемый жал-
ким красным знаменем, представлял собой резерв национальной гвардии, в
который были собраны сотня драгунов и шайка парикмахеров со шпагами на
боку, поскольку право носить шпагу было их привилегией, но, впрочем, во-
оруженных до зубов.
Через те же проходы, в которые вошла пешая национальная гвардия,
въехали несколько эскадронов кавалерии, подняв пыль, взметенную к тому
же еще недолгим предгрозовым вихрем, который можно рассматривать как
предвестие, и пыль скрыла от зрителей трагедию, что вот-вот должна была
разыграться, или в лучшем случае позволила им видеть ее сквозь пелену
либо разрывы в ней.
И то, что можно было разглядеть сквозь пыльную пелену или разрывы в
ней, мы и попытаемся описать.
Первым делом была видна толпа, теснившаяся перед кавалеристами, что,
отпустив поводья, скакали галопом по широкому кругу; толпа, которая,
оказавшись замкнута в стальное кольцо, отступила к подножию Алтаря оте-
чества, словно к порогу неприкосновенной святыни.
Затем со стороны реки раздался ружейный выстрел, а следом за ним
залп, дым которого поднялся к небу.
Байи был встречен улюлюканьем уличных мальчишек, обсевших откос со
стороны улицы Гренель; они продолжали улюлюкать, и вдруг прозвучал выст-
рел; пуля пролетела мимо мэра Парижа и легко ранила одного драгуна.
Тогда Байи приказал открыть огонь, но стрелять в воздух, только чтобы
попугать.
Но первому залпу, словно эхо, ответил второй.
Это стреляла наемная гвардия.
В кого? Почему?
В мирную толпу, окружавшую Алтарь отечества!
После залпа раздался страшный многоголосый крик, и взорам предстала
картина, какую до той поры редко случалось видеть, но потом приходилось
видеть неоднократно.
Бегущая толпа, оставляющая позади себя неподвижные трупы и раненых,
корчащихся в лужах крови.
А среди дыма и пыли кавалерия, яростно преследующая убегающих.
Марсово поле являло собой прискорбное зрелище. Застрелены были преи-
мущественно женщины и дети.
И тут произошло то, что и происходит в подобных обстоятельствах: сол-
даты ощутили безумную жажду крови, почувствовали сладострастную безнака-
занность резни.
Орудийная прислуга кинулась к пушкам, готовая открыть огонь.
Лафайет едва успел подскакать к батарее и встать между пушками и тол-
пой.
После секундного замешательства обезумевшая толпа инстинктивно рину-
лась в сторону позиций национальной гвардии квартала Сен-Клод и Сент-Ан-
туанского предместья.
Национальная гвардия разомкнула ряды и пропустила беглецов; ветер
гнал дым в ее сторону, так что она ничего не видела и думала, что людей
гонит один только страх.
Но когда дым рассеялся, она с ужасом увидела землю, залитую кровью и
усеянную трупами.
В этот момент к национальной гвардии Сен-Клод и Сент-Антуанского
предместья подскакал галопом адъютант и приказал двигаться вперед и сов-
местно с другими отрядами очистить поле.
Но национальные гвардейцы, напротив, взяли на прицел адъютанта и ка-
валерию, преследующую толпу.
Адъютант и кавалеристы отступили перед штыками патриотов.
Все, кто бежал в эту сторону, нашли несокрушимых защитников.
Буквально в несколько минут Марсово поле опустело, на нем остались
только тела мужчин, женщин и детей, убитых или раненных залпом наемной
гвардии да порубленных саблями или растоптанных конями драгун.
И все-таки во время этой резни, не испугавшись вида падающих людей,
криков раненых, грохота выстрелов, патриоты собрали листы с петицией и
подписями, которые так же, как люди, нашли убежище сперва в рядах нацио-
нальной гвардии Сен-Клод и Сент-Антуанского предместья, а затем, вероят-
нее всего, в доме Сантера.
Кто отдал приказ стрелять? Неизвестно. Это одна из тех исторических
тайн, что остаются невыясненными, невзирая на самые дотошные расследова-
ния. Ни рыцарственный Лафайет, ни честнейший Байи не хотели крови, но
все равно эта кровь преследовала их до самой смерти.
В этот день рухнула их популярность.
Сколько жертв осталось на поле после резни? Опять же неизвестно, так
как одни занижали их число, чтобы уменьшить ответственность мэра и ко-
мандующего национальной гвардией, другие же завышали, чтобы усилить на-
родную ярость.
Настала ночь, трупы бросили в Сену, и Сена, безмолвная сообщница, по-
несла их к океану; океан поглотил их.
Тщетно Национальное собрание не только признало невинными Байи и Ла-
файета, но и поздравило их, тщетно конституционалистские газеты именова-
ли эту акцию триумфом закона; это был позорный триумф, как позорны все
подобные же дни, когда власть убивает безвинных людей. Народ, который
всему дает истинное имя, назвал этот якобы триумф побоищем на Марсовом
поле.
XX
ПОСЛЕ ПОБОИЩА
Вернемся в Париж и посмотрим, что же происходило там.
Париж услыхал грохот выстрелов и содрогнулся. Париж еще точно не
знал, кто прав, а кто нет, но почувствовал, что ему нанесли рану и из
этой раны струится кровь.
Робеспьер находился все время в Якобинском клубе, словно комендант в
своей крепости, тут он был по-настоящему всемогущ. Но в тот миг в стенах
крепости народа была проломлена брешь, проломлена при уходе Барнавом,
Дюпором и Ламетом, и теперь всякий мог войти в нее.
Якобинцы выслали одного из членов клуба на разведку.
А вот их соседям фейанам не было нужды высылать разведчиков: они час
за часом, минута за минутой имели самые точные сведения. Именно они на-
чали эту партию и только что выиграли ее.
Посланец якобинцев возвратился минут через десять. Он встретил бегле-
цов, и те сообщили ему страшное известие:
- Лафайет и Байи убивают народ!
Что поделать! Не все могли слышать отчаянные крики Байи, не все могли
видеть, как Лафайет кинулся на пушки.
Посланец в свой черед бросил этот вопль ужаса собравшимся, не слиш-
ком, правда, многочисленным: в старом монастыре находилось человек трид-
цать, от силы сорок.
Они понимали, что это на них фейаны возложат ответственность за
подстрекательство. Ведь первая петиция вышла из их клуба. Правда, они
отозвали ее, но вторая явно была дочерью первой.
Якобинцы перетрусили.
И без того бледный Робеспьер, это, как его именовали, олицетворение
добродетели, воплощение философии Руссо, стал мертвенно-зеленым. Осто-
рожный аррасский депутат попытался улизнуть, но не сумел: его силой зас-
тавили остаться и разделить общую участь. А участь эта ужасала его.
Якобинское общество заявило, что оно не имеет касательства к под-
дельным и фальсифицированным печатным произведениям, приписываемым ему,
что оно вновь поклянется в верности Конституции и обязуется подчиняться
декретам Национального собрания.
Едва успели сделать это заявление, с улицы по старинному монастырско-
му коридору донесся сильный шум.
Слышался смех, крики, возгласы, угрозы, пение. Якобинцы испуганно
слушали, надеясь, что толпа эта следует к Пале-Роялю и пройдет мимо.
Увы! Шумная толпа остановилась у низкой темной двери, выходящей на
улицу Сент-Оноре, и некоторые из якобинцев, усугубляя страх, царивший в
собрании, закричали:
- Это наемные гвардейцы, вернувшиеся с Марсова поля! Они требуют раз-
нести здание из пушек!
К счастью, у всех входов были предусмотрительно поставлены солдатские
караулы. Они не позволили разъяренному, опьяневшему от пролитой крови
отряду совершить новое кровопролитие. Якобинцы и зрители потихоньку выб-
рались из монастыря, причем исход этот занял не слишком много времени:
якобинцев, как мы уже упоминали, было не больше сорока, а зрителей около
сотни.
Г-жа Ролан, побывавшая в тот день всюду, находилась среди зрителей.
Она рассказала, как один из якобинцев при вести, что наемные гвардейцы
вот-вот ворвутся в зал, до того перепугался, что вскочил на трибуну для
женщин.
Г-жа Ролан пристыдила его за трусость, и он вернулся в зал.
Тем временем актеры и зрители потихоньку выскальзывали через приотк-
рытую дверь.
Ушел и Робеспьер.
С секунду он пребывал в нерешительности. Направо повернуть или нале-
во? Идти к себе - значит, налево; Робеспьер, как известно, жил в
Сен-Клод, но тогда придется пройти через ряды наемной гвардии.
Поэтому он предпочел отправиться в предместье Сент-Оноре и попросить
приюта у жившего там Петиона.
Он повернул направо.
Робеспьеру очень хотелось остаться незамеченным, но как это было сде-
лать в его оливковом фраке, воплощении гражданской безупречности, - по-
лосатый фрак он надел гораздо позже - с очками, свидетельствующими, что
сей доблестный патриот до срока испортил себе зрение в ночных бодрство-
ваниях, с его крадущейся походкой то ли лисицы, то ли хорька?
Не успел он пройти по улице и двух десятков шагов, как прохожие заме-
тили его и стали показывать друг другу:
- Робеспьер!.. Ты видел Робеспьера!.. Вон Робеспьер!..
