этого закона был единодушно отвергнут. И вот то, чего не могли совершить
мои неудачи, совершил мой триумф. Меня назвали диктатором, меня вынесла
на трибуну волна ярости - для оратора ничего не может быть хуже этого. Я
восторжествовал во второй раз, но мне пришлось обрушиться на якобинцев.
Тогда якобинцы, эти глупцы, поклялись меня убить! Эти люди - Дюпорт, Ла-
мет, Барнав - не понимают, что, если они меня убьют, диктатором их шайки
станет Робеспьер. Им бы следовало беречь меня как зеницу ока, а они раз-
давили меня своим идиотским большинством голосов; они заставили меня
проливать кровавый пот; они заставили меня испить до дна чашу горечи;
они увенчали меня терновым венцом, вложили мне в руку трость и, наконец,
распяли! Я счастлив, что претерпел муки, подобно Христу, за дело чело-
вечности... Трехцветное знамя! Как же они не видят, что это их
единственное прибежище? Что, если они прилюдно, с открытым сердцем вос-
сядут под сенью трехцветного знамени, эта сень еще, быть может, и спасет
их? Но королева не желает спасения, она желает мести; любая благоразум-
ная мысль для нее нестерпима. Единственное средство, которое я советую,
потому что оно еще может возыметь действие, вызывает у нее наибольшее
отвращение: оно состоит в том, чтобы соблюдать умеренность, быть спра-
ведливой и по мере возможности не совершать промахов. Я хотел одновре-
менно спасти монархию и свободу - неблагодарная борьба, и веду ее я
один, всеми покинутый, и против кого? Если бы против людей - это бы еще
ничего, против тигров - это бы тоже ничего, против львов - ничего, но я
сражаюсь со стихией, с морем, с набегающей волной, с наводнением! Вчера
вода доходила мне до щиколоток, сегодня уже по колено, завтра поднимется
до пояса, послезавтра захлестнет с головой... Вот смотрите, доктор, мне
следует быть с вами откровенным. Сперва меня охватило уныние, потом отв-
ращение. Я мечтал о роли третейского судьи между революцией и монархией.
Я думал, что смогу приобрести влияние на королеву как мужчина; думал,
что, если когда-нибудь она неосторожно пустится вброд через реку и пос-
кользнется, я по-мужски брошусь в воду и спасу ее. Но нет, никто и не
думал, доктор, всерьез пользоваться моей помощью; меня хотели просто ос-
лавить, лишить народного признания, погубить, уничтожить, обессилить,
обескровить. И вот теперь, доктор, я скажу вам, что бы мне следовало
сделать: умереть вовремя - это было бы для меня лучше всего; а главное -
проиграть красиво, как античный атлет, с непринужденностью подставить
шею и достойно испустить последний вздох.
И Мирабо, вновь распростершись в шезлонге, яростно укусил подушку.
Теперь Жильбер знал то, что хотел: он знал, от чего зависит жизнь и
смерть Мирабо.
- Граф, - спросил он, - что бы вы сказали, если бы завтра король
прислал справиться о вашем здоровье?
Больной передернул плечами, словно говоря: "Мне это было бы безраз-
лично!."
- Король... или королева, -добавил Жильбер.
- А что? - И Мирабо приподнялся в шезлонге.
- Я говорю, король или королева, - повторил Жильбер.
Мирабо приподнялся, опершись на руки, похожий на присевшего перед
прыжком льва, и устремил на Жильбера взгляд, пытаясь проникнуть в самую
глубину его сердца.
- Она этого не сделает, - сказал он.
- А если все-таки сделает?
- Вы думаете, - произнес Мирабо, - что она опустится так низко?
- Я ничего не думаю, я только предполагаю, строю домыслы.
- Ладно, - сказал Мирабо, - я подожду до завтрашнего вечера.
- Что вы хотите сказать?
- Понимайте мои слова в их прямом смысле, доктор, и не усматривайте в
них ничего, кроме того, что сказано. Я подожду до завтрашнего вечера.
- А что завтра вечером?
- Ну что ж, завтра вечером, если она пришлет, доктор... если, напри-
мер, придет господин Вебер, тогда вы правы, а я ошибался. Но если, нап-
ротив, он не придет, ну, тогда... тогда, значит, вы ошиблись, доктор, а
я был прав.
- Ладно, в таком случае до завтрашнего вечера. А покуда, любезный Де-
мосфен, спокойствие, отдых и никаких волнений.
- Я не встану с шезлонга.
- А этот шарф?
Жильбер указал пальцем на предмет, который первым делом привлек его
внимание в этой комнате,
Мирабо улыбнулся.
- Слово чести! - сказал он.
- Ладно, - отозвался Жильбер, - постарайтесь провести спокойную ночь,
и я за вас ручаюсь.
И он вышел.
У дверей его ждал Тайш.
- Ну что ж, дружище Тайш, твоему хозяину лучше, - сказал доктор.
Старый слуга уныло покачал головой.
- Как! - удивился Жильбер. - Ты сомневаешься в моих словах?
- Я сомневаюсь во всем, господин доктор, пока рядом с ним остается
его злой гений.
И он со вздохом пропустил Жильбера на узкую лестницу.
В углу лестничной площадки Жильбер увидел какую-то тень, которая жда-
ла, прячась под вуалью.
Заметив его, эта тень негромко вскрикнула и юркнула в дверь, которая
оставалась полуоткрытой, чтобы облегчить ей путь к отступлению, похожему
на бегство.
- Что это за женщина? - спросил Жильбер.
- Это она, - ответил Тайш.
- Кто - она?
- Женщина, которая похожа на королеву.
Жильбер второй раз испытал потрясение, услыхав одну и ту же фразу; он
сделал было два шага вперед, словно решив преследовать этот призрак, но
остановился и прошептал:
- Не может быть!
И продолжил свой путь, оставив старого слугу в отчаянии оттого, что
доктор, такой ученый человек, не попытался изгнать этого демона, которо-
го Тайш искренне считал посланцем преисподней.
Мирабо провел ночь довольно спокойно. На другой день спозаранку он
кликнул Тайша и велел отворить окна, чтобы подышать утренним воздухом.
Старого слугу беспокоило только одно - что его господин, казалось,
снедаем лихорадочным нетерпением.
Когда в ответ на его вопрос Тайш сказал, что времени еще только во-
семь часов, Мирабо отказался этому верить и потребовал, чтобы принесли
часы.
Он положил эти часы на столик рядом с собой.
- Тайш, - сказал он старому слуге, - побудьте сегодня внизу вместо
Жана, а он пускай заменит вас при мне.
- О Господи! - всполошился Тайш. - Неужто я имел несчастье не угодить
вашему сиятельству?
- Напротив, мой милый Тайш, - растроганно сказал Мирабо, - я хочу оп-
ределить тебя на сегодня в привратники именно потому, что ни на кого,
кроме тебя, не могу положиться. Всем, кто будет справляться о моем здо-
ровье, отвечай, что мне лучше, но я еще не принимаю; и только если прие-
дут от... - Мирабо промолчал, потом решился: - Только если приедут из
дворца, если приедут из Тюильри, ты впустишь посланца, слышишь? Под лю-
бым предлогом не отпускай его, покуда я с ним не поговорю. Видишь, мой
милый Тайш, удаляя тебя, я возвышаю тебя до ранга наперсника.
Тайш взял руку Мирабо и поцеловал.
- О ваше сиятельство, - сказал он, - если бы только вы сами хотели
жить!
И он вышел.
- Черт побери! - сказал Мирабо, глядя ему вслед, - это как раз самое
трудное.
В десять часов Мирабо встал и оделся не без легкого щегольства. Жан
причесал его и побрил, затем придвинул для него кресло к окну.
Из этого окна была видна улица.
При каждом стуке молотка, при каждом дребезжании колокольчика из дома
напротив можно было бы разглядеть, как из-за шторы показывается его
встревоженное лицо и пронзительный взгляд устремляется на улицу; затем
штора падала, но снова приподымалась на следующий звон колокольчика, на
следующий стук молотка.
В два часа Тайш поднялся наверх в сопровождении какого-то лакея.
Сердце Мирабо бешено забилось; лакей был без ливреи.
Мирабо сразу же предположил, что это бесцветное существо явилось от
королевы, а одето таким образом для того, чтобы не компрометировать осо-
бу, его пославшую.
Мирабо заблуждался.
- Это от господина доктора Жильбера, - сказал Тайш.
- А... - проронил Мирабо, побледнев, словно ему было двадцать лет и
вместо посланца от г-жи де Монье он увидел курьера ее дяди бальи.
- Сударь, - сказал Тайш, - этот человек от господина доктора Жильбера
и имеет к вам письмо от него, поэтому я позволил себе сделать для него
исключение из общего правила.
- И хорошо поступили, - сказал граф.
Потом он обратился к лакею:
- Письмо?
Гонец держал письмо в руках и немедля подал его графу.
Мирабо развернул его; оно состояло всего из нескольких слов:
Подайте о себе весточку. Буду у вас в одиннадцать вечера. Надеюсь
сразу же услыхать от Вас, что я был прав, а Вы заблуждались.
- Скажи своему господину, что застал меня на ногах и что я жду его
нынче вечером, - сказал Мирабо лакею. И, обратившись к Тайшу, добавил: -
Пускай этот парень уйдет от нас довольный.
Тайш сделал знак, что понял, и увел бесцветного посланца.
Шел час за часом. Колокольчик то и дело звонил, а молоток стучал. У
Мирабо перебывал весь Париж. На улицах толпились кучки простых людей,
которые, узнав новости, отличавшиеся от тех, что сообщали газеты, не же-
лали верить на слово обнадеживающим сводкам Тайша и заставляли проезжав-
шие кареты сворачивать, чтобы стук колес не беспокоил прославленного
больного.
Около пяти часов Тайш счел за благо еще раз подняться в спальню к Ми-
рабо и рассказать ему об этом.
- Ах, - сказал Мирабо, - увидав тебя, мой бедный Тайш, я уж было по-
думал, что у тебя есть для меня новости получше.
- Новости получше? - удивился Тайш. - Не представляю себе, какие но-
вости могут быть лучше подобных свидетельств любви.
- Ты прав, Тайш, - отвечал Мирабо, - а я неблагодарная тварь.
И как только за Тайшем затворилась дверь, Мирабо открыл окно.
Он вышел на балкон и в знак благодарности помахал рукой славным лю-
дям, которые встали у дома на часах, охраняя его покой.
Те узнали его, и по улице Шоссе-д'Антен из конца в конец прогремели
крики: "Да здравствует Мирабо!."
О чем думал Мирабо, пока ему воздавали эти неожиданные почести, кото-
рые при других обстоятельствах заставили бы его сердце дрогнуть от ра-
дости?
Он думал о высокомерной женщине, которой нет до него дела, и глаза
его рыскали вокруг толпившихся перед домом людей в поисках лакея в голу-
бой ливрее, идущего со стороны бульваров.
Он вернулся в комнату с тяжелым сердцем. Начинало темнеть, а он так
ничего и не увидел.
Вечер прошел так же, как день. Нетерпение Мирабо сменилось угрюмой
горечью. Его отчаявшееся сердце уже не рвалось навстречу колокольчику и
молотку. С печатью угрюмой горечи на лице он по-прежнему ждал знака вни-
мания, который был ему обещан, но так и не был им получен.
В одиннадцать дверь отворилась, и Тайш доложил о приходе доктора
Жильбера.
Тот вошел улыбаясь. Выражение лица Мирабо его перепугало.
Это лицо с точностью зеркала отражало то, что творилось в его смятен-
ной душе.
Жильбер догадался обо всем.
- Не приезжали? - спросил он.
- Откуда? - осведомился Мирабо.
- Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
- Я? Нисколько, клянусь честью!
- Из дворца от ее имени... от имени королевы?
- Ничего подобного, дорогой доктор; никто не приезжал.
- Не может быть! - вырвалось у Жильбера.
Мирабо пожал плечами.
- Наивный человеколюбец! - изрек он.
Потом, судорожным движением схватив Жильбера за руку, он спросил:
- Хотите, я расскажу вам, что вы сегодня делали, доктор?
- Я? - отозвался доктор. - Я делал, в сущности, все то же, что и в
другие дни.
- Нет, потому что в другие дни вы не ездите во дворец, а сегодня вы
там побывали; нет, потому что в другие дни вы не видитесь с королевой, а
сегодня вы с ней встречались; нет, потому что в другие дни вы не позво-
ляете себе давать ей советы, а сегодня вы подали ей совет.
- Полноте! - промолвил Жильбер.
- Поверьте, любезный доктор, я вижу все, что делалось, и слышу все,
что говорилось, словно я сам там был.
