равенство материальное или умственное; нет, вы прекрасно знаете, что то
и другое противно истинной философии и что сама природа разом разрешила
этот великий вопрос, поместив рядом с дубом иссоп, рядом с горой - низ-
кий холм, рядом с рекой - ручеек, рядом с океаном - озерцо, рядом с ге-
нием - глупость. Никакие декреты в мире не сделают Чимборасо, Гималаи
или Монблан ни на локоть ниже; никакими резолюциями, принятыми людьми,
не угасить огня, которым пылают Гомер, Данте или Шекспир. Никому не мо-
жет прийти в голову, что равенство, предписываемое законом, должно быть
материальным, физическим равенством; что с того дня, как закон будет за-
писан на скрижалях Конституции, все люди станут ростом равны Голиафу,
доблестью Сиду, а гением Вольтеру; нет, все вместе и каждый в отдельнос-
ти, мы прекрасно понимаем и должны понимать, что речь идет исключительно
об общественном равенстве. Итак, братья, что же такое общественное ра-
венство?
Равенство!
Это отмена всех наследственных привилегий, свободный доступ ко всем
занятиям, чинам, степеням; наконец, это вознаграждение заслуг, гения,
добродетели вместо наследственных благ для отдельной касты, семьи или
рода; таким образом, трон - если предположить, что трон сохранится, -
это есть, вернее, будет просто более высокий пост, который сможет занять
наиболее достойный, в то время как на более низких ступенях остановятся,
каждый согласно своим заслугам, те, кто достоин более скромных постов, и
при назначении короля, министров, советников, генералов, судей никому не
придет в голову беспокоиться о том, из какого состояния они возвысились.
Итак, королевская власть или судейская должность перестанут быть нас-
ледственным благом, передаваемым из рода в род: вместо этого - выборы.
Итак, ни в совете министров, ни в военном деле, ни в суде не будет
больше привилегий родовитым: вместо этого - способности, итак, в ис-
кусствах, науках, литературе никому никаких преимуществ, вместо этого -
соревнование. Вот что такое общественное равенство! Потом, по мере раз-
вития образования, которое будет не только бесплатно и доступно, но и
обязательно для всех, вырастет общественная мысль, и вместе с нею вырас-
тет идея равенства; вместо того чтобы стоять ногами в грязи, равенство
должно вознестись к вершинам; такая великая нация, как французы, должна
признавать лишь то равенство, которое возвышает, а не то, которое прини-
жает; принижающее равенство - это уже не равенство титанов, но равенство
разбойников, это уже не кавказская скала Прометея, а ложе Прокруста. Вот
что такое равенство!
Такое определение неизбежно должно было снискать всеобщее одобрение в
собрании людей с возвышенным складом ума, с честолюбивыми сердцами, лю-
дей, каждый из которых, за исключением немногих скромников, видел в со-
седе естественное подспорье для своего собственного будущего возвышения.
Итак: воздух огласили крики .ура!., .браво!., топанье ног, удостоверяю-
щие, что даже те - а такие люди были среди собравшихся, - кому, присту-
пив к практике, суждено было воплотить равенство совсем иначе, чем пони-
мал его Калиостро, теперь, в теории, соглашались с толкованием, которое
дал равенству могучий и удивительный гений, которого они себе избрали
вождем.
Но Калиостро, становясь все горячее, все вдохновеннее, все великолеп-
нее, по мере того как углублялась тема его речи, снова потребовал тишины
и продолжал голосом, в котором не заметно было ни малейшей усталости, ни
тени нерешительности.
- Братья, - сказал он, - мы с вами подошли к третьему слову девиза, к
тому, для постижения которого людям потребуется больше всего времени, и,
несомненно, именно по этой причине великий творец цивилизации поставил
его на последнее место. Братья, мы с вами пришли к братству.
Братство!
Великое слово - если понять его правильно! Возвышенное слово - если
верно его объяснить! Боже меня сохрани обвинить в недобросовестности то-
го, кто, ошибившись в масштабах этого слова, воспримет его в буквальном
смысле и отнесет к обитателям деревни, гражданам города, населению коро-
левства. Нет, братья, нет, это будет простое недомыслие. Пожалеем тех,
кто слаб умом, постараемся стряхнуть с наших ног свинцовые сандалии пос-
редственности, расправим наши крылья и воспарим над вульгарными идеями.
Когда Сатана хотел ввести Иисуса в искушение, он перенес его на самую
высокую гору, с вершины которой мог показать ему все царства земли, а не
на башню Назарета, откуда можно было разглядеть разве что несколько ни-
щих деревушек Иудеи. Братья, понятие братства следует относить не к го-
роду и даже не к королевству, его следует распространить на весь мир.
Братья, придет день, когда слово, представляющееся нам священным, - ро-
дина или другое слово, которое мы считаем святым, - нация - исчезнут,
как театральный занавес, который падает лишь на короткое время, чтобы
художники и рабочие сцены успели приготовить необозримые дали и необъят-
ные горизонты. Братья, придет день, когда люди, уже покорившие землю и
воду, покорят огонь и воздух; когда они запрягут огненными скакунами не
только самое мысль, но и материю; когда ветры, что ныне служат лишь не-
покорным вестниками бурь, превратятся в разумных и послушных посланцев
цивилизации. Братья, придет в конце концов день, когда народы благодаря
этим наземным и воздушным средствам сообщения, против которых бессильны
будут короли, поймут, что они связаны друг с другом перенесенными стра-
даниями, поймут, что короли, которые влагали им в руки оружие и толкали
их на взаимное истребление, слали их вовсе не на подвиг, как они уверя-
ли, но на братоубийство, и отныне им придется дать потомству отчет в
каждой капле крови, пролитой самым низшим из великой семьи человеческой.
Тогда, братья, вы увидите великолепное зрелище, разыгрывающееся перед
лицом Господа; все выдуманные границы исчезнут, все искусственные пере-
городки будут сметены; реки перестанут быть преградами, горы - пре-
пятствиями; народы с противоположных берегов рек протянут друг другу ру-
ки, а на каждой горной вершине воздвигнется алтарь - алтарь братства.
Братья! Братья! Братья! Я говорю вам, что это и есть истинно апос-
тольское братство. Христос умер не только во искупление назареян, Хрис-
тос умер ради всех народов на земле. Поэтому не приписывайте этого деви-
за - свобода, равенство, братство - исключительно Франции, начертайте
его на хоругви всего человечества как всемирный девиз... А теперь сту-
пайте, братья: работа, предстоящая вам, так велика, что, через какую бы
долину слез или крови ни пришлось вам идти, потомки позавидуют вам, ис-
полнителям священной миссии, и, как те крестоносцы, что, сменяя друг
друга, становились все многочисленнее и все упорнее спешили вперед по
пути к святым местам, так и они не остановятся, хотя нередко им придется
искать дорогу по белым костям их отцов. Мужайтесь, апостолы! Мужайтесь,
пилигримы! Мужайтесь, солдаты!.. Апостолы, проповедуйте! Пилигримы, ша-
гайте! Солдаты, боритесь!
Калиостро остановился, но лишь потому, что его прервали аплодисменты,
возгласы .браво., крики энтузиазма.
Трижды они стихали и снова раздавались с новой силой, бушуя под сво-
дами крипты, подобно подземной буре.
Тут шестеро людей в масках один за другим склонились перед Калиостро,
поцеловали ему руку и удалились.
Потом каждый из братьев в свой черед поклонился, подойдя к помосту, с
которого, подобно новому Петру Пустыннику, новый апостол только что про-
возгласил крестовый поход во имя свободы; затем они удалились, повторяя
роковой девиз: Lilia pedibus destrue.
С уходом последнего погасла лампа.
И Калиостро остался один, погребенный в недрах земли, затерянный в
тишине и во тьме, похожий на тех индийских богов, в чьи тайны он, по
собственным его утверждениям, был посвящен еще две тысячи лет тому на-
зад.
XLIV
ЖЕНЩИНЫ И ЦВЕТЫ
Через несколько месяцев после событий, о которых мы сейчас рассказа-
ли, а именно в конце марта 1791 года, по дороге из Аржантея в Безон мча-
лась карета; на четверть лье не доезжая до города она свернула, подкати-
ла к замку Маре, ворота которого распахнулись перед ней, и остановилась
в конце второго двора, у первой ступеньки крыльца.
Часы на фронтоне здания показывали восемь утра.
Старый слуга, который, по всей видимости, с нетерпением ждал прибытия
экипажа, бросился к дверце, открыл ее, и на ступеньки спрыгнул человек,
с головы до пят одетый в черное.
- Наконец-то вы здесь, господин Жильбер! - произнес лакей.
- Что случилось, мой бедный Тайш? - спросил доктор.
- Увы, сударь, сейчас увидите, - отвечал слуга.
Он пошел впереди, провел доктора через бильярдную, где еще горели все
лампы, зажженные, вероятно, поздней ночью, потом через столовую, где от-
купоренные бутылки, фрукты и пирожные на уставленном цветами столе сви-
детельствовали о том, что ужин накануне затянулся позже обычного.
Жильбер метнул горестный взгляд на этот разор, доказывавший ему, как
небрежно исполнялись его предписания; потом, со вздохом пожав плечами,
он стал подниматься по лестнице, которая вела в спальню Мирабо, располо-
женную во втором этаже.
- Ваше сиятельство, - сказал слуга, первым входя в спальню, - приехал
доктор Жильбер.
- Доктор? С какой стати? - отозвался Мирабо. - Вы послали за доктором
из-за подобной глупости?
- Какая уж там глупость, - прошептал бедный Тайш, - да поглядите са-
ми, сударь.
- Право же, доктор, - воскликнул Мирабо, приподнявшись в постели, -
мне очень жаль, что вас потревожили, не спросясь меня.
- Прежде всего, любезный граф, предоставить мне случай с вами пови-
даться отнюдь не значит меня потревожить; вы знаете, что я пользую
только нескольких друзей и уж им-то я принадлежу безраздельно. Но
все-таки что случилось? И прошу вас, ничего не утаивайте от медицины!
Тайш, раздвиньте шторы и отворите окна.
Тайш повиновался, в спальню Мирабо, доныне тонувшую в полумраке, хлы-
нул свет, и доктору стали видны перемены, которые произошли во всем об-
лике прославленного оратора за тот месяц, что они не виделись.
- Ну и ну! - невольно вырвалось у него.
- Да, - сказал Мирабо, - я переменился, не правда ли? Сейчас объясню
вам, почему это произошло.
Жильбер печально улыбнулся, но, поскольку разумный врач всегда извле-
кает пользу из того, что говорит ему пациент, будь то правда или неправ-
да, он приготовился слушать.
- Вы знаете, - продолжал Мирабо, - какой вопрос вчера дебатировался?
- Да, о рудниках.
- Этот вопрос еще мало изучен, в него еще почти не успели вникнуть;
не совсем ясны интересы владельцев и правительства. К тому же в этом
вопросе был кровно заинтересован граф де Ламарк, мой близкий друг: от
этого вопроса зависит половина его состояния; его кошелек, милый доктор,
всегда был открыт для меня; нужно быть благородным. Я пять раз брал сло-
во, верней, пять раз бросался в атаку; последняя атака обратила врагов в
бегство, но я был еле жив. Тем не менее, вернувшись домой, я решил отп-
раздновать победу. К ужину было приглашено несколько друзей; мы смеялись
и болтали до трех часов утра; в три легли спать; в пять у меня начались
кишечные колики; от боли я кричал как сумасшедший, Тайш перетрусил и
послал за вами. Теперь вы так же осведомлены обо всем, как я. Вот вам
мой пульс, вот язык, я мучаюсь, как грешник в аду! Выручайте меня, если
сможете, а сам я предупреждаю вас, что ни во что больше не вмешиваюсь.
Такой искусный врач, как Жильбер, не мог не понять и без помощи
пульса и языка, что положение Мирабо весьма тяжелое. Больной едва не за-
дыхался, дышал с трудом, лицо у него отекло из-за задержки кровообраще-
ния в легких; он жаловался на холод в конечностях, и время от времени
жестокий приступ боли исторгал у него то вздохи, то стоны.
