На языке Федора Ивановича вертелся убийственный вопрос:
первый эксперимент отрицает связь между подвоем и привоем, а
второй подтверждает -- как понять? "Не будем вдаваться в такие
тонкости", -- сказал он себе. Все двинулись дальше вдоль
стеллажа, останавливаясь около каждого нового ящика или горшка.
Комиссия в молчании осмотрела стебли табака я петунии, привитые
на картофеле. Федор Иванович не стал подкапывать, он знал уже:
и там были клубни. Здесь под мичуринской маской зрел хороший
"финн-чек" для академика Рядно. Правда, псе зависит от того,
как подать. Но подавай не подавай, а дело сделано чисто, сама
природа говорит в их пользу.
-- И тут уже ягоды завязались, -- рассеянно сказал Федор
Иванович, остановившись перед какой-то очередной прививкой.
-- Это Сашины работы, -- заметил Стригалев. Высокий, он
говорил как будто под самым коньком оранжереи. -- Давай, Саша,
докладывай.
Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок,
с узким лицом и прямыми соломенного цвета волосами, словно бы
причесанный старинным деревянным гребнем.
-- Здесь мы прививали картофель на черный паслен и на
дурман, -- сказал он, поднимая на Федора Ивановича смелые серые
глаза. -- С той же целью -- расшатывание наследственной основы.
Прививки, по-моему, хорошо удались...
-- Это наш Саша Жуков, -- заметил Стригален, кладя ему
руку на плечо. -- Наш активист. Студент четвертого курса. Папа
у него знаменитый сталевар. Ударник.
-- Где же это ты, сынок, так набазурился прививать? --
спросил Цвях. Все заулыбались.
-- У Ивана Ильича набазурился, -- ответил Саша.
-- Хорошо бы исследовать эти ягоды на гиосциамин, --
сказал Федор Иванович. -- Ведь у дурмана все части содержат
этот алкалоид. По нашей теории, он должен быть и в этих
ягодах...
Саша оглянулся на Стригалева.
-- Ну, раз теория... -- сказал тот, встретившись взглядом
с московским ревизором, от которого ничего не скрыть.
"Не зря Касьян к нему прицепился", -- подумал Федор
Иванович. Сильно обеспокоенный, он осматривал выставленные
перед ним растения, читая по ним всю потайную и хитроумную
тактику не сдавшегося борца. И только кивал, одобряя хорошо,
чисто выполненные прививки и как бы не замечая подвоха. Один
только раз он как бы проснулся, услышав знакомую фамилию.
-- Шамкова, -- прозвучал около него глубокий, крадущийся
голос. Потом протяжный вздох. -- Анжела... -- Как будто с ним
знакомились на танцах.
-- Пожалуйста, что у вас? -- кратко сказал он, бросив на
нее мгновенный острый взгляд.
Она была крупная, с маленькой головой, туго обтянутой
желто-белыми волосами, красный перстень горел на нежнейших
пальцах с бледным маникюром. "Как же ты копаешься в земле?" --
подумал Федор Иванович. Он бегло осмотрел какие-то выращенные
ею гибриды, отметил в блокноте, что работа дельная, бьет в ту
же точку, что и остальные, и перешел дальше.
Здесь, выставив, как на рынке, плоды своей работы, стояла
Елена Владимировна -- в халатике и в очках.
-- Что продаетя? -- спросил Цвях, подходя.
-- Пожалуйста, -- сказала она с легким поклоном
и подвинула вперед несколько горшков. -- Продаем картошку.
Вот дикари "Солянум пунэ", "Солянум гибберулезум" и "Солянум
Шиккии". Все привиты на томаты, у всех завязались ягоды от
пыльцы культурных сортов.
-- Интересный товар, -- сказал Цвях.
-- Ну, как с катапультой? -- спросила она, прямо взглянув
на Федора Ивановича.
Он отвечал с прохладным и проницательным взглядом
тициановского Христа, которому фарисей предложил динарий:
-- Катапульта -- хорошее средство для выхода из аварийной
ситуации.
-- Он вчера говорил мне это слово, -- сказал Цвях.
-- Он всем его говорит, -- заметила она.
-- Сами прививаете? -- спросил Федор Иванович.
-- Вот этими инструментами, -- она показала маленькие,
почти детские руки с корявыми ноготками земледельца. Федор
Иванович вспомнил руки Анжелы Шамковой. Да, природа не зря
трудилась, создавая руки, и целью ее был не только хватательный
инструмент, но и сигнализатор, -- как сказал бы технарь.
-- Чистая работа, -- сказал он, оглядывая привитые кусты.
И вдруг запнулся. -- А что вот эт-то такое? -- почти рванувшись
вперед, он озабоченно указал на стоящий поодаль горшок со
странным одиноким стеблем. Стебель был одет несколькими ярусами
крупных листьев и был похож на этажерку. -- Я что-то не
узнаю... Это картошка?
-- Это мой "Солянум Контумакс", -- раздался над его
головой голос Стригалева. -- Я поставил его подальше от
комиссии, но разве от вас что-нибудь скроешь...
-- От него? -- с восторгом сказал Цвях. -- От него ничего
не скроешь!
-- Видите ли, -- Стригалев вышел вперед. -- Я никак не
могу преодолеть его стерильность по отношению к культурным
сортам... Не завязывает ягод.
-- Какой-то странный "Контумакс", -- сказал Федор
Иванович. -- Я же знаю этот вид. У вашего весь габитус крупнее.
Чем вы его кормили?
-- Хорошо накормишь, он и вырастет, -- примирительно
вставил беспечный Цвях.
-- Вообще-то вы замахнулись, -- недоверчиво проговорил
Федор Иванович. -- До сих пор, по-моему, никому еще не
удавалось получить ягоды от такого скрещивания. Одно время
иностранные журналы, -- он обернулся к Цвяху, -- были полны
сообщении о попытках ввести этого дикаря в скрещивание. Потом
все затихло, и мировая наука подняла руки вверх. И отступились.
По-моему, все -- я правильно говорю? -- это уже был вопрос к
Стригалеву.
-- Вообще-то так и есть, -- пробормотал Иван Ильич, глядя
в сторону. -- Но вот мы... Советская наука в нашем лице
надеется все же найти...
-- Этот эксперимент... Такая попытка -- ив такой скромной
тени...
Спохватившись, повинуясь отдаленному голосу, Федор
Иванович умолк. Отвернулся, оставил это странное растение в
покое. Пора было заканчивать затянувшийся осмотр.
-- Елена Владимировна, Иван Ильич, -- сказал он,
оглянувшись, как будто посмотрел -- нет ли посторонних. --
Возраст ваших растений месяца четыре, а то и пять. Когда у нас
кончилась сессия академии? Двадцать дней назад. Я должен с
удовлетворением... Хотя и не без удивления... отметить, -- он
не удержался и широко улыбнулся, -- должен отметить, что ваша
перестройка в верном направлении началась за полгода до того,
как на сессии прозвучал призыв к перестройке. Это делает вам
честь, но не всем может быть понятно. Теоретические позиции
ваши многим ясны. Готовясь к этой ревизии, я пролистал
некоторые журналы... По-моему, еще за месяц до сессии Иван
Ильич выступал...
Цвях в восторге больно толкнул его в бок: давай жми!
Стригалев молчал. Елена Владимировна, порозовев, смотрела в
упор. Аспиранты оцепенели, ждали удара.
"Играешь, ласково прикасаешься к питающим трубкам", --
Федор Иванович вдруг вспомнил разговор с Вонлярлярским.
-- В общем, будем считать, что проверка ваших работ дала
положительные результаты. -- И став совсем непроницаемым, он
повернулся к выходу.
"Что со мной случилось? -- думал он, идя между стеллажами.
-- Будь это месяц назад, я бы вцепился и начал разматывать
клубок..."
Они обедали за тем же столом.
-- Крепко берешь, -- сказал ему Цвях. -- Я прямо помер от
страха, когда ты их за глотку взял. В общем, ты правильно
сделал, что отпустил. Ребята-то хорошие...
А когда вышли к лавке покурить, там уже сидели
Стригалев и Елена Владимировна.
-- Ну как, сварили вчера борщ? -- спросил Федор Иванович,
прямо взглянув ей в лицо.
-- Еще какой! Из прекрасной говядины и свежих овощей. На
три дня.
-- Надо зайти завтра к ней, пообедать...
-- Я пошел, -- сказал Стригалев, поднимаясь.
-- И я с тобой, -- поднялся и Цвях. -- Пусть молодые
побеседуют...
IV
Они ушли, не оглядываясь. И тогда поднялась Елена
Владимировна, прошлась, остановилась и носком туфли описала
вокруг себя нерешительную кривую.
-- Ну, что? Займемся ботаникой?
-- Не знаю, поможет ли мне сегодня природа, -- но он все
же встал.
Они прошли в молчании до калитки, и когда миновали ее и
перед ними открылись поля, она, плотно сжав губы, вопросительно
посмотрела на него.
-- Я обижен, огорчен и не знаю, как выйти из этого
состояния, -- сказал он.
Елена Владимировна молчала.
-- Менее чем за сутки вы обманули меня три раза, -- он
благосклонно и холодно смотрел на нее. Она только ниже опустила
голову.
-- Вчера, -- продолжал он, -- вы вовсе не прогуляться
пошли со мной, а на разведку относительно сухарей. Боюсь, что и
сегодня у вас есть боевое задание...
-- Есть и сегодня, -- сказала она, тряхнув головой от
смущения. -- Но я и без задания пошла бы...
-- Относительно этого задания. Вы все хотите узнать о том,
как комиссия отнеслась к этим вашим, шитым белыми нитками
мичуринским работам. Ну, во-первых, они все-таки похожи на
хорошие мичуринские работы. Во-вторых, все это вполне можно
принять за рвение: вы стремитесь ответить делом на призыв
сессии: Цвях так и понял. А в-третьих, вы знаете, что я
догадался, что дело обстоит совсем не так... Но я не брошусь,
подобно гончему псу, по горячим следам. Мне не нравятся эти
приказы министра Кафтанова. Я считаю их ударом по науке. Если
бы была подлинная дискуссия без ласкового перебирания в руках у
начальства наших питательных трубок... Вы знаете, о каких
трубках я говорю?
Она кивнула.
-- ...я, может, и полез бы в таком случае, при таких
условиях, копаться поглубже в ваших прививкам. Но я уже сильно
обжегся лет семнадцать назад на поисках правды. Я искал с
закрытыми глазами... Теперь я тоже ищу. Но все время поглядываю
на компас.
Высказав это, Федор Иванович остановился и так же холодно
и благосклонно посмотрел на нее.
-- Так что боевое задание ваше мы можем считать
выполненным. Вы мне теперь можете сказать: не провожайте меня
дальше, я иду жарить для Тумановой котлеты де-воляй. Я не пойду
дальше, пока вы мне не скажете, почему вы в ответ на мою
откровенность, в которой вы не сомневались, три раза -- три
раза! -- солгали мне.
-- Ну что ж, скажу, -- ответила Елена Владимировна и,
нагнувшись, на ходу сорвала травинку. -- У меня, дорогой Федор
Иванович, тоже есть своя завиральная идея. Я тоже не раз в
жизни обжигалась, и предчувствую, что самое большое пламя
впереди. У нас так много подлости... В прошлом году ехала в
трамвае и потеряла билет. Билет стоит пятнадцать копеек.
Казалось бы, возьми молча рубль штрафу и все. Так нет -- все
помешались на воспитании. Ваш академик воспитывает картошку, а
эти -- взрослых людей. Воспитывают на каждом шагу. Контролеры
-- молодые, все студенты, поймали меня и увели к себе в
какую-то каморку. Допрашивали, фотографировали -- и все с
идиотской радостью, как будто счастливы, что я им попалась и
что им разрешили меня терзать. Никаких доводов, никаких просьб
о пощаде не слышали. А потом развесили свои "Не проходите мимо"
по всему городу и в трамваях, и там я висела с пьяницами и
хулиганами, в качестве "злостного зайца". Как вашу черную
собачку гоняли. И билет ведь нашла потом, пошла к ним. Их
начальник -- тоже студент, в прыщах весь -- только смеялся:
"Во-от чепуха какая!". У нас в институте тоже есть свои
любители воспитывать, -- голос Елены Владимировны начал
дрожать. -- Один раз я опоздала минуты на три. И вдруг через
неделю смотрю -- висит "Не проходите мимо", и там я.
