Владимир Дудинцев.
Белые одежды
Три интервью с Владимиром Дудинцевым
Владимир Дудинцев. Добро не должно отступать
Труд, 26.08.1989.
-- Владимир Дмитриевич, десятилетиями мы уповали на то.
что социалистический образ жизни сформирует гармонически
развитую личность. Но вот на восьмом десятке существования
нашего государства с горечью обнаружили, что общество наше
далеко от идеала, что выросло поколение, для которого
характерны инертность, безверие... Причины социальных
деформаций исследуются достаточно глубоко, а вот почему
произошли такие глубинные изменения психологического порядка,
остается как бы "за рамками" вопроса.
-- На мой взгляд, сама формула, которой мы оперировали
десятилетиями -- "формирование личности под влиянием
обстоятельств", -- неправомерна. Условия бытия характер не
формируют, они как бы задают некий проверочный тест для
проявления "предзаданных" в человеке качеств...
В 17-м году свершилась революция. и весь наш народ --
позволю себе такую метафору -- как бы высадился на новый
общественный остров, доселе необитаемый. Что же получилось?
Одни (об этом я пишу в романе "Белые одежды") стали
"парашютистами", заброшенными из разрушенного мира в условия
советской действительности. Сидящий в их душах предприниматель
и эгоист огляделся вокруг и увидел, что здесь тоже можно жить,
если принять новые "условия игры". И глубоко скрыв свое
истинное начало, он стал кричать вместе со всеми: "Да
здравствует мировая революция!" А поскольку, маскируя
неискренность, кричал он громче и выразительнее многих, то
быстро пошел вверх, занял руководящий пост и стал бороться за
свое личное безбедное существование...
Были и другие люди -- честные, искренние, революционные
идеалисты. Они опознали в своей среде "парашютистов" и стали
предпринимать попытки к их изобличению, за что первыми и
поплатились жизнью. Как "враги народа".
Так что говорить об условиях жизни, формирующих человека,
представляется мне в принципе неверным. У нас была среда
лабораторно стерильная, существовал "железный занавес", никого
не выпускали за границу и весьма неохотно принимали гостей
"оттуда". Влияние среды на всех было однородным, а люди
рождались разные. Все мы, как витязь на распутье, стоим перед
белым камнем. И человек выбирает свою дорогу. В одном и том же
времени появились правдолюб Рютин и палач Берия, борец за права
человека Сахаров и казнокрад Щелоков... Я беру полярные типы,
но шкала человеческих сознаний чрезвычайно разнообразна.
-- Все мы прожили значительный кусок жизни в годы застоя,
и большинство из нас -- не лучшим образом. Сейчас мы говорим:
давайте судить людей не по их прошлым деяниям, а по тому, как
они сегодня относятся к перестройке. Но ведь и в нынешней
ситуации можно подстроиться и предпринимать усилия, которые
внешне работают на перестройку, а на самом деле -- на личный
результат. То есть личина новая, суть -- прежняя.
-- Давайте конкретно. Вот я читаю в газетах про гибель
Арала, Волги, Ладожского озера. Я не знаю, как все там
происходило, но то, что это дело рук "парашютистов",--для меня
очевидно. Именно они кричали лозунги текущего дня. И у каждого
из них был свой маленький личный план. Я сам присутствовал при
таких разговорах: сначала, говорили они, надо получить
"почешник" (принятое в их среде название ордена знак Почета),
потом "трудягу" (орден Трудового Красного Знамени), потом
"лобана" (орден Ленина), потом "звезду". Поэтому седовласые
академики послушно выбирали рекомендованного ЦК Лысенко,
поэтому давали нужные высшему руководству "научные" заключения.
Поэтому министры строили не то, что нужно было народу, а то,
что не противоречило их личным интересам. Революция не
профильтровала человеческие души, не устранила главный вирус,
свободно проходящий через самые тонкие фильтры: жажду личных
благ.
А теперь обратимся к человеку, не принимавшему тех
лозунгов, которые звучали с трибуны, и тех требований, которые
предъявляли вожди. Но для того чтобы сохранить свой мирок
благополучия, он тоже был маленьким "парашютистом". Я сам
сначала аплодировал Крыленко, читавшему лекции у нас в
юридическом институте, а потом -- оратору, который, взойдя на
трибуну, сказал, что Крыленко "враг народа" и его надо
расстрелять. Но, правда, должен отметить, что вера моя не была
абсолютной. Я уже был достаточно сведущим в юриспруденции,
чтобы не выносить приговор, не выслушав свидетелей, самого
Крыленко, не познакомившись с доказательствами. И все-таки --
аплодировал... Значит, во мне, двадцатилетнем, элемент
фарисейства уже присутствовал. И вот такой человек, не
приемлющий тирании, но слабый характером, может воспринять
перестройку. как глоток кислорода, который позволит ему прожить
остаток жизни, не стыдясь самого себя. Что касается
"парашютистов", сменивших обличье, то тут, на мой взгляд,
возможен только один экзамен -- дело...
-- Вы называете "парашютистами" людей, которые не
восприняли и не могли воспринять идеи революции, а успешно под
них подладились. Но герой "Белых одежд" Дежкин тоже выглядит
парашютистом. Он ведет себя, кан разведчик в тылу врага...
-- Совершенно верно. Дежкин -- агент добра, заброшенный в
лагерь зла "с заданием" это зло победить. Он огляделся
направо-налево, понял, как надо себя вести, и надел поверх
своих "белых одежд" маскировочный костюм парашютиста.
-- Наше читательское сознание более привычно к образу
литературного героя, который борется с поднятым забралом. Как
это делал Лопаткин из "Не хлебом единым". Чем объяснить, что
два ваших героя, имея благородную цель, выбрали столь разные
способы ее достижения?
-- Между написанием этих романов пролегли годы. И я понял:
для того чтобы лопаткины сумели победить, они должны стать
дежкиными. То есть в определенной социальной ситуации от
человека, поставившего перед собой общественно значимую цель,
требуется не только смелость, но и умение правильно, с толком
вести борьбу. Если бы Дежкин выступил публично в защиту
научного открытия, репрессивная машина, уже набравшая обороты,
просто смяла бы его. А изобрази я такого смельчака одолевшим
систему, его победа выглядела бы фальшивой, запрограммированной
волею писательского ума, а не продиктованной реальной
действительностью.
-- В одном из своих интервью вы сказали, что верите в силу
примера. Но для этого необходимо, чтобы пример был, как
минимум, людьми узнан. А Дежкин, нарядившись в маскхалат.
слился с окружающими.
-- Но ведь его распознали Леночка Блажко, Женя Бабич,
Цвях. Для многих же Дежкин действительно оставался сподвижником
Рядно в его черных делах. Видимо, такова была судьба многих
борцов за правое дело в то жестокое время.
Вообще, поступки, достойные подражания, бывают двух видов.
Первый -- призывающий к расчетливой, умной, скрытой борьбе со
злом, к маскировке. А есть героика открытая, зовущая к
сиюминутному подражанию. Подвиг, который продемонстрировал
генерал Раевский у Толстого, кода в решающем бою для
воодушевления солдат вывел на редут двух своих сыновей. И это
-- огромной важности поступок. Но возникает опасность, что
добро погибнет, не успев сделать свою полезную, необходимую
работу. Нужно точно просчитывать соотношение выигрыша и
проигрыша...
-- Но согласитесь, Владимир Дмитриевич, если мы все станем
прагматиками, в нашей жизни сильно поубавится благородства
бескорыстия, других очень ценных человеческих качеств.
страстей...
-- Разве человек, вступивший в тайный поединок с
неправедной властью, не благороден, не бескорыстен? И разве так
уж редки случаи, когда необдуманные поступки, какими бы
высокими идеями они ни были продиктованы, влекут за собой массу
непредвиденных последствий?
Помню, когда я написал "Не хлебом единым", роман вызвал
мощную волну народного отклика. В Центральном Доме литераторов
состоялось обсуждение романа. В зале сидели даже на полу. Но
несколько кресел в первом ряду оставались незанятыми. Потом
появились солидные люди, которым бравые ребята расчищали
дорогу. Они сели в эти кресла, вынули блокноты, ручки с
золотыми перьями и приготовились слушать. Для человека,
имеющего глаза и уши, этой картины было достаточно для того,
чтобы в его душе зазвучал сигнал тревоги, призывавший к
максимальной осторожности.
На трибуну один за другим выходили Тендряков, Овечкин,
Каверин, Вс. Иванов, Михалков. И все они говорили, что "Не
хлебом единым" -- партийный роман, и критичность его выработана
XX съездом. Хотя прекрасно знали, что писался он задолго до
съезда. Сидящие впереди одобрительно кивали головой: правильно,
мол, хорошо. И вдруг на трибуну вышел горячо любимый мною
Константин Георгиевич Паустовский и сказал примерно следующее:
роман, безусловно, хорош, но съезд тут ни при чем, да это и
неважно, а главное -- как верно схвачен тип Дроздова (главный
противник Лопаткина.-- Т. К.), в них-то, дроздовых, все зло и
заключено... Молодежь, сидящая на галерке и скроенная по той
мерке, что вы мне предлагаете, подняла одобрительный шум. Люди
из первого ряда лихорадочно заработали перьями.
А в это время в "Роман-газете", уже набранный, лежал "Не
хлебом единым", не хватало только подписи для выхода в свет. И
тогда два с половиной миллиона читателей смогли бы сопоставить
клевету, которая вскоре хлынула с газетных полос, с текстом и
спросить: где же тут очернительство? Где ненависть к Родине?
Тактически, стратегически было важно, чтобы роман опубликовали.
И я, и Симонов это понимали. Поэтому Константин Михайлович,
сидевший рядом со мной в президиуме, посоветовал мне выступить
и попробовать погасить этот страшный эффект. Что я и сделал,
подтвердив версию о благотворном влиянии съезда на мое
творчество. Ну, тут уж молодые люди с галерки засвистели,
закричали: "И это ты, Дудинцев?!"
А дальше случилось совсем уж непредвиденное. Вообще,
должен отметить, что, когда политические события достигают
своей высшей остроты, особенно свирепствует случайность.
Непознаваемая закономерность, и от государственных деятелей а
такие моменты требуется повышен. наг бдительность и
осторожность (это, если хотите, тактическая рекомендация). В
моем же случае произошло вот что: умер директор Гослитиздата
Котов И до назначения преемника выход романа приостановили. За
это время блокноты были пущены в ход, началась дикая реакция на
события в ЦДЛ. Роман запретили. Был наказан и Симонов Вот к
чему привела выходка крыловского медведя, из лучших вроде бы
побуждений убившего комара на лбу пустынника при помощи
булыжника. Нельзя быть медведем, когда вторгаешься в область
политики, тем более во времена острейших общественных
катаклизмов.
-- И после печальной истории с "Не хлебом единым" вы
"залегли на дно"?
-- Я не считаю эту позицию позорной...
-- Я тоже. Но хочу понять. почему вы ее выбрали.
-- Такая манера поведения вызвана специфической структурой
моей души, если хотите -- детской структурой. Я ухожу не от
политики, а от напрасных криков и жертв. Прошу меня правильно
понять: я себе совершенно не нужен Если моя детская душа,
автоматически работая, предостерегает от участия в "драке" или
наоборот -- толкает меня в гущу свалки, то речь идет о моем
