обоих сортов... Последние стали в большинстве похожи на клубни
сорта "Желтушка"...
-- Это я все читал в вашей статье, -- сказал Федор
Иванович и умолк, медленно краснея. Помолчав, спросил: -- То
есть, вы хотите доказать, что если мать блондинка, а отец
брюнет, то не только их дитя будет черноволосым, но и у матери
глаза и волосы должны в ходе беременности почернеть... Таких
случаев наука еще не знает. Следующей весной вы, наверно,
повторите ваш эксперимент?
-- Зачем? -- оскорбленно, но сдержанно передернул тонкими
девичьими бровями Краснов. -- Я уже другой запланировал.
-- А известно ли вам, товарищ Краснов, что картофель не
перекрестное, а самоопыляющееся растение? Вы же вуз кончали!
Пыльце вашей "Желтушки" здесь нечего делать. Это вы
представляете себе? Да она и не перелетит через дорогу!
Краснов, странно улыбаясь маленьким ротиком, глядел в
сторону. Федор Иванович, окинув его фигуру быстрым взглядом,
невольно задержался на громадном красно-фиолетовом кулаке,
который двигался внизу, как самостоятельное живое существо.
"Что он там делает?" -- подумал Федор Иванович и сразу увидел
стиснутый в кулаке теннисный мяч. "Ага, он тренирует кулак", --
осенила догадка. Шевельнув бровью, он покачал головой.
-- Товарищ Краснов! Я вижу, вы не согласны. Но вы должны
это знать -- картофель не ветроопыляемое растение. У него
пыльца не как у злаков, не может летать. Она тяжелая, как
крахмал. И устройство пыльников -- они никогда не раскрываются
полностью. Там есть такая маленькая пора -- и через нее пыльца
просыпается по мере созревания, прямо на собственное рыльце.
Понаблюдайте, насекомые не посещают цветков картофеля -- там
нечего брать. И не потому, что пыльца какая-нибудь невкусная. Я
сам, еще студентом... Останется, бывало, в пробирке лишняя
пыльца картошки -- высыпал ее на прилетную доску в улье. Пчелы
мигом всю подбирали! Поняли? То, что вы говорите, физически
невозможно: тяжелая пыльца, если не прилипнет к рыльцу, отвесно
падает на землю. Слава богу, очень рад, что не могу назвать ваш
опыт каким-нибудь таким словом... Здесь, к счастью, просто
полное незнание того, с чем имеешь дело. Ох, ох, товарищи...
Что это -- два часа? Нет, на сегодня я уже мертвец...
-- Продолжим завтра? -- сказал Цвях.
-- Вот именно, -- странно мигая одним глазом, шевеля
гибкой бровью, Федор Иванович пошел из оранжереи. Цвях еле
поспевал за ним.
-- Уж больно ты их... Без снисхождения. Касьяну не
понравится. Что это с тобой?
-- Но почему он напечатал их статьи в своем журнале! --
Федор Иванович остановился. -- Почему Касьян их напечатал!
-- Ладно, Федя, хватит правду искать. Пошли в столовую.
В столовой Федор Иванович сел за какой-то стол, чем-то
закусывал, что-то брал ложкой из тарелки и все смотрел куда-то
сквозь стены. Он не видел, что через стол от него прошли и сели
Стригалев с Еленой Владимировной и несколько аспирантов. Лена
что-то крикнула, и Цвях ответил, а он только оглянулся на них,
ничего не понимая.
-- Произвели они, однако, на тебя впечатление, -- заметил
Цвях, принимаясь за лапшевник.
Пообедав, они сели на лавку около столовой и закурили.
-- Что будем сейчас делать? -- спросил Цвях.
-- Я прогуляюсь часок.
-- А я по старой испытанной привычке пойду лягу поспать.
Лапша человека вяжеть, он набухнеть и спать ляжеть.
И как только Цвях скрылся за воротами учхоза, из столовой
быстро вышла Елена Владимировна, Федор Иванович в это время
подобрал около лавки лежавшего на спине красивого
жука-скрипуна. Его облепили муравьи и уже раскидывали умишками,
как бы начать его заживо жрать. Федор Иванович старательно
обдул муравьев. А думал о Стригалеве. "Хорошо, что отложили на
завтра", -- думал он, рассматривая жука. Это Рыл большой узкий
жук с живыми черными глазами, с длинными усами, похожий на
интеллигентного дореволюционного авиатора в черном жилете из
блестящего шелка, застегнутом доверху. А сюртук на нем был
темно-серый, в мелкую светлую крапинку.
-- Можно около вас сесть? -- спросила Елена Владимировна,
садясь. -- Что вы тут делаете? Ого, кто у вас!
-- Вот видите, жук... Скрипун.
Налюбовавшись, Федор Иванович осторожно посадил жука на
землю, и "авиатор" бросился наутек, взмахивая ногами, как
тростью, и не теряя осанки.
-- Как вам наши генетики и селекционеры?
-- Выше всяких похвал. Чудеса!
-- Какие у вас планы на сегодня? -- она нагнулась и
пальцем провела на земле дугу.
Он вопросительно посмотрел.
-- Вы не слышали вопроса? -- спросила она.
-- Я ответил пантомимой.
-- А вы словами ответьте. И по существу.
-- Сейчас я пойду куда-нибудь. Только природе страданья
незримые духа дано врачевать.
-- Давайте врачевать вместе. Я покажу вам наши поля.
-- Давайте, -- сказал Федор Иванович ленивым голосом.
Она взглянула на него удивленно.
-- Может, подождем Ивана Ильича? -- спросил он.
-- Иван Ильич уже ушел, -- она еще холодней посмотрела на
него сбоку, начиная розоветь.
-- Тогда пойдемте, -- он решительно поднялся. И они долго
шли молча куда-то вдоль какой-то канавы. Лицо Елены
Владимировны постепенно заливала лихорадочная пунцовость.
-- Слушайте, -- сказала она, решившись и отойдя от него
вбок шага на два. -- Вы сегодня не похожи на себя, на
вчерашнего. Вонлярлярский сказал бы, что у вас пропала
коммуникабельность. Давайте, как пассажиры дальнего поезда, как
случайные пассажиры, попутчики... Вы не знаете меня, я вас. Вы
ведь уедете.
-- А отвечать кто будет за разговор? Тот, кто задает
вопросы?
-- Да... Вы уедете -- и разговора не было!
-- Ну, пожалуйста. Задавайте вопросы.
-- Где ваша коммуникабельность?
-- Я катапультировался.
-- Что это означает? -- все так же лихорадочно, но весело
она посмотрела на него.
-- Нажимаю на кнопку, и меня выстреливает. Потом
раскрывается парашют, и я мягко приземляюсь в другом мире, где
и слыхом не слыхали о каких-то моих... неполадках на борту.
-- А самолет?
-- А самолет летит дальше.
-- И разбивается?
-- Мне с земли не видно. А потом там еще есть первый
пилот. А я и не летчик. Дилетант без диплома.
-- А если первого пилота нет? Самолет ведь может
разбиться. Дилетанту без диплома и поднимать его в воздух
нельзя было. Это государственная собственность.
знаю. Вижу, экипаж укомплектован. Перегрузка. Вот и нажал
поскорей... Что -- я неправ?
-- А кто вам сказал про экипаж? -- с раздражением спросила
Елена Владимировна.
-- Вчера одному товарищу... Диспетчеру... показалось, что
я проявляю дилетантский интерес к авиации...
-- Ах, вот!.. Теперь все ясно. Вечно она меня замуж
выдает! Нет никакого пилота, поняли? И никто вас не вызовет на
дуэль, так что давайте разговаривать и катапульту не трогать.
-- Дайте честное слово, -- сурово потребовал Федор
Иванович.
-- Ну, даю. Честное слово.
-- Хорошо. С чего же мы начнем?
Она начала искать что-то на краю канавы. Потом наклонилась
и сорвала какой-то жиденький стебель с яркими желтыми цветками.
-- Природа сейчас излечит нам все страдания незримые. Что
это такое? Я в первый раз вижу.
-- Это? -- Федор Иванович взял стебель, свел брови. --
Это, действительно, нечасто встретишь. Потентилла торментилла,
вот что это. Калган. Слышали такое название?
-- Ого! -- она почти с ужасом на него посмотрела. --
Ничего себе... Я бы ни за что не определила. Потентилла -- как
дальше?
-- Торментилла. Калган, или, еще его называют, лапчатка. А
вот я сейчас... Сейчас я вам... -- поискав в траве, он сорвал
что-то. -- Что это?
-- Плантаго! -- торжествуя, сказала Елена Владимировна.
-- А какой плантаго? Подорожников много. Майор, минор,
медиа...
-- Ну, это, конечно, не минор...
-- Майор. Плантаго майор. Видите, черешок длинный и
желобком.
-- Хорошо. Федор Иванович, а почему страдания незримые? --
она заглянула ему в лицо.
-- Разве вы ничего не видели?
-- По-моему, торжество справедливости должно вызывать
прилив...
-- Но это так неожиданно, это торжество... Я вам прямо
скажу: такие дураки мне еще не попадались. Да еще среди
"своих".
-- Ну, у наших с Иваном Ильичом ребят такого вы не
найдете. Если мы и будем вас надувать, то по крупному счету. По
рыцарскому.
Они остановились. Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела
взгляда.
-- Имейте в виду, я буду глубоко копать, -- сказал он.
-- Ну и что? Вот вы копаете и устанавливаете, что я
морганистка, льющая воду на мельницу...
-- А это я и так знаю. Я читал вашу диссертацию. По-моему,
о преодолении нескрещиваемости... Там есть спорные места... Так
что ваше лицо мне ясно. -- Посмотрев ей в лицо, он улыбнулся.
Она так и подалась к его улыбке. Но он ничего не заметил и не
понял возникшей паузы. -- Как вы учите студентов, мы знаем, --
продолжал он. -- Цвях сидел в вашей группе. Говорит, товарищ
Блажко учит студентов правильно.
-- Но я чувствую, Федор Иванович, по вашей хватке, кому-то
из нас придется сушить сухари. А? Это не мои слова. У нас на
кафедре об этом шепчутся многие.
-- Лично я выгнал бы этих двоих... И больше никого.
Пока...
-- Вы сейчас сказали рискованную вещь. Я вижу, вы мне
верите.
-- Нет. Не верю. Но знаю, что вы меня не продадите. И
потому отдаю вам все мое. Беритя!
Они оба засмеялись, и обоим стало хорошо.
-- Откуда же у вас взялось это знание? Сколько мы знакомы?
Два дня!
-- Я вам сейчас изложу мою завиральную теорию. У нас,
Елена Владимировна, в сознании всегда звучит отдаленный голос.
Наряду с голосами наших мыслей. И наряду с инстинктами. Мысли
гремят, а он чуть слышен. Я всегда стараюсь его выделить среди
прочих шумов и очень считаюсь с ним. По-моему, тут обстоит так:
ни один человек не может скрыть свою суть полностью. Скрывается
то, что может быть схвачено поверхностным вниманием. А голос --
отражение наших бессознательных контактов с той сутью, которой
никому не скрыть. Хотя бы потому, что эту суть сам человек в
себе не может почувствовать. Животные, на мой взгляд,
руководятся больше всего отдаленным голосом, он у них более
развит и не заглушается никаким стуком сложных умственных
деталей. Поэтому животные не лгут.
-- Возможно, что все так и есть, -- Елена Владимировна
тронула его руку. -- Голос правильно шепнул вам, что я не
выдам.
Федор Иванович слегка смутился от этого избытка взаимной
откровенности, и потому кинулся к природе -- шагнул в траву и
стал искать что-нибудь редкостное.
-- Вот, -- сказал он. -- Вот. Что это?
-- Щавель! -- взяв у него красный стебелек с острыми
листками, Елена Владимировна пожевала его. -- Самый настоящий
"Румекс".
-- Не спешите с ответом, товарищ Блажко. Род "Румекс"
состоит из нескольких видов. И все щавели. Вы жуете... Что вы
жуете?
-- "Румекс ацетозелла", -- сказала она и пошла вперед,
торжествуя и покачивая головой вправо и влево.
Действительно, природа сразу поставила все на место,
погасила все неловкости.
Они давно уже вышли через калитку из пределов учхоза и
теперь брели по каким-то межам среди каких-то пашен к
чернеющему институтскому парку, заходили ему в тыл. Елена
Владимировна шла впереди, иногда оборачиваясь к нему и
предлагая очередную ботаническую загадку, и он, роняя
удивляющие ее безошибочные ответы, любовался ею, ее особенной
