и ответили ему: "Слушаем и повинуемся!" А Дау-аль-Макан призвал гонцов и
дал им письма и велел передать их и доставить деньги в дома воинов, со-
общив их родным, что они здоровы и спокойны. "Расскажите, что мы осажда-
ем аль-Кустантынию и разрушим ее или умрем; хотя бы пробыли здесь месяцы
и годы, мы не тронемся отсюда, не завоевав ее", - сказал им Дау-аль-Ма-
кан и велел везирю Дандану написать письмо его сестре Нузхат-аз-Заман.
"Сообщи ей о том, что с нами случилось и каково нам, - сказал он, - и
поручи ей заботиться о моем сыне. Когда я выступил, моя жена была близка
к родам, и сейчас она не иначе, как родила. И если, как я слышал, ей
послан сын, пусть гонцы возвращаются скорее и привезут мне эту весть". И
он подарил гонцам немного денег, и они взяли их и отправились в тот же
час и минуту, и люди вышли проститься с ними и поручили им беречь
деньги.
А когда они отправились, царь обратился к везирю Дандану и велел ему
отдать людям приказ подползти близко к стенам, и они подползли, но нико-
го не нашли на стенах и удивились этому. И султан был озабочен этим и
стал печалиться о разлуке со своим братом ШаррКаном и не знал, что ду-
мать о подвижнике-обманщике. И они провели так три дня и никого не уви-
дели.
Вот что было с мусульманами. Что же до румов и до причины их уклоне-
ния от боя в эти три дня, то Зат-адДавахи, убив Шарр-Кана, поспешно пош-
ла и, придя к стенам, закричала сторожам на языке румов, чтобы они спус-
тили ей веревку. "Кто ты?" - спросили ее. И она отвечала: "Я Зат-ад-Да-
вахи!" И ее узнали и спустили ей веревку, а она привязала себя к ней, и
ее подняли. И, прибыв к румам, она вошла к царю Афридуну и спросила его:
"Что это я слышала от мусульман? Они говорили, что мой сын Хардуб убит".
- "Да", - отвечал Афридун. И старуха закричала и заплакала, и плакала до
тех пор, пока не довела до плача Афридуна и тех, кто был у него, а затем
она рассказала Афридуну, что зарезала Шарр-Кана и тридцать слуг. И Афри-
дун обрадовался и поблагодарил ее, целуя ей руки, и пожелал ей быть
стойкой, потеряв сына. "Клянусь мессией, - воскликнула она, - я не удов-
летворяюсь, убив собаку из мусульманских собак в отместку за царя из ца-
рей времени! Я непременно устрою хитрость и измыслю козни, которыми убью
султана Дау-аль-Макана, везиря Дандана, и царедворца, и Рустума, и Бах-
рама, и десять тысяч витязей из войск ислама. О, царь времени, - сказала
она потом, - я хочу справить печаль по моему сыну и порвать пояс и сло-
мать кресты". А Афридун отвечал си: "Делай, что хочешь, я не буду пре-
кословить тебе ни в чем. Если бы ты и долгое время печалилась по твоем
сыне, этого было бы мало. Мусульмане, если они захотели бы нас осаждать
лета и годы, не добьются от нас того, чего хотят, и им достанется лишь
усталость и труд".
И проклятая, покончив с бедствиями, которые она учинила, и с нес-
частьями, ею самою придуманными, взяла чернильницу и бумагу и написала:
"От Шавахи Зат-ад-Давахи достойным мусульманам: "Знайте, что я входила в
ваши земли и примешала свою скверну к вашему благородству. Прежде я уби-
ла вашего царя Омара ибн ан-Нумана, посреди его дворца, и также убила
многих его людей в сражении при ущелье и пещере, а последние, кого я
убила, - это Шарр-Кан и его слуги. И если поможет мне время и будет пос-
лушен мне сатана, я непременно убью султана и везиря Дандана. И если вы
хотите после этого остаться целы - уезжайте, если же вы хотите гибели
ваших душ - не уклоняйтесь от пребывания здесь. И хоть бы вы остались
здесь лета и годы, вы не достигнете от нас желаемого. Мир вам!"
И, написав письмо, она провела в печали по царе Хардубе три дня, а на
четвертый день позвала патриция и приказала ему взять эту записку, при-
вязать ее к стреле и пустить к мусульманам. А после этого она пошла в
церковь и стала плакать и причитать о потере сына, и она сказала тому,
кто воцарился после пего: "Я непременно убью Дау-аль-Макана и всех вра-
гов ислама!"
Вот что было с нею. Что же до мусульман, то они провели три дня,
огорченные и озабоченные, а на четвертый день они посмотрели на стены и
вдруг видят - патриций с деревянной стрелой, а на конце ее письмо. И они
подождали, пока патриций пустил им стрелу, и султан велел везирю Дандану
прочитать письмо. И когда тот прочитал его и Дау-аль-Макан услышал, что
в нем написано, и понял его смысл, глаза его пролили слезы, и оп закри-
чал, мучаясь из-за ее коварства, а везирь сказал: "Клянусь Аллахом, мое
сердце бежало от нее!" - "Как могла эта распутница схитрить с нами два
раза! - воскликнул султан. - Но клянусь Аллахом, я не тронусь отсюда,
пока не наполню ей фардж расплавленным свинцом и не заточу ее, как птиц
заточают в клетке, а потоп привяжу за волосы и распну на воротах
аль-Кустантыиии!" И он вспомнил своего брата и заплакал горьким плачем.
А неверные, когда старуха направилась к ним и рассказала, что случи-
лось, обрадовались убиению ШаррКана и спасению Зат-ад-Давахи. Мусульмане
же поиериулись к воротам аль-Кустаптынии, и султан обещал им, если он
завоюет город, разделить его богатства между ними поровну. Вот! А у сул-
тана не высыхали слезы о? печали по брату, и худоба обнажила его тело,
так что он стал, точно зубочистка. И везирь Дандан вошел к нему и ска-
зал: "Успокой свою душу и прохлади глаза! Твой брат умер не раньше свое-
го срока, и нет пользы от этой печали. Как прекрасны слова поэта:
Не свершится что - не свершить того ухищренья,
Никогда, а то, чему быть должно, то будет.
Чему быть должно, совершится то своевременно
И невежда лишь угнетен всегда бывает. Оставь же плач и стенания и ук-
репи свое сердце, чтобы нести оружие". - "О везирь, мое сердце огорчено
смертью моего отца и брата и тем, что мы вдали от наших земель. Поисти-
не, мой ум занят мыслью о подданных", - сказал Дау-аль-Макан. И везирь и
присутствующие заплакали. И они провели некоторое время, осаждая
аль-Кустантынию, и когда это было, вдруг пришли из Багдада вести с одним
эмиром царя, гласившие, что жена царя Дау-аль Макана наделена сыном и
что Нузхат-азЗаман, сестра царя, назвала его Кан-Макан, и с этим мальчи-
ком произойдут великие дела, так как в нем уже увидали чудеса и дикови-
ны. И царица приказала ученым и проповедникам молиться за вас на кафед-
рах, после каждой молитвы, и передает вам: "Мы в добром здравье, и дождя
много, и твой товарищ истопник в полном довольстве и изобилии, и у него
есть слуги и челядь, но он до сих пор не знает, что с тобой случилось!
Мир тебе!" И Дау-аль-Макан воскликнул: "Теперь моя спина укрепилась, так
как я наделен сыном, имя которого Кан-Макан..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто шестая ночь
Когда же настала сто шестая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что когда к царю Дау-аль-Макану
пришла весть о рождении сына, он обрадовался великой радостью и восклик-
нул: "Теперь окрепла моя спина, так как я наделен сыном, имя которому
Кан-Макан. Я хочу оставить печаль и совершить в память моего брата чте-
ние Корана и благие дела", - сказал он везирю Дандану. И тот ответил:
"Прекрасно то, что ты пожелал!" А затем царь велел разбить палатки на
могиле своего брата и собрать тех, кто читает Коран, и одни стали чи-
тать, а другие поминали Аллаха до утра. А затем султан Дау-аль-Макан по-
дошел к могиле своего брата Шарр-Кана и пролил слезы и произнес такие
стихи:
"Его вынесли, и всяк плачущий позади него
Был сражен, как Муса, когда гора низверглась [169]
И пришли к могиле, и мнилось нам, будто гроб его
В сердце каждого, чей господь един, закопан.
И не думал я, пока жив ты был, что увижу я,
Как уносится на руках людей гора Радва [170]"
Никогда! И, прежде чем в землю ты закопан был,
Я не знал, что звезды зайти под землю могут"
И жилец могилы - он может ли быть заложником
В обиталище, где и блеск и свет сияют?
Похвалы ему оживить его обещали вновь,
Когда умер он, и как будто жив он снова.
А окончив свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал, и все люди заплакали с
ним, а потом он подошел к могиле и бросился на нее, ошеломленный, а ве-
зирь Дандан произнес слова поэта:
"Оставивши тленное, достиг ты извечного,
И много людей, как ты, тебя обогнали ведь,
И был безупречен ты, покинувши мир земной,
И с тем, что обрыщешь ты в блаженстве, забудешь жизнь.
Охраною был ты нам от недругов яростных,
Лишь только стрела войны стремилась сразиться в бою,
Все в мире считаю я пустым и обманчивым!
Высоки стремленья тех, кто ищет лишь господа!
Так пусть же господь престола в рай приведет тебя,
И место там даст тебе, в обители истинной!
Утратив тебя теперь, вздыхаю я горестно
И вижу - грустят восток и запад, что нет тебя".
И везирь Дандан, окончив свои стихи, горько заплакал, и из глаз его
посыпались слезы, как нанизанные жемчуга, а затем выступил вперед чело-
век, бывший сотрапезником Шарр-Кана, и стал так плакать, что его слезы
стали похожи на залив, и он вспомнил благородные поступки Шарр-Кана и
произнес стихотворение в пятистишиях:
"Где же дар теперь, когда длань щедрот под землей твоя
И недуги злые мне сушат тело, как нет тебя?
О вожак верблюдов, да будешь рад ты! Не видишь ли,
Написали слезы немало строк на щеках моих?
Ты заметил их? Услаждают вид их глаза твои?
Поклянусь Аллахом, не выдам я мысли тайные
О тебе, о нет, и высот твоих не касалась мысль
Без того, чтоб слезы глаза мне жгли и лились струей.
Но хоть раз один отведу коль взор, на других смотря,
Пусть натянет страсть повод век моих, когда спят они.
Когда этот человек окончил свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал вместе
с везирем Данданом, и воины подняли громкий плач, а затем они ушли в па-
латки, а султан обратился к везирю Дандану, и они стали советоваться о
делах сражения.
И так они провели дни и ночи, и Дау-аль-Макан мучился заботой и го-
рем, и однажды он сказал: "Я хочу послушать рассказы о людях, предания о
царях и повести о безумных от любви - быть может, Аллах облегчит сильную
заботу, охватившую мое сердце, и прекратит этот плач и причитания".
И везирь отвечал ему: "Если твою заботу облегчит только слушание
рассказов о царях, диковинных преданий и древних повестей о безумных от
любви и других, то это дело легкое, так как при жизни покойного твоего
отца у меня не было иного занятия, кроме рассказов и стихов. И сегодня
вечером я расскажу тебе о любящей и любимом, чтобы расправилась твоя
грудь".
И когда Дау-аль-Макан услышал слова везиря Дандана, он стал ждать
только прихода ночи, желая услышать, какие расскажет везирь Дандан пре-
дания. И когда подошла ночь, он велел зажечь свечи и светильники и при-
нести нужные кушанья, напитки и курильницы, и ему принесли все это. А
затем он послал за везирем Данданом, и когда тот пришел, царь послал за
Бахрамом, Рустамом, Теркашем и старшим царедворцем, и они явились. И
когда все предстали перед ним, он обернулся к везирю и сказал ему:
"Знай, о везирь, что ночь пришла и развернула и опустила на нас свои
покровы, и мы хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести". -
"С любовью и охотой", - сказал везирь..."
И Шахразаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто седьмая ночь
Когда же настала сто седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что, призвав везиря, царедворца, Рустума и Бахрама,
царь Дау-аль-Макан обернулся к везирю Дандану и сказал ему: "Знай, о ве-
зирь, что ночь подошла и развернула и опустила на нас свои покровы, и мы
хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести". - "С любовью и
охотой, - отвечал везирь. - Знай, о счастливый царь, что дошла до меня
повесть о любящем и любимом и посреднике между ними, а также о чудесах и
