"Терплю по привычке я разлуку с возлюбленным,
И слез жемчуга струю я россыпь за россыпью.
Быть может, пришлет Аллах мне помощь - поистине,
Все легкое он ведь свил под крыльями трудного". "О царевна, - сказала
ей дочь везиря, - не будь со стесненной грудью и пойдем сейчас к окну
дворца - у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и слад-
кою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный". - "По какому признаку
ты узнала, что он покинутый влюбленный?" - спросила Ситт-Мариам. И дочь
везиря сказала: "О царевна, я узнала это потому, что он говорит касыды и
стихи в часы ночи и части дня". И СиттМариам подумала про себя: "Если
слова дочери везиря истинны, то это примета огорченного, несчастного Али
Нур-ад-дина. Узнать бы, он ли тот юноша, про которого говорит дочь вези-
ря!" И тут усилилась любовь СиттМариам, ее безумие, волнение и страсть,
и она поднялась в тот же час и минуту, и, подойдя с дочерью везиря к ок-
ну, посмотрела в него и увидела, что тот юноша - ее возлюбленный и гос-
подин Нур-ад-дин. И она пристально всмотрелась в него и узнала его как
следует, но только он был больной от великой любви к пей и влюбленности
в нее и от огня страсти, мук разлуки и безумия любви и тоски, и увеличи-
лась его худоба, и он начал говорить и сказал:
"В неволе сердце, но свободно глаз течет,
С ним не сравниться облаку текучему.
Я плачу, по ночам не сплю, тоскую я.
Рыдаю я, горюю о возлюбленных.
О пламя, б печаль моя, о страсть моя -
Теперь числом их восемь набралось всего,
За ними следом пять и пять еще идет.
Постойте же, послушайте слова мои!
То память, мысль, и вздох, и изнурение,
Страданье, и изгнанье, и любовь моя,
И горе, и веселие, как видишь ты.
Терпения и стойкости уж нет в любви,
Ушло терпенье, и конец приходит мне.
Велики в сердце муки от любви моем,
О вопрошающий, каков огонь в душе!
Зачем пылает так в душе слеза моя?
То пламя в сердце пышет непрестанное.
В потоке слез я утопаю льющихся,
Но жаром страсти в пропасть ввергнут адскую".
И, увидев своего господина Нур-ад-дина и услышав его проникающие сти-
хи и дивную прозу, Ситт-Мариам убедилась, что это он, но скрыла свое де-
ло от дочери везиря и сказала ей: "Клянусь Мессией и истинной верой, я
не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!"
А затем она в тот же час и минуту поднялась и отошла от окна и верну-
лась на свое место, и дочь везиря ушла к своему делу. И Ситт-Мариам выж-
дала некоторое время, и вернулась к окну, и, сев у окна, стала смотреть
на своего господина Нур-ад-дина и вглядываться в его тонкость и нежность
его свойств, и увидела она, что он подобен луне, когда она становится
полной в четырнадцатую ночь, но только он вечно печален и струит слезы,
так как вспоминает о том, что минуло. И он произносит такие стихи:
"Я питал надежду на близость с милой, и нет ее,
Но близость к жизни горечью досталась мне.
Моих слез потоки напомнит море течением,
Но когда я вижу хулителей, я скрываю их.
Ах, сгинул бы призвавший день разлуки к нам,
Разорвал бы я язык его, попадись он мне!
Упрека нет на днях за то, что сделали, -
Напиток мой они смешали с горечью.
К кому пойду, когда не к вам направлюсь я?
Ведь сердце в ваших я садах оставил вам.
Кто защитник мой от обидчика самовластного?
Все злее он, когда я власть даю ему.
Ему я дух мой отдал, чтоб хранил он дар,
Но меня сгубил он и то сгубил, что я дал ему.
Я истратил жизнь, чтоб любить его. О, если бы
Мне близость дали взамен того, что истратил я!
О газеленок, в сердце пребывающий,
Достаточно разлуки я испробовал!
Ты тот, чей лик красоты все собрал в себе,
Но все терпенье на него растратил я.
Поселил я в сердце его моем - поселилось там
Испытание, но доволен я поселившимся,
Течет слеза, как море полноводное,
Если б знал дорогу, поистине, я бы шел по ней.
И боялся я, и страшился я, что умру в тоске
И все уйдет, на что имел надежду я".
И когда Мариам услышала от Нур-ад-дина, влюбленного, покинутого, это
стихотворение, пришло к ней из-за его слов сострадание, и она пролила из
глаз слезы и произнесла такое двустишие:
"Стремилась к любимым я, но лишь увидала их,
Смутилась я, потеряв над сердцем и взором власть.
Упреки готовила я целыми свитками,
Когда же мы встретились, ни звука я не нашла".
И Нур-ад-дин, услышав слова Ситт-Мариам, узнал ее, и заплакал сильным
плачем и воскликнул: "Клянусь Аллахом, это звук голоса Ситт-Мариам-ку-
шачницы - без сомнения и колебания и метания камней в неведомое..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот восемьдесят девятая ночь
Когда же настала восемьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин, услышав, что Мариам
произносит стихи, воскликнул про себя: "Поистине, это звук голоса
Ситт-Мариам, без сомнения и колебания и метания камней в неизвестное!
Посмотреть бы, правильно ли мое предположение, действительно ли это она
или кто-нибудь другой!" И потом усилилась печаль Нур-ад-дина, и он зао-
хал и произнес такие стихи:
"Увидел раз хуливший за страсть меня,
Что встретил на просторе я милую
И не сказал ни слова упрека ей:
Упреки ведь - леченье тоскующих.
И молвил он: "Молчишь почему, скажи,
И верного не можешь ответа дать?"
И молвил я; "О ты, что не ведаешь
Чувств любящих и в них сомневаешься!
Влюбленных признак, страсти примета их -
Молчание при встрече с любимыми".
А когда он окончил свои стихи, Ситт-Мариам принесла чернильницу и бу-
магу и написала в ней после священных слов: "А затем - привет на тебе
Аллаха и милость его и благословенье! Сообщаю тебе, что невольница Мари-
ам тебя приветствует и что велика по тебе ее тоска, и вот се послание к
тебе. В минуту, когда эта бумажка попадет к тебе в руки, тотчас же и не-
медленно поднимайся и займись тем, чего Мариам от тебя хочет, с крайней
заботой, и берегись ослушаться ее или заснуть. Когда пройдет первая
треть ночи (а этот час - самое счастливое время), у тебя не будет иного
дела, кроме как оседлать обоих коней и выйти с ними за город, и всякому,
кто спросит: "Куда ты идешь?", отвечай: "Я иду их поводить". Если ты так
скажешь, тебя не задержит никто: жители этого города уверены, что ворота
заперты".
И потом Ситт-Мариам завернула бумажку в шелковый платок и бросила ее
Нур-ад-дину из окна, и Нур-аддин взял ее, и прочитал, и понял, что в ней
содержится, и узнал почерк Ситт-Мариам. И он поцеловал записку, и прило-
жил ее ко лбу между глаз, и вспомнил былую приятную близость, и, пролив
слезы из глаз, произнес такое двустишие:
"Пришло к нам послание от вас в ночном сумраке,
Тоску взволновав по вас во мне, изнурив меня.
И жизнь мне напомнила, прошедшую в близости,
Хвала же владыке, мне разлуку пославшему!"
А потом Нур-ад-дин, когда опустилась над ним ночь, занялся уборкой
коней и выждал, пока прошла первая треть ночи, и тогда в тот же час и
минуту подошел к коням и положил на них два седла из лучших седел, а за-
тем вывел их из ворот конюшни и запер ворота и, дойдя с конями до го-
родских ворот сел, ожидая Ситт-Мариам.
Вот то, что было с Нур-ад-дином. Что же касается царевны Мариам, то
она в тот же час и минуту направилась в помещение, приготовленное для
нее во дворце, и увидела, что кривой везирь сидит в этом помещении,
опершись на подушку, набитую перьями страуса (а он совестился протянуть
к Ситт-Мариам руку или заговорить с нею). И, увидав его, Ситт-Мариам об-
ратилась в сердце к своему господину и сказала: "О боже, не дай ему дос-
тигнуть со мною желаемого и не суди мне стать нечистой после чистоты!" А
потом она подошла к везирю и выказала к нему дружбу, и села подле него,
и приласкала его, и сказала: "О господин мой, что это ты от нас отвора-
чиваешься? Высокомерие ли это с твоей стороны и надменность ли к нам? Но
говорит сказавший ходячую поговорку: "Когда приветствие не имеет сбыта,
приветствуют сидящие стоящих". И если ты, о господин мой, не подходишь
ко мне и не заговариваешь со мною, тогда я подойду к тебе и заговорю с
тобой". - "Милость и благодеяние - от тебя, о владеющая землею и вдоль и
поперек, и разве я не один из твоих слуг и ничтожнейших твоих прислужни-
ков?" - ответил везирь. - Мне только совестно посягнуть на возвышенную
беседу с тобой, о жемчужина бесподобная, и лицо мое перед тобой глядит в
землю". - "Оставь эти слова и принеси нам еду и напитки", - сказала ца-
ревна.
И тогда везирь кликнул своих невольниц и евнухов и велел им принести
скатерть, на которой было то, что ходит и летает и плавает в морях: ка-
та, перепелки, птенцы голубей, молочные ягнята и жирные гуси, и были там
подрумяненные куры и кушанья всех форм и видов. И СиттМариам протянула
руку к скатерти, и стала есть, и начала класть везирю в рот куски
пальцами и целовать его в губы, и они ели до тех пор, пока не насытились
едою, а потом они вымыли руки, и евнухи убрали скатерть с кушаньем и
принесли скатерть с вином. И Мариам стала наливать и пить - и поить ве-
зиря, и она служила ему, как подобает, и сердце везиря едва не улетело
от радости, и его грудь расширилась и расправилась. И когда разум везиря
исчез для истины и вино овладело им, царевна положила руку за пазуху и
вынула кусок крепкого маграбинского банджа - такого, что если бы почуял
малейший его запах слон, он бы проспал от года до года (Мариам пригото-
вила его для подобного часа), и затем она отвлекла внимание везиря, и
растерла бандж в кубке, и, наполнив кубок, подала его везирю. И ум вези-
ря улетел от радости, и не верилось ему, что царевна предлагает ему ку-
бок, и он взял кубок и выпил его, и едва утвердилось вино у него в же-
лудке, как он тотчас же упал на землю, поверженный.
И тогда Ситт-Мариам поднялась на ноги и, направившись к двум большим
мешкам, наполнила их тем, что легко весом и дорого стоит из драгоценных
камней, яхонтов и всевозможных дорогих металлов, а потом она взяла с со-
бой немного съестного и напитков и надела доспехи войны и сечи, снаря-
дившись и вооружившись. И она взяла с собой для Нур-ад-дина, чтобы пора-
довать его, роскошные царственные одежды и набор покоряющего оружия, а
затем подняла мешки на плечи и вышла из дворца (а она обладала силой и
отвагой) и отправилась к Нур-ад-дину.
Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-ад-дина..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот девяноста
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот девяноста, она сказа-
ла: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам, выйдя из дворца, отп-
равилась к Нур-ад-дину (а она обладала силой и отвагой).
Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-аддина, влюбленного,
несчастного, то он сидел у ворот города, ожидая Мариам, и поводья коней
были у него в руке, и Аллах (велик он и славен!) наслал на него сон, и
он заснул - слава тому, кто не спит! А цари островов в то время не жале-
ли денег на подкуп за кражу тех двух коней или одного из них, и в те дни
существовал один черный раб, воспитавшийся на островах, который умел
красть коней, и цари франков подкупали его большими деньгами, чтобы он
украл одного коня, и обещали, если он украдет обоих, подарить ему целый
остров и наградить его роскошной одеждой. И этот раб долгое время кружил
по городу Афрандже, прячась, но не мог взять коней, пока они были у ца-
ря, а когда царь подарил коней кривому везирю и тот перевел их к себе в
конюшню, раб обрадовался сильной радостью и стал надеяться их взять. И
он воскликнул: "Клянусь Мессией и истинной верой, я их украду"!
И он вышел, в ту самую ночь, и направился к конюшне, чтобы украсть
коней, и когда он шел по дороге, он вдруг бросил взгляд и увидел
