ленье!" "
И когда они разговаривали, вдруг пришел его отец, и Нур-ад-дин бро-
сился на постель и лег. "Что это такое с Нур-ад-дином?" - спросил его
отец. И мать его сказала: "У него как будто заболела голова от воздуха в
саду". И тогда отец Нур-ад-дина подошел к нему, чтобы спросить, что у
него болит и поздороваться с ним, и почувствовал от него запах вина. А
этот купец, по имени Таджад-дин, не любил тех, кто пьет вино, и он ска-
зал своему сыну: "Горе тебе, о дитя мое, разве твоя глупость дошла до
того, что ты пьешь вино!" И, услышав слова своего отца, Нур-ад-дин под-
нял руку, будучи пьян, и ударил его, и, по предопределенному велению,
удар пришелся в правый глаз его отца, и он вытек ему на щеку, и отец
Нурад-дина упал на землю, покрытый беспамятством, и пролежал без чувств
некоторое время. И на него побрызгали розовой водой, и он очнулся от об-
морока и хотел побить Нур-ад-дина, но его мать удержала его. И Тадж-ад-
дин поклялся разводом с его матерью, что, когда настанет утро,
Нур-ад-дину обязательно отрубят правую руку.
И когда мать Пур-ад-дина услышала слова его отца, ее грудь стесни-
лась, и она испугалась за сына. Она до тех пор уговаривала его отца и
успокаивала его сердце, пока Тадж-ад-дина не одолел сон, и, подождав,
пока взошла луна, она подошла к своему сыну (а его опьянение уже прошло)
и сказала ему: "О Нур-ад-дин, что это за скверное дело ты сделал с твоим
отцом?" - "А что я сделал с моим отцом?" - спросил Нур-ад-дин. И его
мать сказала: "Ты ударил его рукой по правому глазу, и он вытек ему на
щеку, и твой отец поклялся разводом, что, когда настанет утро, он обяза-
тельно отрубит тебе правую руку". И Нур-ад-дин стал раскаиваться в том,
что из-за него произошло, когда не было ему от раскаянья пользы, и его
мать сказала: "О дитя мое, это раскаянье тебе не поможет, и тебе следует
сейчас же встать и бежать, ища спасения твоей души. Скрывайся, когда бу-
дешь выходить, пока не дойдешь до кого-нибудь из твоих друзей, а там по-
дожди и посмотри, что сделает Аллах. Он ведь изменяет одни обстоя-
тельства за другими".
И потом мать Нур-ад-дина отперла сундук с деньгами и, вынув оттуда
мешок, в котором было сто динаров, сказала сыну: "О дитя мое, возьми эти
динары и помогай себе ими в том, что для тебя полезно, а когда они у те-
бя выйдут, о дитя мое, пришли письмо и уведоми меня, чтобы я прислала
тебе другие. И когда будешь присылать мне письма, присылай сведения о
себе тайно: может быть, Аллах определит тебе облегчение, и ты вернешься
в свой дом". И потом она простилась с Нур-ад-дином и заплакала сильным
плачем, больше которого нет, а Нур-аддин взял у матери мешок с динарами
и хотел уходить. И он увидел большой мешок, который его мать забыла воз-
ле сундука (а в нем была тысяча динаров), и взял его, и, привязав оба
мешка к поясу, вышел из своего переулка. И он направился в сторону Була-
ка, раньше чем взошла заря.
И когда наступило утро и люди поднялись, объявляя единым Аллаха, вла-
дыку открывающего, и все вышли туда, куда направлялись, чтобы раздобыть
то, что уделил им Аллах, Нур-ад-дин уже достиг Булака. И он стал ходить
по берегу реки и увидел корабль, с которого были спущены мостки, и люди
спускались и поднимались по ним, а якорей у корабля было четыре, и они
были вбиты в землю. И Нур-ад-дин увидел стоявших матросов и спросил их:
"Куда вы едете?" - "В город Искандарию", - ответили матросы. "Возьмите
меня с собой", - сказал Нур-ад-дин. И матросы ответили: "Приют, уют и
простор тебе, о юноша, о красавец!" И тогда Нур-ад-дин в тот же час и
минуту поднялся и пошел на рынок и купил то, что ему было нужно из при-
пасов, ковров и покрывал, и вернулся на корабль, а корабль был уже сна-
ряжен к отплытию.
И когда Нур-ад-дин взошел на корабль, корабль простоял с ним лишь не-
долго и в тот же час и минуту поплыл, и этот корабль плыл до тех пор,
пока не достиг города Рушейда. И когда туда прибыли, Нур-ад-дин увидел
маленькую лодку, которая шла в Искандарию, и сел в нее и, пересекши про-
лив, ехал до тех пор, пока не достиг моста, называемого мост Джами. И
Нур-ад-дин вышел из лодки и вошел через ворота, называемые Ворота Лото-
са, и Аллах оказал ему покровительство, и не увидел его никто из стояв-
ших у ворот. И Нур-ад-дин шел до тех пор, пока не вошел в город Исканда-
рию..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот семидесяти, она ска-
зала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин вошел в город
Искандарию и увидел, что это город с крепкими стенами и прекрасными мес-
тами для прогулок. И он услаждает обитателей и внушает желание в нем по-
селиться, и ушло от него время зимы с ее холодом, и пришло время весны с
ее розами; цветы в городе расцвели, деревья покрылись листьями, плоды в
нем дозрели и каналы стали полноводны. И это город, прекрасно построен-
ный и расположенный, и жители его - солдаты из лучших людей. Когда запи-
раются его ворота, обитатели его в безопасности, и о нем сказаны такие
стихи:
Сказал однажды я другу,
Чьи речи красноречивы:
"Искандарию опишешь?"
Он молвил: "Дивная крепость!"
Спросил я: "Прожить в ней можно ль?"
Он молвил: "Коль дует ветер",
И сказал кто-то из поэтов:
Искандария - вот крепость,
Где воды так нежны вкусом.
Прекрасна в ней близость милых,
Коль вороны не напали,
И Нур-ад-дин пошел по этому городу и шел до тех пор, пока не пришел
на рынок столяров, а потом пошел на рынок менял, потом - на рынок тор-
говцев сухими плодами, потом - на рынок фруктовщиков, потом - на рынок
москательщиков, и он все дивился этому городу, ибо качества его соот-
ветствовали его имени.
И когда он шел по рынку москательщиков, вдруг один человек, старый
годами, вышел из своей лавки и, пожелав Нур-ад-дину мира, взял его за
руку и пошел с ним в свое жилище. И Нур-ад-дин увидал красивый переулок,
подметенный и политый, и веял в нем ветер, и был приятен, и осеняли его
листья деревьев. В этом переулке было три дома, и в начале его стоял
дом, устои которого утвердились в воде, а стены возвысились до облаков
небесных, и подмели двор перед этим домом, и полили его, и вдыхали запах
цветов те, кто подходил к нему, и встречал их ветерок, точно из садов
блаженства, и начало этого переулка было выметено и полито, а конец -
выложен мрамором.
И старец вошел с Нур-ад-дином в этот дом и предложил ему кое-чего
съестного, и они стали есть, и когда Нур-ад-дин покончил с едой, старец
спросил его: "Когда было прибытие из города Каира в этот город?" - "О
батюшка, сегодня ночью", - ответил Нур-ад-дин. "Как твое имя?" - спросил
старец. И Нур-ад-дин ответил: "Али Нурад-дин". И тогда старец восклик-
нул: "О дитя мое, о Нурад-дин, тройной развод для меня обязателен! Пока
ты Оудешь находиться в этом городе, не расставайся со мной, и я отведу
тебе помещение, в котором ты будешь жить". - "О господин мой шейх, уве-
личь мое знакомство с тобой", - сказал Нур-ад-дин. И старец молвил: "О
дитя мое, знай, что я в каком-то году пришел в Каир с товарами и продал
их там и купил других товаров. И мне понадобилась тысяча динаров и их
отвесил за меня твой отец Тадж-ад-дин, не зная меня, и он не написал о
них свидетельства, и ждал этих денег, пока я не вернулся в этот город и
не отослал их ему с одним из моих слуг, и с ними подарок. Я видел тебя,
когда ты был маленький, и если захочет великий Аллах, я отчасти воздам
тебе за то, что твой отец для меня сделал".
И когда Нур-ад-дин услышал эти слова, он проявил радость и улыбнулся
и, вынув мешок, в котором была тысяча динаров, подал его старику и ска-
зал: "Возьми их к себе на хранение, пока я не куплю на них каких-нибудь
товаров, чтобы торговать ими".
И потом Нур-ад-дин провел в городе Искандарии несколько дней, и он
каждый день гулял по какой-нибудь улице, ел, пил, наслаждался и веселил-
ся, пока не вышла сотня динаров, которую он имел при себе на расходы. И
он пошел к старику москательщику, чтобы взять у него сколько-нибудь из
тысячи динаров и истратить их, и не нашел его в лавке, и тогда он сел в
лавке, ожидая, пока старик вернется. И он начал смотреть на купцов и по-
глядывал направо и налево.
И когда он так сидел, вдруг приехал на рынок персиянин, который сидел
верхом на муле, а сзади него сидела девушка, похожая на чистое серебро,
или на палтус в водоеме, или на газель в пустыне. Ее лицо смущало сияю-
щее солнце, и глаза ее чаровали, а грудь походила на слоновую кость; у
нее были жемчужяые зубы, втянутый живот и ноги, как концы курдюка, и бы-
ла она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности,
как сказал о ней кто-то:
И будто сотворена она, как желал бы ты, -
В сиянье красы-не длинной и не короткою.
Краснеет в смущенье роза из-за щеки ее,
И ветви смущает стан с плодами расцветшими.
Как месяц, лицо ее, как мускус, дыхание,
Как ветвь, ее стан, и нет ей равной среди людей.
И кажется, вымыта жемчужной водой она,
И в каждом из ее членов блещет луна красы.
И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, а потом он кликнул
посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: "Возьми эту де-
вушку и покричи о ней на рынке". И посредник взял девушку и вывел ее па
середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку
из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамееч-
ку на землю, и посадил на нее девушку, а потом он поднял покрывало с ее
лица, и явилось из-под него лицо, подобное дейлемскому щиту или яркой
звезде, и была эта девушка подобна луне, когда она становится полной в
четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты, как сказал о
ней поэт:
Соперничал с ней красою месяц по глупости-
Пристыженный он ушел, от гнева расколотый.
А дерево бана, коль со станом сравнять ее,
Пусть руки погибнут той, кто будет дрова носить!
А как хороши слова поэта:
Скажи прекрасной в покрывале с золотом:
"Что ты сделала с мужем праведным и набожным?"
Покрывала блеск и лица сиянье, им скрытого,
Обратили в бегство войска ночей своей яркостью.
И пришел когда мой неслышно взор, чтобы взгляд украсть,
Метнули стражи ланит ее звездой в него.
И посредник спросил купцов: "Сколько вы дадите за жемчужину водолаза
и за газель, ускользнувшую ог ловца?" И один из купцов сказал: "Она моя
за сто динаров!" А другой сказал: "За двести динаров". А третий сказал:
"За триста динаров". И купцы до тех пор пабавляли цену за эту девушку,
пока не довели ее до девятисот и пятидесяти, и продажа задерживалась
только из-за предложения и согласия..." [627]
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот семьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что купцы набавляли за девушку, пока ее цена
не дошла до девятисот пятидесяти динаров.
И тогда посредник подошел к персиянину, ее господину, и сказал ему:
"Цена за твою невольницу дошла до девятисот пятидесяти динаров. Продашь
ли ты ее, а мы получим для тебя деньги?" - "А девушка согласна на это? -
спросил персиянин. - Мне хочется ее уважить, так как я заболел во время
этого путешествия, и девушка прислуживала мне наилучшим образом. Я пок-
лялся, что продам ее лишь тому, кому она захочет и пожелает, и оставлю
ее продажу в ее руках. Спроси же ее, и если она скажет: "Согласна", про-
дай ее кому она пожелает, а если скажет: "Нет", не продавай.
И посредник подошел к девушке и сказал: "О влады" чица красавиц,
знай, что твой господин оставил дело продажи в твоих руках, а цена за
тебя дошла до девятисот пятидесяти динаров; позволишь ли ты мне тебя
