несу тебе это", - сказал садовник. И девушка молвила: "Делай как тебе
вздумалось!" - "Дай мне что-нибудь, как знак", - сказал садовник. И де-
вушка дала ему платок.
И тогда садовник быстро ушел и отсутствовал некоторое время, а потом
вернулся, неся зеленый мешок из гладкого шелка, с двумя золотыми подвес-
ками. И девушка взяла мешок у садовника и развязала его и вытряхнула, и
из него выпало тридцать два кусочка дерева, и девушка стала вкладывать
кусочки один в другой, мужские в женские и женские в мужские, и, обнажив
кисти рук, поставила дерево прямо, и превратилось оно в лютню, полиро-
ванную, натертую, изделие индийцев. И девушка склонилась над ней, как
мать склоняется над ребенком, и пощекотала ее пальцами руки, и лютня
застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она
виды, что напоили се, и землю, на которой она выросла и воспиталась. И
вспомнила она плотников, которые ее вырубили, и лакировщиков, что покры-
ли ее лаком, и купцов, которые ее доставили, и корабли, что везли ее, и
возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось,
что девушка спросила ее об этом, и она ответила языком обстоятельств,
произнося такие стихи:
"Была прежде деревом, пристанищем соловьев,
И ветви я с ними наклоняла свои в тоске.
Они на мне плакали, я плач их переняла,
И тайну мою тот плач теперь сделал явною.
Безвинно меня свалил на землю рубящий лес,
И сделал меня он лютней стройной, как видите.
Но только удар о струны пальцев вещает всем,
Что страстию я убита, ею пытаема.
И знай, из-за этого все гости застольные,
Услышав мой плач, пьянеют, в страсти безумствуют.
И вышний владыка их сердца умягчил ко мне,
И стали на высшие места возвышать меня,
Мой стан обнимает та, кто выше других красой,
Газель черноглазая с истомными взорами.
И пусть Аллах бдительный нас с нею не разлучит,
И пусть не живет влюбленный, милых бросающий".
И потом девушка немного помолчала, и положила лютню на колени, и
склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком. И потом она удари-
ла по струнам на много ладов, и вернулась к первому ладу, и произнесла
такие стихи:
"О, если б влюбленного, свернув, посетили,
То тяжесть с него любви они бы сложили.
И вот соловей в кустах с ним перекликается,
Как будто влюбленный он, а милый далеко.
Проснись же и встань - ведь ночь сближения лунная,
И мнится, в миг близости сияют нам зори,
Сегодня завистники небрежны, забыв о нас,
И струны к усладам нас с тобой призывают.
Не видишь ты, для любви здесь четверо собраны:
То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш.
Сегодня для радости собрались здесь четверо:
Влюбленный, прекрасный друг, динар и напиток.
Бери же ты счастье в жизни-радости ведь ее
Исчезнут; останутся лишь слухи и вести".
И Нур-ад-дин, услышав от девушки эти стихи, посмотрел на нее оком
любви и едва мог владеть своей душой от великой к пей склонности, и она
тоже, так как она посмотрела на всех собравшихся сыновей купцов и на
Нурад-дина и увидела, что он среди них - как луна среди звезд, ибо он
был мягок в словах, и изнежен, и совершенен по стройности, соразмернос-
ти, блеску и красоте - нежнее ветерка и мягче Таснима, и о нем сказаны
такие стихи:
Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я,
И стрелами глаз, колдовством его оперенными,
Нежной гибкостью и стрелою взоров клянусь его,
Белизной чела, чернотой волос поклянуся я,
И бровями, что прогоняют сон от очей моих,
И со мной жестоки в запретах и в повелениях;
Скорпионами, что с виска ползут, поклянусь его,
И спешат убить они любящих, разлучая с ним;
Розой щек его и пушка я миртой клянуся вам,
И кораллом уст и жемчугом зубов его,
Стройной ветвью стана, плоды принесшей прекрасные.
То гранат, взрастивший плоды свои на груди его.
Поклянусь я задом, дрожащим так, коль он движется,
Иль покоен он, и тонкостью боков его;
И одежды шелком, и легким нравом клянусь его,
И всей красой, которой обладает он.
Веет мускусом от его дыханья прекраснейшим,
Благовонье ветра напоено ароматом тем,
И также солнце светящее не сравнится с ним,
И луна обрезком ногтей его нам кажется..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят восьмая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин услышал слова
этой девушки и ее стихи, ему понравилась их стройность (а он уже скло-
нился от опьянения), и он начал восхвалять ее, говоря:
"Лютнистка наклонилась к нам-
Охмелела вдруг от вина опа, -
И струны молвили ее:
"Нам речь внушил Аллах, и он..."
И когда Нур-ад-дин проговорил эти слова и сказал свои нанизанные сти-
хи, девушка посмотрела на него оком любви, и увеличилась ее любовь и
страсть к нему. Она удивилась его красоте, прелести, тонкости его стана
и соразмерности и, не владея собой, еще раз обняла лютню и произнесла
такие стихи:
"Бранит он меня, когда на него смотрю я,
Бежит от меня, а дух мой в руках он "держит.
Он гонит меня, но что со мной-он знает,
Как будто Аллах поведал ему об этом.
Я лик его в ладони начертала
И взору: "Утешайся им!" - сказала:
Мой глаз ему замены не увидит,
И сердце мне не даст пред ним терпенья.
О сердце, из груди тебя я вырву!
Ведь ты завидуешь, как и другие!
И как скажу я сердцу: "О, утешься!"
К нему лишь одному стремится сердце".
А когда девушка произнесла эти стихи, Нур-ад-дин удивился красоте ее
стихотворения, красноречию ее слов, нежности ее выговора и ясности ее
языка, и ум его улетел от сильной страсти, тоски и любовного безумия. Он
не мог терпеть без нее ни минуты и, наклонившись к ней, прижал ее к гру-
ди, и она тоже бросилась к нему и вся оказалась близ него. Она поцелова-
ла его между глаз, а он поцеловал ее в уста, сжав сначала ее стан, и на-
чал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. И девушка повернулась к
нему и стала делать с ним то же, что он делал с нею, и присутствующие
обезумели и поднялись на ноги, и Нур-ад-дин застыдился и снял с нее ру-
ку. А потом девушка взяла лютню и, ударив по струнам на много ладов,
вернулась к первому ладу и произнесла такие стихи:
"Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится,
А смотря, она над газелями издевается.
Вот владыка мой, чьи прелести - войска его,
И в сражении нам копье напомнит стан его.
Коль была бы нежность боков его в душе его,
Не обидел бы он влюбленного, не греюил бы он.
О жестокость сердца и бока нежность! Не можете ль
Поменяться местом-туда оттуда сдвинуться?
О хулитель мой, за любовь к нему будь прощающим!
Ведь тебе остаться с красой его, и погибнуть-мне!"
И Пур-ад-дин, услышав слова девушки и ее дивно нанизанные стихи, нак-
лонился к ней в восторге, и он не владел умом от сильного удивления. А
потом он произнес такие стихи:
"За солнце ее я счел-она мне привиделась,
Пожар ее пламени пылает в душе моей.
Что стоит ей знак подать нам иль нас приветствовать
Концами прекрасных пальцев и головой кивнуть?
Увидел он лик ее блестящий, и молвил он,
Смущенный красой ее, что выше красы самой:
"Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты?
Поистине, ты прощен!" И молвил я: "Это та,
Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась
Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок".
И сделался я души лишенным, и я влюблен,
Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь".
И когда Нур-ад-дин окончил свои стихи, девушка удивилась его красно-
речию и тонкости и, взяв лютню, ударила по ней самыми лучшими движениями
и снова перебрала все напевы, а потом она произнесла такие стихи:
"Твоего лица поклянусь я жизнью, о жизнь души, -
Я тебя не брошу, лишусь надежды или не лишусь!
Коль суров ты будешь, то призрак твой со мной сблизится,
А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта.
О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты,
Что не кто иной, лишь любовь к тебе, теперь мне друг,
Твои щеки - розы, слюна твоя - вина струя,
Не захочешь ли подарить мне их здесь в собрании?"
Нур-ад-дин пришел от декламации девушки в величайший восторг и уди-
вился ей величайшим удивлением, а потом он ответил на ее стихи такими
стихами:
"Едва показала лик мне солнца она в ночи,
Как скрылся сейчас же полный месяц на небесах,
Едва лишь явила утра оку чело свое,
Сейчас же заря стала быстро бледнеть.
Заимствуй у токов слез моих непрерывность их,
Предание о любви ближайшим путем веди.
Нередко говаривал я той, что разит стрелой:
"Потише со стрелами - ведь в страхе душа моя".
И если потоки слез моих я произведу
От Нила, то страсть твоя исходит из Малака-
Сказала: "Все деньги дай!" Ответил я ей: "Бери!"
Сказала: "И сон твой также!" Я ей: "Возьми из глаз!"
И когда девушка услышала слова Нур-ад-дина и его прекрасное изъясне-
ние, ее сердце улетело, и ум ее был ошеломлен, и юноша завладел всем ее
сердцем. И она прижала его к груди и начала целовать его поцелуями, по-
добными клеванью голубков, и юноша тоже отвечал ей непрерывными поцелуя-
ми, но преимущество принадлежит начавшему прежде. А кончив целовать
Нур-ад-дина" девушка взяла лютню и произнесла такие стихи;
"Горе, горе мне от упреков вечных хулителя!
На него ль другим, иль ему на горе мне сетовать?
О покинувший! Я не думала, что придется мне
Унижения выносить в любви, коль ты стал моим.
Ты жестоким был с одержимым страстью в любви его,
И открыла я всем хулителям, как унизилась.
Ведь вчера еще порицала я за любовь к тебе,
А сегодня всех, кто испытан страстью, прощаю я.
И постигнет если беда меня от тебя вдали,
То, зовя Аллаха, тебя я кликну, о Али!"
А окончив свое стихотворение, девушка произнесла еще такие два стиха:
"Влюбленные сказали: "Коль не даст он нам
Своей слюны напиться влагой сладостной,
Мы миров владыке помолимся", - ответит он"
И все о нем мы скажем вместе: "О Али!"
И Нур-ад-дин, услышав от этой девушки такие слова и нанизанные стихи,
удивился красноречию ее языка и поблагодарил ее за изящество и разнооб-
разие ее речей, а девушка, когда услышала похвалы Нур-ад-дина, поднялась
в тот же час и минуту на ноги и сняла с себя бывшие на ней одежды и ук-
рашения и, обнажившись от всего этого, села Нур-ад-дину на колени и ста-
ла целовать его между глаз и целовать родинки на его щеках. Она подарила
ему все, что было на ней..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят девятая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка подарила Нур-ад-дину все,
что на ней было, и сказала: "Знай, о возлюбленный моего сердца, что по-
дарок - по сану дарящего". И Нур-ад-дин принял от нее это и затем возв-
ратил ей подарок обратно и стал ее целовать в рот, щеки и в глаза, а
когда это окончилось (вечен только живой, самосущий, наделяющий и павли-
на и сову!), Нур-ад-дин поднялся от своего места и встал на ноги, и де-
вушка спросила его: "Куда, о мой господин?" - "В дом моего отца", - от-
ветил Нур-ад-дин. И сыновья купцов стали заклинать его, чтобы он спал у
них, но Нур-ад-дин отказался и, сев на своего мула, поехал и ехал до тех
пор, пока не достиг дома своего отца.
И его мать поднялась для него и сказала: "О дитя мое, какова причина
твоего отсутствия до этого времени? Клянусь Аллахом, ты расстроил меня и
твоего отца своим отсутствием, и наше сердце было занято тобою!" И затем
его мать подошла к нему, чтобы поцеловать его в рот, и почувствовала за-
пах вина и воскликнула: "О дитя мое, как это, после молитвы и набожнос-
ти, ты стал пить вино и ослушался того, в чьих руках творение и пове-
