А потом шестой монах произнес такие стихи:
"Губящая в любви к себе разлукою,
О бана ветвь, светило счастья взошло твое!
На грусть мою и страсть тебе я жалуюсь,
О жгущая огнями роз щеки своей!
В тебя влюбленный набожность обманет ли
И забудет ли поясной поклон и паденья ниц?"
А потом седьмой монах произнес такие стихи:
"Заточил он душу, а слезы глаз он выпустил,
Обновил он страсть, а терпение разорвал мое.
О чертами сладкий! Как горько мне расстаться с ним.
При встрече он разит стрелою душу мне.
Хулитель, прекрати, забудь минувшее -
В делах любви тебе, ты знаешь, веры нет".
И остальные патриции и монахи тоже все плакали и произносили стихи, а
что касается их старшего - Джвиса, то усилился его плач и завыванья, но
не находил он пути к сближению с нею. А потом он произнес нараспев такие
стихи:
"Терпенья лишился я, ушли когда милые,
Покинула меня ты, надежда, мечта моя,
Погонщик верблюдов, будь помягче с их серыми -
Быть может, пожалуют они возвращение.
Суров к моим векам сон в разлуки день сделался,
И горе я обновил, а радость покинул я.
Аллаху я жалуюсь на то, что в любви терплю, -
Она изнурила тело, силу похитила".
И когда монахи потеряли надежду увидеть Зейн-альМавасиф, их мнение
сошлось на том, чтобы изобразить у себя ее образ, и они согласились в
этом и жили, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений.
Вот что было с этими монахами, обитателями монастыря. Что же касается
Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала, направляясь к своему возлюбленному, Мас-
руру, и продолжала ехать, пока не достигла своего жилища. И она отперла
ворота и вошла в дом, а затем она послала к своей сестре Насим, и когда
ее сестра услышала о ее прибытии, она обрадовалась сильной радостью и
принесла ей ковры и дорогие материи. И потом она убрала ей дом, и одела
ее, и опустила занавески на дверях, и разожгла алоэ, недд, амбру и бла-
говонный мускус, так что дом пропитался их запахами и стал великолепнее
всего, что бывает. А затем Зейн-аль-Мавасиф надела свои роскошнейшие ма-
терии и украсилась лучшими украшениями. И все это происходило, и Масрур
не знал о ее приезде, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше
которой нет..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят третья ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф вошла в свой
дом, ее сестра принесла ей ковры и материи и постлала для нее и одела ее
в роскошнейшие одежды, и все это происходило, и Масрур не Знал о ее при-
бытии, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет. И
Зейн-аль-Мавасиф села и начала разговаривать с невольницами, которые ос-
тались и не поехали с ней, и рассказала им обо всем, что с ней случи-
лось, от начала до конца, а потом она обратилась к Хубуб и, дав ей де-
нег, приказала ей сходить и принести чего-нибудь поесть ей и ее не-
вольницам. И Хубуб пошла и принесла то, что Зейн-аль-Мавасиф потребовала
из еды и питья, и когда они кончили есть и пить, Зейн-аль-Мавасиф прика-
зала Хубуб пойти к Масруру и посмотреть, где он, и взглянуть, каковы его
обстоятельства.
А Масрур - он не успокаивался в покое, и не была для него возможна
стойкость, и когда увеличилось над ним волненье, и страсть, и любовь, и
увлеченье, он стал утешать себя произнесением стихов и ходил к ее дому и
целовал стену. И случилось, что он пошел на место прощанья и произнес
такое дивное стихотворение:
"Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,
И сменило око усладу сна на бессонницу.
И когда пленили мне сердце мысли, воскликнул я;
"О судьба моя, ты не милуешь, не щадишь меня!"
И душа моя меж мучением и опасностью!
Если б был владыка любви моей справедлив ко мне,
Сон не был бы от глаз моих так прогнан им.
Господа мои, пожалейте же изнуренного,
Благородного пожалейте вы, что унизился
На путях любви, и богатого, обедневшего!
Приставал хулитель, браня за вас, но не слушал я,
И заткнул я все, чем я слышать мог, и смутил его
И обет хранил нерушимо я, что любимым дан.
Они молвили: "Ты ушедших любишь!" Ответил я:
"Падет когда приговор судьбы, тогда слепнет взор".
И затем он вернулся в свое жилище и сидел, плача, и одолел его сон, и
увидел он в сновидении, будто Зейналь-Мавасиф приехала домой. И он про-
будился от сна, плача, и направился к жилищу Зейн-аль-Мавасиф, произнося
такие стихи:
"Могу ли забыть я ту, что мной овладела всем,
И сердце мое в огне, угля горячей, горит?
Влюбился я в ту, чья даль - причина мольбы моей
К Аллаху, и смена дней и рока изменчивость.
Когда же мы встретимся, о цель и мечта души,
И близость когда вкусить смогу я, о лик луны?"
И, произнося конец стихотворения, он шел в переулке Зейн-аль-Мавасиф.
И он почувствовал там благовонные запахи, и разум его взволновался, и
сердце его покинуло грудь, и загорелась в нем страсть, и усилилось его
безумие. И вдруг он видит: идет Хубуб, чтобы исполнить какое-то дело. И
Масрур заметил ее, когда она подходила из глубины переулка, и, увидав
ее, обрадовался сильной радостью. И, увидев Масрура, Хубуб подошла к не-
му и приветствовала его и обрадовала вестью о прибытии своей госпожи
Зейн-аль-Мавасиф и сказала: "Она послала меня, чтобы потребовать тебя к
ней".
И Масрур обрадовался сильной радостью, больше которой нет. И Хубуб
взяла его и вернулась с ним к Зейналь-Мавасиф. И когда Зейн-аль-Мавасиф
увидала Масрура, она сошла с ложа и поцеловала его, и он поцеловал ее, и
девушка обняла его, и он обнял ее, и они не переставали целовать друг
друга и обниматься, пока их не покрыло беспамятство на долгое время
из-за сильной любви и разлуки. А когда они очнулись от беспамятства,
Зейн-аль-Мавасиф велела своей невольнице Хубуб принести кувшин, напол-
ненный сахарным питьем, и кувшин, наполненный лимонным питьем, и не-
вольница принесла ей все, что она потребовала, и они стали есть и пить.
И так продолжалось, пока не пришла ночь, и тогда они начали вспоми-
нать о том, что с ними случилось, от начала до конца, а Зейн-аль-Мавасиф
рассказала Масруру, что она стала мусульманкой, и он обрадовался и тоже
принял ислам, и ее невольницы также, и вое они возвратились к великому
Аллаху. А когда наступило утро, Зейн-аль-Мавасиф велела привести судью и
свидетелей и осведомила их о том, что она незамужняя, и выждала пол-
ностью срок очищения, и хочет выйти замуж за Масрура. И ее запись с ним
записали, и они зажили самой сладостной жизнью.
Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается ее мужа, еврея, то,
когда жители города выпустили его С из тюрьмы, он уехал и направился в
свою страху и ехал до тех пор, пока между ним и тем городом, где была
Зейн-аль-Мавасиф, не осталось три дня пути. И Зейн-альМавасиф осведомили
об этом, и она призвала свою невольницу Хубуб и сказала ей: "Пойди на
кладбище евреев, вырой могилу, положи на нее цветы и попрыскай вокруг
них водой, и если еврей приедет и спросит тебя обо мне, и скажи ему:
"Моя госпожа умерла от обиды на тебя, и с ее смерти прошло двадцать
дней". И если он тебе скажет: "Покажи мне ее могилу", - приведи его к
той могиле и ухитрись зарыть его в ней живым". И Хубуб ответила: "Слушаю
и повинуюсь!"
И затем они убрали ковры и отнесли их в чулан, и Зейн-аль-Мавасиф
пошла в дом Масрура, и они с ним сели за еду и питье. И так продолжа-
лось, пока не прошло три дня, и вот то, что было с ними. Что же касается
до ее мужа, то, приехав после путешествия, он постучал в ворота, и Хубуб
спросила: "Кто у ворот?" - "Твой господин", - ответил еврей. И она от-
перла ему ворота, и еврей увидел, что слезы льются по ее щекам. "О чем
ты плачешь, и где твоя госпожа?" - спросил он. И Хубуб сказала: "Моя
госпожа умерла от обиды на тебя". И когда еврей услышал от нее эти сло-
ва, он растерялся и заплакал сильным плачем, а потом он спросил: "О Ху-
буб, где ее могила?" И Хубуб взяла его и пошла с ним на кладбище и пока-
зала ему могилу, которую она выкопала, и тогда еврей заплакал сильным
плачем и произнес такие два стиха:
"Две вещи есть - если б плакали глаза о них
Кровью алою и грозила бы им гибель,
И десятой доли не сделали б они должного:
То цвет юности и с любимыми разлука!"
И потом он заплакал сильным плачем и произнес такие стихи:
"Увы, о печаль моя, обманут я стойкостью!
В разлуке с любимою умру от печали я.
Какою бедой сражен с уходом любимых я,
Как тем, что рука свершила, сердце терзается!
О, если бы сохранил я тайну в те времена,
И страсть не открыл свою, в душе бушевавшую!
Ведь жизнью я жил угодной богу и радостной,
А после нее живу в позоре и тяготах.
Хубуб, взволновала ты тоску в моем сердце вновь,
Сказав мне о смерти той, кто был мне опорою.
О Зейн-аль-Мавасиф, пусть разлуки бы не было
И не было бы того, с чем тело оставил дух!
Раскаивался я в том, что клятвы нарушил я,
И горько себя корил за крайности в гневе я".
А окончив свои стихи, он начал плакать, стонать и сетовать и упал,
покрытый беспамятством, и когда он потерял сознание, Хубуб поспешно по-
тащила его и положила в могилу, а он был еще жив, но оглушен. И затем
она засыпала могилу и, вернувшись к своей госпоже, осведомила ее об этом
деле, и Зейн-аль-Мавасиф сильно обрадовалась и произнесла такие два сти-
ха:
"Поклялся рок, что вечно будет мой дух смущать,
Не сдержало клятву, о время, ты, искупи ее!
Мой хулитель мертв, а возлюбленный вблизи меня,
Так вставай же ты на зов радости, подбери подол".
И они жили вместе за едой, питьем, забавами, играми и увеселениями,
пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница соб-
раний, Губительница сынов и дочерей.
Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице
Рассказывают также, - начала новую сказку Шахразада, - что был в
древние времена и минувшие века и годы один человек - купец, в земле
египетской, по имени Тадж-ад-дин, и был он из числа великих купцов и лю-
дей верных и благородных, но только он увлекался путешествиями во все
страны и любил ездить по степям, пустыням, равнинам и кручам, и морским
островам, ища дирхема и динара. И были у него рабы, невольники, слуги и
рабыни, и долго подвергал он себя опасностям, и терпел он в путешествиях
то, от чего седыми станут малые дети, и был он среди купцов того времени
богаче всех деньгами и прекраснее всех речами. Он обладал конями, и му-
лами, и верблюдами, двугорбыми и одногорбыми, и были у него кули, мешки
и товары, и деньги, и материи бесподобные - свертки тканей из Химса, ба-
альбекские одежды, куски шелкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы ин-
дийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы, турецкие
невольники, абиссинские слуги, румские рабыни и египетские прислужники,
и были мешки для его поклажи - шелковые, так как у него было много де-
нег. И был он редкостно красив, с гибкими движениями и, изгибаясь, вызы-
вал желание, как сказал о нем кто-то из описывающих его:
О, вот купец! Я видел - влюбленные
Сражались все из-за него в битве.
И молвил он: "Чего народ тут шумит?"
И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
А другой сказал, описывая его, и отличился, и выразил о нем желаемое:
О, вот купец! Для близости он пришел,
И взорами смутил он мне сердце.
И молвил он: "Чего ты смущаешься?"
И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
И был у этого купца ребенок мужского пола по имени Али Нур-ад-дин, и
был он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь
месяца, редкостно красивый и прекрасный, изящный в стройности и сораз-
мерности. И в один из дней этот мальчик сел, по обычаю, в лавке своего
отца, чтобы продавать и покупать, брать и отдавать, и окружили его сы-
