уехали.
И Ала-ад-дин сказал себе: "Тебя убьет только твой мул и вот эта одеж-
да", - и стал снимать с себя одежду и бросил ее на спину мула, пока на
нем не остались рубаха и подштанники, и только.
И он повернулся ко входу в палатку и увидел перед собой пруд из кро-
ви, в котором струилась кровь убитых, и начал валяться в ней в рубахе и
подштанниках, так что стал точно убитый, утопающий в крови.
Вот что было с Ала-ад-дином. Что же касается шейха арабов Аджлана, то
он спросил у своих людей:
"О арабы, этот караван идет из Каира или выходит из Багдада?.."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести пятьдесят пятая ночь
Когда же настала двести пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что бедуин спросил у своих людей: "О арабы,
этот караван идет из Каира или выходит из Багдада!" И ему ответили: "Он
идет из Каира в Багдад". - "Вернитесь к убитым, я думаю, что владелец
каравана не умер", - сказал он; и арабы вернулись к убитым и снова стали
бить мертвых мечами и копьями и дошли до Алаад-дина, который бросился на
землю среди убитых.
И дойдя до него, они сказали: "Ты притворился мертвым, но мы убьем
тебя до конца", - и бедуин вынул копье и хотел вонзить его в грудь
Ала-ад-дину. И тогда Ала-ад-дин воскликнул про себя: "Благослови, о
Абд-аль-Кадир, о гилянец!" - и увидел руку, которая отвела копье от его
груди к груди начальника Кемаль-ад-дина, верблюжатника, и бедуин ударил
его копьем и не прикоснулся к Алаад-дину.
И потом они взвалили тюки на спину мулов и ушли, и Ала-ад-дин посмот-
рел и увидел, что птицы улетели со своей добычей. И он сел прямо и под-
нялся и побежал; и вдруг бедуин Абу-Наиб сказал своим товарищам: "О ара-
бы, я вижу что-то вдали"; и один из бедуинов поднялся и увидел
Ала-ад-дина, который убегал. "Тебе не поможет бегство, раз мы сзади те-
бя!" - воскликнул Аджлан и, ударив своего коня пяткой, поспешил за
Ала-ад-дином.
А Ала-ад-дин увидал перед собой пруд с водой и рядом с ним водохрани-
лище, и влез на решетку водохранилища, и растянулся, и притворился спя-
щим, говоря про себя: "О благой покровитель, опусти твой покров, который
не совлекается".
И бедуин остановился перед водохранилищем и, поднявшись на стременах,
протянул руку, чтобы схватить Ала-ад-дина. И Ала-ад-дин воскликнул:
"Благослови, о госпожа моя Иафиса [272], вот время оказать помощь!" И
вдруг бедуина ужалил в руку скорпион, и он закричал и воскликнул: "Ах,
подойдите ко мне, о арабы, я ужален".
И бедуин сошел со спины коня, и его товарищи пришли к нему и опять
посадили его на коня и спросили: "Что с тобой случилось?" И он отвечал:
"Меня ужалил детеныш скорпиона"; и арабы увели караван и ушли.
Вот что было с ними. Что же касается Ала-ад-дина, то он продолжал ле-
жать на решетке водохранилища, а что до купца Махмуда аль-Бальхи - то он
велел грузить тюки и поехал, и ехал до тех пор, пока не достиг Чащи
Львов. И он нашел всех слуг Ала-ад-дина убитыми и обрадовался этому и,
спешившись, дошел до водохранилища и пруда. А мулу Махмуда аль-Бальхи
хотелось пить, и он нагнулся, чтобы напиться из пруда, и увидел отраже-
ние Ала-ад-дина и шарахнулся от него. И Махмуд аль-Бальхи поднял глаза и
увидел, что Ала-ад-дин лежит голый, в одной только рубашке и подштанни-
ках. "Кто сделал с тобою такое дело и оставил тебя в наихудшем положе-
нии?" - спросил Махмуд. И Ала-ад-дин отвечал: "Кочевники". - "О дитя
мое, - сказал Махмуд, - ты откупился мулами и имуществом. Утешься слова-
ми того, кто сказал:
Когда голова мужей спасется от гибели, то все их имущество-обрезок
ногтей для них. Но спустись, о дитя мое, не бойся беды".
И Ала-ад-дин спустился с решетки водохранилища, и Махмуд посадил его
на мула, и они ехали, пока не прибыли в город Багдад, в дом Махмуда
аль-Бальхи. И Махмуд "велел свести Ала-ад-дина в баню и сказал ему:
"Деньги и тюки - выкуп за тебя, о дитя мое; и если ты будешь меня слу-
шаться, я верну тебе твои деньги и тюки вдвойне".
А когда Ала-ад-дин вышел из бани, Махмуд отвел его в комнату, укра-
шенную золотом, где было четыре портика, и велел принести скатерть, на
которой стояли всякие кушанья. И они стали есть и пить, и Махмуд скло-
нился к Ала-ад-дину, чтобы взять у него поцелуй, но Ала-ад-дин поймал
поцелуй рукой и воскликнул: "Ты до сих пор следуешь насчет меня твоему
заблуждению! Разве я не сказал тебе, что если бы я продавал этот товар
другому За золото, я бы, наверное, продал его тебе за серебро?" - "Я даю
тебе и товары, и мула, и одежду только ради такого случая, - отвечал
Махмуд. - От страсти к тебе я в расстройстве, и от Аллаха дар того, кто
сказал:
Сказал со слов кого-то из старцев нам
Абу-Биляль, наставник, что Шарик сказал:
"Влюбленные не могут любовь свою
Лобзаньями насытить без близости",
"Это вещь невозможная, - сказал Ала-ад-дин. - Возьми твое платье и
твоего мула и открой мне двери, чтобы я мог уйти".
И Махмуд открыл ему двери, и Ала-ад-дин вышел, и собаки лаяли ему
вслед. И он пошел и шел в темноте, и вдруг увидал ворота мечети, и вошел
в проход, ведший в мечеть, и укрылся там, - и вдруг видит: к нему приб-
лижается свет. И он всмотрелся и увидел два фонаря в руках рабов, пред-
шествовавших двум купцам, один из которых был старик с красивым лицом, а
другой - юноша. И Ала-ад-дин услышал, как юноша говорил старику: "Ради
Аллаха, о дядюшка, возврати мне дочь моего дяди"; а старик отвечал ему:
"Разве я тебя не удерживал много раз, а ты сделал развод своей священной
книгой" [273].
И старик взглянул направо и увидал юношу, подобного обрезку луны, и
сказал ему: "Мир с тобою!" И Ала-ад-дин ответил на его приветствие, а
старик спросил: "О мальчик, кто ты?" - "Я Ала-ад-дин, сын Шамс-ад-дина,
старшины купцов в Каире, - отвечал юноша. - Я попросил у отца товаров, и
он собрал мне пятьдесят тюков товаров и материй..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести пятьдесят шестая ночь
Когда же настала двести пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Алаад-дин сказал: "Мой отец собрал мне
пятьдесят тюков товаров и тканей и дал мне десять тысяч динаров, и я
отправился и ехал, пока не достиг Чащи Львов. И на меня напали кочевники
и забрали мои деньги и тюки; и я вошел в этот город, не зная, где пере-
ночевать, и увидал это место и укрылся здесь". - "О дитя мое, - молвил
старик, - что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, и платье в ты-
сячу динаров, и мула в тысячу динаров". - "За что ты дашь мне это, о дя-
дюшка?" - спросил Ала-ад-дин. И старик сказал: "Этот мальчик, который со
мною, сын моего брата, и у его отца никого нет, кроме него, а у меня
есть дочь, кроме которой у меня никого не было, и зовут ее Зубейда-лют-
нистка, и она красива и прелестна. Я выдал ее замуж за этого юношу, и он
ее любит, но она ненавидит его, и однажды он не сдержал клятву, трижды
поклявшись тройным разводом; и едва только его жена уверилась в этом,
она покинула его. И он согнал ко мне всех людей, чтобы я вернул ему же-
ну, и я сказал ему: "Это удастся только через заместителя" [274]. И мы
сговорились, что сделаем заместителем какого-нибудь чужеземца, чтобы
никто не корил моего зятя этим делом, и раз ты чужеземец - ступай с на-
ми. Мы напишем тебе договор с моей дочерью, и ты проведешь с ней сегод-
няшнюю ночь, а наутро разведешься с ней, и я дам тебе то, о чем гово-
рил".
И Ала-ад-дин сказал про себя: "Клянусь Аллахом, провести ночь с не-
вестой, в доме и на постели, мне лучше, чем ночевать в переулках и про-
ходах!" - и отправился с ними к кади. И когда кади взглянул на
Ала-ад-дина, любовь к нему запала ему в сердце, и он спросил отца девуш-
ки: "Что вы хотите?" - "Мы хотим сделать его заместителем этого юноши
для моей дочери, - отвечал отец девушки, - и напишем на него обяза-
тельство дать в приданое десять тысяч динаров. И если он переночует с
нею, а наутро разведется, мы дадим ему одежду в тысячу динаров, а если
не разведется, пусть выкладывает десять тысяч динаров".
И они написали договор с таким условием, и отец девушки получил в
этом расписку, а затем он взял Ала-аддина с собою и одел его в ту одеж-
ду, и они пошли с ним и пришли к дому девушки. И отец ее оставил
Ала-ад-дина стоять у ворот дома и, войдя к своей дочери, сказал ей:
"Возьми обязательство о твоем приданом - я написал тебе договор с краси-
вым юношей по имени Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат; заботься же о нем наилучшим
образом". И потом купец отдал ей расписку и ушел к себе домой.
Что же касается двоюродного брата девушки, то у него была управи-
тельница, которая заходила к Эубейделютнистке, дочери его дяди, и юноша
оказывал ей милости.
"О матушка, - сказал он ей, - когда Зубейда, дочь моего дяди, увидит
этого красивого юношу, она после уже не примет меня. Прошу тебя, сделай
хитрость и удержи от него девушку". - "Клянусь твоей юностью, я не дам
ему приблизиться к ней", - отвечала управительница, а затем она пришла к
Ала-ад-дину и сказала ему: "О дитя мое, я тебе кое-что посоветую ради
Аллаха великого; прими же мой совет. Я боюсь для тебя беды от этой де-
вушки; оставь ее спать одну, не прикасайся к ней и не подходи к ней
близко". - "А почему?" - спросил Ала-ад-дин. И управительница сказала:
"У нее на всем теле проказа, и я боюсь, что она заразит твою прекрасную
юность". - "Нет мне до нее нужды", - сказал Ала-ад-дин. А управительница
отправилась к девушке и сказала ей то же самое, что сказала Ала-ад-дину.
И девушка молвила: "Нет мне до него нужды! Я оставлю его спать одного, а
наутро он уйдет своей дорогой".
Потом она позвала невольницу и сказала ей: "Возьми столик с кушаньем
и подай его ему, пусть ужинает"; и невольница снесла Ала-ад-дину столик
с кушаньем и поставила его перед ним, и Ала-ад-дин ел, пока не насытил-
ся, а потом он сел и, затянув красивый напев, начал читать суру Я-Син
[275]. И девушка прислушалась и нашла, что его напев похож на псалмы Дави-
да, и сказала про себя: "Аллах огорчил эту старуху, которая сказала, что
юноша болен проказой! У того, кто в таком положении, голос не такой. Эти
слова - ложь на него".
И потом она взяла в руки лютню, сделанную в землях индийских, и,
настроив струны, запела под нее прекрасным голосом, останавливающим птиц
в глубине неба, и проговорила такие стихи:
"Люблю газеленка я, чей темен и черен глаз;
Когда он появится, ветвь ивы завидует.
Меня отвергает он, другая с ним счастлива, -
То милость господняя: дает, кому хочет, он".
И Ала-ад-дин, услышав, что она проговорила такие слова, запел сам,
когда закончил суру, и произнес такой стих:
"Приветствую ту, чей стан одеждою служит ей,
И розы, в садах ланит привольно цветущие",
И девушка встала (а любовь ее к юноше сделалась сильнее) и подняла
занавеску; и, увидав ее, Ала-ад-дин произнес такое двустишие:
"Являет луну и гнется она, как ива,
Газелью глядит, а дышит как будто амброй,
И мнится: горе любит мое сердце
И в час разлуки с ним соединится",
И потом она прошлась, тряся бедрами и изгибая бока - творенье того,
чьи милости скрыты, и оба они посмотрели друг на друга взглядом, оста-
вившим после себя тысячу вздохов; и когда стрела ее взора утвердилась у
него в сердце, он произнес такие стихи:
"Увидев на небе луну, я вспомнил
Ту ночь, когда мы близки с нею были,
Мы оба видели луну, но глазом
Она моим, а я - ее глазами".
А когда она подошла к нему и между ними осталось лишь два шага, он
произнес такие стихи:
"Распустила три она локона из волос своих
Ночью темною - и четыре ночи явила нам.
И к луне на небе лицом она обратилася -
