потерял сознания, и бросила ему лепешку и оставила кувшин соленой воды и
ушла от него. И остался он одиноким, покинутым и печальным, и кровь тек-
ла из его боков, и он был заковал в железо и далек от любимых.
И, заплакав, он вспомнил своего брата и прежнее величие..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать девятая ночь
Когда же настала двести двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАсад вспомнил своего брата и прежнее
свое обличие и принялся стонать и жаловаться, и охать и плакать, и, про-
ливая слезы, произнес такие стихи:
"Дай срок, судьба! Надолго ль зла и враждебна ты
И доколе близких приводишь ты и уводишь вновь?
Не пришла ль пора тебе сжалиться над разлученным
И смягчиться, рок, хоть душа, как камень, крепка твоя?
Огорчила ты мной любимого, тем обрадовав
Всех врагов моих, когда беды мне причинила ты,
И душа врагов исцелилась, как увидели,
Что в чужой стране я охвачен страстью, один совсем.
И мало им постигших меня горестей,
Отдаления от возлюбленных и очей больных,
Сверх того постигла тюрьма меня, где так тесно мне,
Где нет друга мне, кроме тех, кто в руки впивается,
И слез моих, что текут как дождь из облака,
И любовной жажды, огнем горящей, негаснущим.
И тоски, и страсти, и мыслей вечных о прошлых днях,
И стенания и печальных вздохов и горестных.
Я борюсь с тоской и печалями изводящими
И терзаюсь страстью, сажающей, поднимающей.
Не встретил я милосердого и мягкого,
Кто бы сжалился и привел ко мне непослушного.
Найдется ль друг мне верный, меня любящий,
Чтоб недугами и бессонницей был бы тронут он?
Я бы сетовал на страдания и печаль ему,
Л глаза мои вечно бодрствуют и не знают сна.
И продлилась ночь с ее пытками, и, поистине,
На огне заботы я жарюсь ведь пламенеющей.
Клопы и блохи кровь мою всю выпили,
Как пьют вино из рук гибкого, чьи ярки уста.
А плоть моя, что покрыта вшами, напомнит вам
Деньги сироты в руках судей неправедных.
И в могиле я, шириной в три локтя, живу теперь,
То мне кровь пускают, то цепью тяжкой закован я,
И вино мне - слезы, а цепь моя мне музыка,
На закуску - мысли, а ложе мне - огорчения".
А окончив свое стихотворение, нанизанное и рассыпанное, он стал сто-
нать и сетовать и вспомнил, каково было ему прежде и как постигла его
разлука с братом. И вот то, что было с ним.
Что же касается его брата аль-Амджада, то он прождал своего брата
аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и тогда сердце аль-Амд-
жада затрепетало, и усилилась у него боль от разлуки, и он пролил
обильные слезы..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот тридцати, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Амджад прождал своего брата
аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и сердце аль-Амджада
затрепетало, и усилилась боль от разлуки, и он пролил обильные слезы и
стал плакать и кричать: "Увы, мой братец, увы, мой товарищ! О горе мне!
Как я страшился разлуки!"
Потом он спустился с горы (а слезы текли у него по щекам) и вошел в
город, и шел по городу, пока не достиг рынка. И он спросил людей, как
называется этот город и кто его обитатели, и ему сказали: "Этот город
называется Город магов, и жители его поклоняются огню вместо всесильного
владыки". А потом аль-Амджад спросил про Эбеповый город, и ему сказали:
"От него до нас расстояние по суше - год, а по морю - шесть месяцев, и
царя его зовут Арманус, и теперь он сделался тестем одного султана и
поставил его на свое место, а того царя зовут Камар-азЗаман, и он спра-
ведлив, милостив и щедр, и честен".
Когда аль-Амджад услышал упоминание о своем отце, он стал плакать,
стонать и жаловаться и не знал, куда ему направиться. Он купил себе
кое-чего поесть и зашел в одно место, чтобы там укрыться, а затем сел и
хотел поесть, но, вспомнив своего брата, заплакал и поел через силу,
лишь столько, чтобы удержать в теле дух.
Затем он пошел бродить по городу, чтобы узнать, что случилось с его
братом, и увидал одного человека, мусульманина, портного в лавке. И он
сел возле портного и рассказал ему свою историю, и портной сказал: "Если
он попал в руки кому-нибудь из магов, ты его вряд ли увидишь. Может
быть, Аллах сведет тебя с ним. Не хочешь ли, о брат мой, поселиться у
меня?" - спросил он его потом. И аль-Амджад сказал: "Хорошо!" - и порт-
ной обрадовался этому. И аль-Амджад провел у портного несколько дней, и
тот развлекал его и призывал к стойкости и учил его шить, пока юноша не
сделался искусным.
Однажды аль-Амджад вышел на берег моря и вымыл свою одежду и, сходив
в баню, надел чистое платье, а потом он вышел из бани и пошел гулять по
городу. И он встретил по дороге женщину, красивую и прелестную, стройную
и соразмерную, на редкость прекрасную, которой нет подобия по красоте.
И, увидав аль-Амджада, женщина подняла с лица покрывало и сделала ему
знак бровями и глазами, бросая на него влюбленные взоры, и произнесла
такие стихи:
"Потупил я взор, увидев, что ты подходишь,
Как будто бы ты глаз солнца с небес, о стройный!
Поистине, ты прекраснее всех представших,
Вчера был хорош, сегодня еще ты лучше.
И если б красу на пять разделить, то взял бы
Иосиф себе лишь часть, да и ту не полной".
И когда аль-Амджад услышал речи женщины, его сердце возвеселилось
из-за нее, и члены его устремились к ней, и руки страстей стали играть с
ним, и он произнес, указывая на нее, такие стихи:
"Перед розой щек, в защиту ей, терновый шип,
Так кто ж душе внушит своей сорвать его?
Не протягивай к ней руки своей, - надолго ведь
Разгорятся войны за то, что оком взглянули мы.
Скажи же той, кто, обида нас, соблазнила нас:
"Будь ты праведной, ты б сильней еще соблазнила нас",
Закрывая лик, ты сбиваешь нас лишь сильней с пути,
И считаю я, что с красой такой лучше лик открыть.
Ее лик, как солнце, не даст тебе на себя взирать;
Лишь одетое тонким облаком, оно явится.
Исхудавшие охраняются худобой своей,
Так спросите же охранявших стан, чего ищем мы.
Коль хотят они истребить меня, перестанут пусть
Быть врагами нам и оставят нас с этой женщиной.
Не сразить им нас, если выступят против нас они,
Как разят глаза девы с родинкой, коль пойдут на нас",
Услышав от аль-Амджада это стихотворение, женщина испустила глубокие
вздохи и произнесла, указывая на него, такие стихи:
"Стезею расставанья ты пошел, а не я пошла;
Любовь подари ты мне - пришла пора верности,
О ты, что жемчужиной чела как заря блестишь
И ночь посылаешь нам с кудрей на висках твоих!
Ты образу идола заставил молиться нас,
Смутив им: уже давно ты смуту зажег во мне.
Не диво, что жар любви сжег сердце мое теперь -
Огня лишь достоин тот, кто идолам молится,
Без денег подобных мне и даром ты продаешь,
Ух если продашь меня, так цену мою возьми",
И когда аль-Амджад услышал от нее такие слова, он спросил ее: "Ты ли
придешь ко мне, или я приду к тебе?" - и женщина склонила от стыда голо-
ву к земле и прочитала слова его: "Велик он! Мужчины да содержат женщин
на то, в чем Аллах дал им преимущество друг перед другом".
И аль-Амджад понял ее намек..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать первая ночь
Когда же настала двести тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАмджад понял намек женщины и узнал, что
она хочет пойти с ним туда, куда он пойдет, и решил подыскать для женщи-
ны место, но ему было стыдно идти с ней к портному, своему хозяину.
И он пошел впереди, а она - сзади, и он ходил с нею из переулка в пе-
реулок и из одного места в другое, пока женщина не устала и не спросила:
"О господин, где твой дом?" - "Впереди, - отвечал аль-Амджад, - до него
осталось немного". И он свернул с нею в красивый переулок и прошел (а
женщина позади него) до конца переулка, и оказалось, что он не сквозной.
"Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - воскликнул
альАмджад, а затем он повел глазами вокруг себя и увидел в конце переул-
ка большие ворота с двумя скамьями, но только ворота были заперты.
И аль-Амджад сел на одну из скамей, и женщина села на другую и спро-
сила: "О господин мой, чего ты дожидаешься?" - и аль-Амджад надолго
склонил голову к земле, а затем поднял голову и сказал: "Я жду моего не-
вольника: ключ у него, и я сказал ему: "Приготовь нам еду и питье и цве-
тов к вину, когда я выйду из бани". И он подумал про себя: "Может быть,
ей не захочется долго ждать, и она уйдет своей дорогой и оставит меня в
этом месте, и я тоже уйду своей дорогой".
А когда время показалось женщине долгим, она сказала: "О господин,
твой невольник заставил нас ждать, сидя в переулке", - и подошла к двер-
ному засову с камнем. "Не торопись, подожди, пока придет невольник!" -
сказал ей аль-Амджад, но она не стала слушать его слов и, ударив камнем
по засову, разбила его пополам - и ворота распахнулись. "И как это тебе
пришло в голову это сделать?" - спросил ее аль-Амджад, а она воскликну-
ла: "Ой, ой господин мой, а что же случилось? Не твой ли это дом и не
твое ли жилище?" - "Да, - отвечал аль-Амджад, - но не нужно было ломать
засов".
И потом женщина вошла в дом, а аль-Амджад остался, растерянный, так
как он боялся хозяев дома, и не знал, что делать. "Почему ты не входишь,
о свет моего глаза и последний вздох моего сердца?" - спросила его жен-
щина, и аль-Амджад ответил: "Слушаю и повинуюсь, но только невольник за-
держался, и я не знаю, сделал ли он что-нибудь из того, что я ему прика-
зал, или нет".
И он вошел с женщиной в дом, в величайшем страхе перед хозяевами жи-
лища. А войдя в дом, он увидел прекрасную комнату с четырьмя портиками,
расположенными друг против друга. И в комнате были чуланчики и скамейки,
устланные коврами из шелка и парчи, а посреди нее был драгоценный водо-
ем, по краям которого были расставлены подносы, украшенные камнями и
драгоценностями и наполненные плодами и цветами, а рядом с подносами бы-
ли сосуды для питья, и, кроме того, там был подсвечник со вставленной в
него свечой. И все помещение было полно дорогими материями, и там были
сундуки и кресла, и на каждом кресле был узел, а на узле мешок полный
дирхемов, золота и динаров, и дом свидетельство вал о благосостоянии его
владельца, так как пол в нем был выстлан мрамором.
И когда аль-Амджад увидел это, он пришел в замешательство и восклик-
нул про себя: "Пропала моя душа! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к не-
му возвращаемся!" А что до женщины, то, увидев это помещение, она обра-
довалась сильной радостью, больше которой не бывает, и сказала: "Клянусь
Аллахом, о господин мой, твой невольник ничего не упустил: он вымел ком-
нату, сварил кушанье и приготовил плоды, и я пришла в самое лучшее вре-
мя". Но аль-Амджад не обратил на нее внимания, так как его сердце было
отвлечено страхом перед хозяевами дома. И женщина сказала ему: "Ой, гос-
подин мой, сердце мое, чего ты так стоишь?" - а затем она испустила крик
и дала аль-Амджаду поцелуй, щелкнувший, как разбиваемый орех, и сказала:
"О господин мой, если ты условился с другой, то я выпрямлю спину и буду
ей служить".
И аль-Амджад засмеялся, хотя сердце его было полно гнева, а затем он
вошел и сел, отдуваясь и думая про себя: "О злое убийство, что ждет ме-
ня, когда придет хозяин дома!" И женщина села с ним рядом и стала играть
и смеяться, и аль-Амджад был озабочен и нахмурен и строил насчет себя
тысячу расчетов, думая: "Хозяин дома обязательно придет, и что я ему
