потом он обнажил меч и сказал им: "Клянусь Аллахом, о господа мои, тяже-
ло мне совершить с вами скверный поступок, но эти дела мне простительны,
так как я подневольный раб, и ваш отец, царь Камар-азЗаман, велел мне
отрубить вам головы". И юноши сказали ему: "О эмир, делай так, как при-
казал тебе царь: мы вытерпим то, что судил нам Аллах, великий, славный,
и ты не ответствен за нашу кровь".
Затем братья обнялись и простились друг с другом, и аль-Асад сказал
казначею: "Ради Аллаха, о дядюшка, не Заставляй меня проглотить горесть
по моем брате и испить печаль о нем, но убей меня раньше него, и будет
мне легче". И аль-Амджад сказал казначею то же, что сказал его брат, и
стал его упрашивать, чтобы он убил его раньше брата: "Он моложе меня, не
заставляй же меня вкусить печаль о нем".
И потом они оба заплакали сильным плачем, сильнее которого не бывает.
И казначей тоже заплакал, глядя на их слезы..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать первая ночь
Когда же настала двести двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что казначей заплакал из-за их плача, а потом
братья обнялись и простились друг с другом, и один из них сказал друго-
му: "Это все - козни обманщиц - твоей матери и моей матери, - и вот воз-
даяние за то, как я поступил с твоей матерью и как ты поступил с моей
матерью. Но нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! По-
истине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!"
Аль-Асад обнял своего брата и произнес, испуская вздохи, такие стихи:
"О ты, к кому я, в страхе сетуя, стремлюсь,
Лишь ты для всех случайностей прибежище.
Одна мне хитрость - постучаться в дверь к тебе,
А отвергнут буду - в какую дверь стучаться мне?
О ты, чьих благ сокровища в словечке "будь",
Пошли - ведь благо у тебя все собрано",
И когда аль-Амджад услышал плач своего брата, он заплакал и прижал
его к груди и произнес такое двустишие:
"О ты, чья рука со мной всегда не одна была,
О ты, чьих подарков ряд превыше счисления,
Всегда, коль постигнут был я рока превратностью,
Я видел, что за руку ты тотчас меня берешь".
А после этого аль-Амджад сказал казначею: "Прошу тебя ради единого
покоряющего, царя покрывающего, убей меня раньше моего брата аль-Асада:
может быть, мой огонь погаснет, не дай же ему разгореться". Но аль-Асад
заплакал и воскликнул: "Раньше убит буду только я!" - и аль-Амджад ска-
зал: "Лучше всего будет, если ты обнимешь меня, а я обниму тебя, чтобы
меч, опустившись на нас, убил нас разом".
А когда они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к
другу, казначей связал их и привязал веревками, плача, а затем он обна-
жил меч и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело уби-
вать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я исполнил, или завещания,
которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?" - "Нет у
нас ничего, - сказал альАмджад, - а что касается завещания, - я завещаю
тебе положить моего брата аль-Асада снизу" а меня сверху, чтобы удар пал
на меня сначала. А когда ты кончишь нас и прибудешь к царю и он тебя
спросит: "Что ты слышал от них перед смертью?" - скажи ему: "Твои сы-
новья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или
грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их
дела". А потом скажи ему такие два стиха:
"Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворенные, -
Аллах, защити меня от козней шайтанов! -
Причина всех бед они, возникших среди людей,
И в жизни людей земной и в области веры",
Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, ко-
торые ты услышал", - сказал альАмджад..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать вторая ночь
Когда же настала двести двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАмджад сказал казначею: "Мы хотим от те-
бя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты слышал, и
прошу тебя, ради Аллаха, потерпи с нами, пока я скажу брату еще вот эти
два стиха".
И потом он горько заплакал и стал говорить;
"Цари, ушедшие от нас
В минувшем, служат назиданьем,
Ведь сколько этою стезей
Больших и малых проходило!"
Услышав от аль-Амджада эти слова, казначей так сильно заплакал, что
увлажнил себе бороду, а что до аль-Асада, то его глаза залились слезами,
и он произнес такие стихи:
"Судьба после самых дел следами их нас сразит -
Чего же оплакивать тела нам и образы?
Чем ночь отличается - оплошность, Аллах, прости! -
От ночи, обманутой рукою превратностей?
Зажгла против Ибн Зубейда козни свои судьба, [250]
Хоть в храме у камня он защиты искал себе"
О, если бы, Амра жизнь избавив за Хариджу,
Алия избавила судьба за чью хочет жизнь!" [251]
А затем он окрасил щеку ливнем слез и произнес такие стихи:
"Поистине, ночь и день природой так созданы,
Обманы присущи им, и козни, и хитрости.
Обманное марево - для них только блеск зубов,
И мрак устрашающий для них лишь сурьма для глаз-
Проступок пред ночью мой (противен мне нрав ее!) -
Проступок меча, когда храбрец отступает вдруг".
А потом он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
"О стремящийся к жизни низменной, поистине
Она смерти сеть и вместилище смущении.
Вот дом - когда смешит тебя сегодня он,
Ты плачешь завтра, - гибель тому дому!
Набегам рока нет конца; плененных им
Не выкупить отвагой благородной.
Сколь многие, обманчивость презрев судьбы,
Враждебны стали ей, превысив силы,
По, щит к ним тылом повернув, она
В отместку нож их кровью напоила.
И знай, судьбы удары нас разят,
Хоть долог срок и лет судьбы не спешен.
Смотри ж, чтоб жизнь твоя напрасно не прошла
Неосторожно, по пренебреженью.
Порви ж любви и желаний узы - найдешь тогда
Ты верный путь и блаженство тайн высоких".
И когда аль-Асад окончил эти стихи, он обнял своего брата аль-Амджада
так, что они сделались как бы одним существом, а казначей обнажил меч и
хотел ударить, но вдруг его конь умчался в пустыню (а он стоил тысячу
динаров, и на нем было великолепное седло, стоящее больших денег). И
казначей выронил из рук меч и побежал за своим конем..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать третья ночь
Когда же настала двести двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что казначей побежал вслед за конем (а душа его
пылала) и до тех пор бежал за ним, чтобы схватить его, пока конь не во-
шел в заросль, и казначей вошел в эту Заросль вслед за ним. И конь про-
шел на середину заросли и ударил ногою об землю, и поднялась пыль, и
взвилась, и взлетела вверх, а конь стал храпеть, сопеть и ржать и распа-
ляться.
А в этой заросли был лев, очень страшный, безобразный видом, и у него
глаза метали искры а морда была мрачная, и вид его ужасал души. И казна-
чей обернулся и увидел, что этот лев направляется к нему. И не знал каз-
начей, куда бежать из его лап, и не было у него меча. И казначей воск-
ликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Эта
беда случилась со мной лишь из-за аль-Амджада и аль-Асада, и эта поездка
была Злосчастной с самого начала!"
А аль-Амджада и аль-Асада палил зной, и они чувствовали сильную жаж-
ду, так что даже высунули языки. И они стали звать на помощь, но никто
не помог им. И тогда они воскликнули: "О, если бы нас убили, мы избави-
лись бы от Этого! Но мы не знаем, куда умчался конь, и казначей побежал
за ним и оставил нас связанными. Если бы он пришел и убил нас, это было
легче, чем выносить такую муку!"
"О брат мой, - сказал аль-Асад, - потерпи: скоро придет к нам облег-
ченье от Аллаха, великого, славного, ведь конь умчался не иначе как по
милости Аллаха, а мучит нас только жажда".
И он встряхнулся и задвигался направо и налево, и его узы развяза-
лись, и тогда он поднялся и развязал узы своего брата, а затем взял меч
эмира и сказал своему брату: "Клянусь Аллахом, мы не уйдем отсюда, пока
не выясним и не узнаем, что с ним случилось!"
И они пошли по следам везиря, а следы привели их к Заросли, и братья
сказали один другому: "Поистине, конь и казначей не прошли дальше этой
заросли". - "Постой здесь, - сказал аль-Асад своему брату, - а я пойду в
заросль и посмотрю эмира". Но аль-Амджад воскликнул:
"Я не дам тебе войти в нее одному, и мы войдем только оба! Если мы
спасемся, то спасемся вместе, а если погибнем, то погибнем вместе".
И оба вошли и увидели, что лев уже бросился на казначея, и тот был
под ним словно воробей, но только од молил Аллаха и показывал рукою на
небо. И, когда альАмджад увидел это, он схватил меч и, бросившись на
льва, ударил его мечом между глаз, и лев упал и растянулся на Земле.
Эмир поднялся, дивясь этому делу, и увидел аль-Амджада и аль-Асада,
сыновей своего господина, которые стояли перед ним. И он кинулся им в
ноги и воскликнул:
"Клянусь Аллахом, о господа мои, не годится, чтобы я допустил с вами
крайность, убивши вас! Да не будет того, кто вас убьет! Я выкуплю вас
своей душой..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать четвертая ночь
Когда же настала двести двадцать четвертая ночь, она сказала: Дошло
до меня, о счастливый царь, что казначей сказал аль-Амджаду и аль-Асаду:
"Я выкуплю вас своей душой!" - а затем он поднялся в тот же час и минуту
и обнял их и спросил, каким образом они развязали на себе узы и явились.
И братья рассказали ему, что они почувствовали жажду и узы развязались
на одном из них, и тот развязал другого благодаря чистоте их намерений,
а потом они пошли по следу и пришли к нему.
И казначей, услышав эти слова, поблагодарил братьев за их поступок и
вышел с ними из заросли, и, оказавшись вне заросли, они сказали ему: "О
дядюшка, сделай так, как тебе велел наш отец", но казначей воскликнул:
"Не допусти Аллах, чтобы я приблизился к вам со злом! Знайте, что я хочу
снять с вас одежду и одеть вас в свою одежду, а потом я наполню две бу-
тылки кровью льва и пойду к царю и скажу ему: "Я убил их". А вы идите
странствовать по городам: земли Аллаха просторны, и знайте, о господа
мои, что разлука с вами мне тяжела".
И потом все заплакали, - и казначей и оба юноши, - и они сняли с себя
одежды, и казначей одел их в свое платье. И он отправился к царю, захва-
тив с собою их платье, и завязал платье каждого в узел, и наполнил бу-
тылки львиной кровью, и узлы он положил перед собою, на спину коня.
И казначей, простившись с братьями, поехал, направляясь в город, и
ехал до тех пор, пока не вошел к царю. Он поцеловал перед ним землю, и
царь увидал, что лицо у него изменилось (а было это из-за того, что слу-
чилось у него со львом), и подумал, что это потому, что он убил его сы-
новей. И царь обрадовался и спросил его: "Сделал ли ты то дело?" И каз-
начей ответил: "Да, о владыка наш!" - и протянул ему узлы, в которых бы-
ла одежда и бутылки, наполненные кровью.
"Как они себя показали и поручили ли они тебе чтонибудь?" - спросил
царь. И казначей ответил: "Я нашел их терпеливыми, отдавшимися тому, что
их постигло, и они сказали мне: "Нашему отцу простительно. Передай ему
от нас привет и скажи ему: "Ты не ответствен за то, что убил нас, и за
нашу кровь". И мы поручаем тебе передать ему такие два стиха". Вот они:
"Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворенные, -
Спаси же, Аллах, меня от козней шайтанов!
Причина всех бед они, возникших среди людей,
И в жизни людей земной и в области веры".
И, услыхав от казначея эти слова, царь надолго опустил голову к зем-
ле, и понял он, что эти слова его детей указывают, что они были убиты
