лением и возгласом: "У Аллаха ищу защиты!"
А потом он лег на ложе, на матрас из мадинского атласа, одинаковый по
обе стороны и набитый иракским шелком, а под головой у него была подуш-
ка, набитая перьями страуса. И когда он захотел лечь, он снял верхнюю
одежду и, освободившись от платья, лег в рубахе из тонкой вощеной мате-
рии, а голова его была покрыта голубой мервской повязкой. И в тот час
этой ночи Камараз-Заман стал подобен луне, когда она бывает полной в че-
тырнадцатую ночь месяца. Потом он накрылся шелковым плащом и заснул, и
фонарь горел у него в ногах, а свеча горела над его головой, и он спал
до первой трети ночи, не зная, что скрыто для него в неведомом и что ему
предопределил ведающий сокровенное.
И случилось по предопределенному велению и заранее назначенной
судьбе, что эта башня и эта комната были старые, покинутые в течение
многих лет. И в комнате был римский колодец, где пребывала джинния, ко-
торая жила в нем. А звали ее Маймуна, и была она из потомства Иблиса
проклятого и дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов..."
И Шахразаду застигло утро, в она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят седьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что эту джиннию звали Маймуна, и была она до-
черью Димирьята, одного из знаменитых царей [215] джиннов.
И когда Камар-аз-Заман проспал до первой трети ночи, эта ифритка под-
нялась из римского колодца и направилась к небу, чтобы украдкой подслу-
шивать [216], и, оказавшись на верху колодца, она увидела свет, который
горел в башне, в противность обычаю. А ифритка эта жила в том месте дол-
гий срок лет, и она сказала про себя: "Я ничего такого здесь раньше не
видела", - и, увидев свет, она изумилась до крайности, и ей пришло на
ум, что этому обстоятельству непременно должна быть причина.
И она направилась в сторону этого света и, увидев, что он исходит из
комнаты, подошла к ней и увидала евнуха, который спал у дверей комнаты.
А войдя в комнату, она нашла там поставленное ложе и на нем спящего че-
ловека, и свеча горела у него в головах, а фонарь горел у его ног. И иф-
ритка Маймуна подивилась этому Свету и мало-помалу подошла к нему и,
опустив крылья, встала у ложа.
Она сняла плащ с лица Камар-аз-Замана и взглянула на него и некоторое
время стояла, ошеломленная его красотою и прелестью, и оказалось, что
сияние его лица сильнее света свечки, и лицо его мерцало светом, и глаза
его, во сне, стали как глаза газели, и зрачки его почернели и щеки зар-
делись и веки расслабли, а брови изогнулись, как лук, и повеяло от него
благовонным мускусом, как сказал о нем поэт:
Я лобзал его, и чернели томно зрачки его,
Искусители, и щека его алела.
О душа, коль скажут хулители, что красе его
Есть подобие, так скажи ты им: "Подайте!"
И когда ифритка Маймуна, дочь Димирьята, увидала его, она прославила
Аллаха и воскликнула: "Благословен Аллах, лучший из творцов!" (А эта иф-
ритка была из правоверных джиннов.) Она продолжала некоторое время смот-
реть в лицо Камар-аз-Замана, восклицая: "Нет бога, кроме Аллаха!" - и
завидуя юноше, завидуя его красоте и прелести, и потом сказала про себя:
"Клянусь Аллахом, я не буду ему вредить и никому не дам его обидеть и
выкуплю его от всякого зла! Поистине, это красивое лицо достойно лишь
того, чтобы на него смотрели и прославляли за него Аллаха. Но как могло
случиться, что родные положили его в это разрушенное место; если бы к
нему сейчас явился кто-нибудь из наших маридов, он наверное погубил бы
"его".
Потом ифритка склонилась над Камар-аз-Заманом и поцеловала его между
глаз, а после этого она опустила плащ ему на лицо и, накрыв его, распах-
нула крылья и полетела в сторону неба. Она вылетела из-под сводов той
комнаты и продолжала лететь по воздуху, поднимаясь ввысь, пока не приб-
лизилась к нижнему небу [217]. И вдруг она услыхала хлопанье крыльев в
воздухе и направилась на этот шум. И когда она приблизилась, то оказа-
лось, что Это ифрит, которого звали Дахнаш, и Маймуна низверглась на не-
го, как низвергается ястреб.
И когда Дахнаш почуял ее и узнал, что это Маймуна, дочь царя джиннов,
он испугался, и у него затряслись поджилки. И он попросил у нее защиты и
сказал ей: "Заклинаю тебя величайшим, благороднейшим именем, и вышним
талисманом, что вырезан на перстне Сулеймана [218], будь со мною мягкой и
не вреди мне!"
И Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, и сердце ее сжалилось над
ним, и она сказала: "Ты заклинаешь меня, о проклятый, великою клятвой,
но я не отпущу тебя, пока ты не расскажешь, откуда ты сейчас прилетел".
- "О госпожа, - ответил ифрит, - знай, что прилетел я из крайних городов
Китая и с внутренних островов. Я расскажу тебе о диковине, которую я ви-
дел в эту ночь, и если ты найдешь, что мои слова - правда, позволь мне
лететь своей дорогой и напиши мне твоей рукой свидетельство, что я твой
вольноотпущенник, чтобы мне не причинил зла никто из племени джиннов -
летающих, вышних, нижних или ныряющих".
И Маймуна спросила его: "Что же ты видел этой ночью, о лжец, о прок-
лятый? Рассказывай и не лги мне, желая спастись от меня своей ложью.
Клянусь надписью, вырезанной в гнезде перстня Сулеймана ибн Дауда, - мир
с ними обоими! - если твои слова не будут правдивы, я вырву тебе перья
своей рукой, порву твою кожу и переломаю тебе кости!" И ифрит Дахнаш,
сын Шамхураша крылатого, ответил ей; "Я согласен, о госпожа, на это ус-
ловие..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят восьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло ме-
ня, о счастливый царь, что Дахнаш ответил Маймуне: "Я согласен, о госпо-
жа, на это условие, - а потом он сказал: - Знай, о госпожа, что этой
ночью я улетел с внутренних островов в землях китайских (а это земля ца-
ря аль-Гайюра, владыки островов и земель и семи дворцов). И у этого Варя
я видел дочку, лучше которой не сотворил Аллах в ее время. Я не могу те-
бе описать ее, так как мой язык не имеет сил, чтобы ее описать как долж-
но, но я упомяну о некоторых ее качествах приблизительно. Ее волосы -
как ночь разлуки и расставанья, а лицо ее - точно дни единенья, и отлич-
но описал ее тот, кто сказал:
Распустила три она локона из волос своих
Ночью темною и четыре ночи явила нам,
И к луне на небе лицом она обратилась,
И явила мне две луны она одновременно.
И нос ее - как острие полированного меча, а щеки - точно алое вино.
Ее щеки похожи на анемон, и губы ее - точно кораллы или сердолик, ее
слюна желаннее вина, и вкус ее погасит мучительный огонь. Ее языком дви-
жет великий разум и всегда готовый ответ, и грудь ее - искушение для
тех, кто ее видит. Слава же тому, кто ее сотворил и соразмерил!
И две руки ее круглые и гладкие, как сказал о ней поэт, охваченный
любовью:
И кисти, которые, браслетов не будь на них,
Текли бы из рукавов, как быстрый ручей течет.
А груди ее точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых за-
имствуют луна и солнце. И живот у нее в свернутых складках, как складки
египетских материи, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным
свиткам. И доходит это все до тонкого стана, подобного призраку вообра-
жения, а он покоится на бедрах, похожих на кучи песку, и сажают они ее,
когда она хочет встать, я пробуждают ее, когда она хочет спать, как ска-
зал поэт (и хорошо сказал):
И бедра ее ко слабому прикрепились,
А бедра ведь те и к ней и ко мне жестоки.
Как вспомню я их, меня поднимут они тотчас,
Ее же они, коль встанет она, посадят.
И этот таз обременяет две ляжки, округленные и гладкие, а икры ее -
точно столбы из жемчуга, и все это носят ноги, тонкие и заостренные, как
острие копья, - творение заботливого, судящего. И подивился я их малым
размерам: как могут они носить то, что над ними? И я был краток в описа-
нии и кончаю его, боясь затянуть..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят девятая ночь
Когда же настала сто семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш ибн Шамхураш говорил ифритке
Маймуне: "И я был краток в описании ее, боясь его затянуть".
И, услышав описание этой девушки и ее красоты и прелести, Маймуна
изумилась, а Дахнаш сказал ей: "Поистине, отец этой девушки могучий
царь, витязь нападающий, погружающийся в шум битв и ночью и днем. И не
страшится он смерти и не боится кончины, ибо он жестокий несправедливец
и мрачный видом покровитель.
Он обладает войсками и отрядами, областями, островами, городами и до-
мами, и зовут его царь аль-Гайюр, владыка островов, морей и семи двор-
цов. И любил он свою дочь, ту девушку, которую я описал тебе, сильной
любовью. Из-за своей любви к ней он свез к себе богатства всех царей и
построил ей семь дворцов - каждый дворец особого рода: первый дворец -
из хрусталя, второй - из мрамора, третий - из китайского железа, четвер-
тый дворец - из руд и драгоценных камней, пятый - из глины, разноцветных
агатов и алмазов, шестой дворец - из серебра и седьмой - из золота.
И он наполнил эти семь дворцов разнообразными, роскошными коврами из
шелка, золотыми и серебряными сосудами и всякой утварью, которая нужна
царям. И он приказал своей дочери жить в каждом из этих дворцов часть
года, а затем переезжать в другой дворец. А имя ее - царевна Будур [219].
И когда красота царевны сделалась знаменита и молва о ней распростра-
нилась по странам, все цари стали посылать к ее отцу, сватая у него де-
вушку. И отец советовался с нею и склонял ее к замужеству, но разговоры
о замужестве были ей отвратительны. И она говорила своему отцу: "О ба-
тюшка, нет у меня никакой охоты выходить замуж. Я госпожа, правительница
и царица, и правлю людьми и не хочу мужчины, который будет править
мною".
И всякий раз, как она отказывалась выйти замуж, желание сватавшихся
все увеличивалось. И тогда все цари внутренних островов Китая принялись
посылать ее отцу подарки и редкости и писать ему относительно брака с
нею. И отец много раз советовал ей выйти замуж, по девушка прекословила
ему и была с ним дерзка, и разгневалась на него и сказала: "О батюшка,
если ты еще раз заговоришь со мной о замужестве, я пойду в комнату,
возьму меч и воткну его рукояткой в землю, а острие я приложу к животу и
обопрусь на него, так что оно выйдет из моей спины, и убью себя".
И когда отец услышал от дочери эти слова, свет стал мраком пред лицом
его, и сердце его загорелось из-за дочери великим огнем. Он испугался,
что она убьет себя, и не знал, как быть с нею и с царями, которые к ней
посватались.
"Если уж тебе никак не выйти замуж, воздержись от того, чтобы входить
и выходить", - сказал он ей, и затем ввел ее в комнату, заточил ее там и
приставил, чтобы сторожить ее, десять старух управительниц. Он запретил
ей появляться в тех семи дворцах и сделал вид, что гневен на нее, а ко
всем царям он отправил письма и известил их, что разум девушки поражен
бесноватостью. И сейчас год, как она в заточении".
А потом ифрит Дахнаш сказал ифритке Маймуне: "Я отправляюсь к ней
каждую ночь, о госпожа, и смотрю на нее и наслаждаюсь ее лицом, и целую
ее, спящую, меж глаз. Из за любви к ней я не причиняю ей вреда или обид
и не сажусь на нее, так как ее юность прекрасна и прелесть ее редкостна
и каждый, кто увидит ее, приревнует к самому себе. Заклинаю тебя, о гос-
пожа, воротись со мною и посмотри на ее красоту, прелесть и стройность,
и соразмерность, а после этого, если захочешь меня наказать и взять в
плен, сделай это: ведь и приказ и запрет принадлежит тебе".
И ифрит Дахнаш поник головой и опустил крылья к земле, а ифритка Май-
