что; у меня нет бумаги, у меня нет книг, купить их мне не на что. Мне
очень нужно немного денег, я обращаюсь к вам, братец, с сердцем, полным
раскаяния.
- И это все?
- Да, - ответил школяр. - Немного денег!
- У меня их нет.
Тут школяр заговорил с серьезным и вместе решительном видом:
- В таком случае, братец, хоть мне это и очень прискорбно, но я дол-
жен вам сказать, что другие мне делают выгодные предложения. Вы не жела-
ете дать мне денег? Нет? В таком случае я становлюсь бродягой.
Произнося это ужасное слово, он принял позу Аякса, ожидающего, что
его поразит молния.
Архидьякон холодно ответил:
- Становись бродягой.
Жеан отвесил ему низкий поклон и" насвистывая, спустился с монастырс-
кой лестницы.
В ту минуту, когда он проходил по монастырскому двору под окном кельи
брата, он услыхал, как это окно распахнулось; он поднял голову и увидел
в окне строгое лицо архидьякона.
- Убирайся к дьяволу! - крикнул Клод. - Вот тебе деньги - больше ты
от меня ничего не получишь!
Кошелек, который бросил Жеану священник, набил школяру на лбу большую
шишку. Жеан подобрал его и удалился, раздосадованный и в то же время до-
вольный, точно собака, которую забросали мозговыми костями.
III. Да здравствует веселье!
Читатель, быть может, не забыл, что часть Двора чудес была ограждена
древней стеной, опоясывавшей город, большая часть башен которой уже тог-
да начала разрушаться. Одну из этих башен бродяги приспособили для своих
увеселений. В нижней зале помещался кабачок, а все прочее размещалось в
верхних этажах. Башня представляла собой самый оживленный, а следова-
тельно, и самый отвратительный уголок царства бродяг. То был чудовищный,
денно и нощно гудевший улей. По ночам, когда большинство нищей братии
спало, когда на грязных фасадах домов, выходивших на площадь, не остава-
лось ни одного освещенного окна, когда ни малейшего звука не доносилось
из бесчисленных лачуг, из муравейников, кишевших ворами, девками, краде-
ными или незаконнорожденными детьми, веселую башню можно было узнать по
неумолкавшему в ней шуму, по багровому свету, струившемуся из отдушин,
из окон, из расщелин потрескавшихся стен, словом, из всех ее пор.
Итак, подвальный этаж башни служил кабаком. В него спускались, мино-
вав низкую дверь, по крутой, словно александрийский стих, лестнице. Вы-
веску на двери заменяла чудовищная мазня, изображавшая новые монеты и
зарезанных цыплят, с шутливой надписью: "Кабачок звонарей по усопшим".
Однажды вечером, когда со всех колоколен Парижа прозвучал сигнал ту-
шения огней, ночная стража, если бы ей дана была возможность проникнуть
в страшный Двор чудес, заметила бы, что в таверне бродяг шумнее, чем
всегда, больше пьют и крепче сквернословят. Перед входной дверью, на
площади, виднелись кучки людей, переговаривавшихся шепотом, как бывает,
когда затевается какое-нибудь важное дело. Сидя на корточках, оборванцы
точили о камни мостовой дрянные железные ножи.
Между тем в самой таверне вино и игра до такой степени отвлекали бро-
дяг от мыслей, которые в этот вечер занимали все умы, что из их разгово-
ра трудно было понять, о чем собственно идет речь. Заметно было лишь,
что все они казались веселее обычного и что у каждого из них между колен
сверкало оружие - кривой нож, топор, тяжелый палаш или приклад от ста-
ринной пищали.
Круглая зала башни была просторна, но столы были так тесно сдвинуты,
а гуляк за ними так много, что все находившиеся в этой таверне, мужчины,
женщины, скамьи, пивные кружки - все, что пило, спало, играло, здоровые
и калеки, казалось перемешанным как попало, в том порядке и с соблюдени-
ем той же симметрии, как и сваленные в кучу устричные раковины. На сто-
лах стояли зажженные сальные свечи, но главным источником света, играв-
шим в этом кабаке роль люстры в оперной зале, был очаг. Подвал пропиты-
вала сырость, и в камине постоянно, даже летом, горел огонь. И сейчас в
этом громадном, покрытом лепными украшениями камине с тяжелыми железными
решетками и кухонной утварью пылало то сильное пламя, питаемое дровами
вперемежку с торфом, которое в деревнях, вырываясь ночью из окон кузни-
цы, бросает кроваво-красный отсвет на стены противоположных домов.
Большая собака, важно восседавшая на куче золы, вращала перед горящими
углями вертел с мясом.
Однако, несмотря на беспорядок, оглядевшись, можно было отличить в
этой толпе три главные группы людей, теснившиеся вокруг трех уже извест-
ных читателю особ. Одна из этих особ, нелепо наряженная в пестрые вос-
точные лохмотья, был Матиас Хунгади Спикали, герцог египетский и цыганс-
кий. Этот мошенник сидел на столе, поджав под себя ноги, и, подняв па-
лец, громким голосом посвящал в тайны черной и белой магии окружавших
его многочисленных слушателей, которые внимали ему с разинутыми от удив-
ления ртами.
Другие сгрудились вокруг нашего старого приятеля, вооруженного до зу-
бов славного короля Арго. Клопен Труйльфу с пресерьезным видом тихим го-
лосом руководил опустошением огромной бочки с выбитым дном, откуда,
словно яблоки и виноград из рога изобилия, сыпались топоры, шпаги, шле-
мы, кольчужные рубахи, отдельные части брони, наконечники пик и копий,
простые и нарезные стрелы. Каждый брал, что хотел, - кто каску, кто шпа-
гу, кто кинжал с крестообразной рукояткой. Даже дети вооружались, даже
безногие, облекшись в броню и латы, ползали между ног пирующих, словно
огромные блестящие жуки.
Наконец наиболее шумное, наиболее веселое и многочисленное скопище
заполняло скамьи и столы, где ораторствовал и сквернословил чей-то прон-
зительный голос, который вырывался из-под тяжелого воинского снаряжения,
громыхавшего всеми своими частями - от шлема до шпор. У человека, сплошь
увешанного этими рыцарскими доспехами, виднелись только его нахальный
покрасневший вздернутый нос, белокурый локон, розовые губы да дерзкие
глаза. За поясом у него было заткнуто несколько ножей и кинжалов, на бо-
ку висела большая шпага, слева лежал заржавевший самострел, перед ним
стояла объемистая кружка вина, а по правую руку сидела полная, небрежно
одетая девица. Все вокруг хохотали, ругались и пили.
Прибавьте к этому еще двадцать более мелких групп, пробегавших с кув-
шинами на голове слуг и служанок, игроков, склонившихся над шарами, шаш-
ками, костями, рейками, над азартной игрой в кольца, ссоры в одном углу,
поцелуи в другом, и вы составите себе некоторое понятие об общем харак-
тере этой картины, освещенной колеблющимся светом полыхавшего пламени,
заставлявшего плясать на стенах кабака множество огромных причудливых
теней.
Все кругом гудело, точно внутри колокола во время великого звона.
Противень под вертелом, куда стекал дождь шипящего сала, заполнял
своим неумолчным треском паузы между диалогами, которые, скрещиваясь,
доносились со всех концов залы.
Среди всего этого гвалта в глубине таверны, на скамье, вплотную к
очагу, сидел, вытянув ноги и уставившись на горящие головни, философ,
погруженный в размышления. То был Пьер Гренгуар.
- Ну, живее! Поворачивайтесь! Вооружайтесь! Через час выступаем! -
говорил Клопен Труйльфу арготинцам.
Одна из девиц напевала:
Доброй ночи, отец мой и мать!
Уж последние гаснут огни!
Двое картежников ссорились.
- Ты подлец! - побагровев, орал один из них, показывая другому кулак.
- Я тебя так разукрашу трефами, что в королевской колоде карт ты сможешь
заменить валета!
- Уф! Тут столько народу, сколько булыжников в мостовой! - ворчал ка-
кой-то нормандец, которого можно было узнать по его гнусавому произноше-
нию.
- Детки! - говорил фальцетом герцог египетский, обращаясь к своим
слушателям. - Французские колдуньи летают на шабаш без помела, без мази,
без козла, только при помощи нескольких волшебных слов. Итальянских
ведьм у дверей всегда ждет козел. Но все они непременно вылетают через
дымовую трубу.
Голос молодого повесы, вооруженного с головы до пят, покрывал весь
этот галдеж.
- Слава! Слава! - орал он. - Сегодня я в первый раз выйду на поле
брани! Бродяга! Я бродяга, клянусь Христовым пузом! Налейте мне вина!
Друзья! Меня зовут Жеан Фролло Мельник, я дворянин. Я уверен, что если
бы бог был молодцом, он сделался бы грабителем. Братья! Мы предпринимаем
славную вылазку. Мы храбрецы. Осадить собор, выломать двери, похитить
красотку, спасти ее от судей, спасти от попов, разнести монастырь, сжечь
епископа в его доме, - все это мы сварганим быстрее, чем какой-нибудь
бургомистр успеет проглотить ложку супа! Наше дело правое! Ограбим Собор
Богоматери, и дело с концом! Повесим Квазимодо. Сударыни! Вы знаете Ква-
зимодо? Вам не случалось видеть, как он, запыхавшись, летает верхом на
большом колоколе в Троицын день? Рога сатаны! Это великолепно! Словно
дьявол, оседлавший медную пасть! Друзья! Выслушайте меня! Нутром своим я
бродяга, в душе я арготинец, от природы я вор. Я был очень богат, но я
слопал свое богатство. Моя матушка прочила меня в офицеры, батюшка - в
дьяконы, тетка - в судьи, бабушка - в королевские протонотариусы, двою-
родная бабка - в казначеи военного ведомства. А я стал бродягой. Я ска-
зал об этом батюшке, - тот швырнул мне в лицо проклятия" я сказал об
этом матушке, почтенной женщине, - она захныкала и распустила нюни, как
вот это сырое полено на каминной решетке. Да здравствует веселье! Я схо-
жу с ума! Кабатчица, милашка, дай-ка другого вина! У меня есть еще чем
заплатить. Не надо больше сюренского, оно дерет горло, - с таким же ус-
пехом я могу прополоскать горло плетеной корзинкой!
Весь сброд, хохоча, рукоплескал ему; заметив, что шум вокруг него
усилился, школяр воскликнул:
- Что за чудный гвалт! Populi debacchantis роpulosa debacchatio?
[142] - И, закатив глаза от восторга, запел, как каноник, начинающий ве-
черню: - Quae сапtica! Quae organa! Quae cantilenae! Quae melodiae hie
sine fine decantantur! Sonant melliflua humnorum organa, suavissima
angelorum melodia, cantica canticorum mira!.. [143]
Вдруг он прервал пение:
- Чертова трактирщица! Дай-ка мне поужинать!
Наступила минута почти полного затишья, а потом раздался пронзи-
тельный голос герцога египетского, поучавшего окружающих его цыган:
- ...Ласку зовут Адуиной, лисицу - Синей ножкой или Лесным бродягой,
волка - Сероногим или Золотоногим, медведя - Стариком или Дедушкой. Кол-
пачок гнома делает человека невидимкой и позволяет видеть невидимое.
Всякую жабу, которую желают окрестить, наряжают в красный или черный
бархат и привязывают ей одну погремушку на шею, а другую к ногам; кум
держит ей голову, кума - зад. Только демон Сидрагазум может заставить
девушек плясать нагими.
- Клянусь обедней! - прервал его Жеан. - Я желал бы быть демоном Сид-
рагазумом.
Между тем бродяги продолжали вооружаться, перешептываясь в другом уг-
лу кабака.
- Бедняжка Эсмеральда, - говорил один цыган. - Ведь она наша сестра!
Надо ее вытащить оттуда.
- Разве она все еще в Соборе Богоматери? - спросил какой-то лжебанк-
рот.
- Да, черт возьми!
- Так что ж, друзья! - воскликнул лжебанкрот. - В поход на Собор Бо-
гоматери! Тем более что там, в часовне святого Фереоля и Ферюсьона, име-
ются две статуи, изображающие Иоанна Крестителя, а другая - святого Ан-
тония, обе из чистого золота, весом в семь золотых марок пятнадцать эс-
терлинов, а подножие у них из позолоченного серебра, весом в семнадцать
марок и пять унций. Я знаю это доподлинно, я золотых дел мастер.
Тут Жеану принесли ужин, и, положив голову на грудь сидевшей с ним
рядом девицы, он воскликнул:
- Клянусь святым Фультом Люкским, которого народ называет "Святой
Спесивец", я вполне счастлив. Вон там, против меня, сидит болван с го-
