они жалели бы об этом.
- Вы не желаете ей помочь?
- Я бы с удовольствием ей помог, отец Клод. А вдруг я впутаюсь в
скверную историю?
- Что за важность!
- Как что за важность?! Хорошо вам так рассуждать, учитель, а у меня
начаты два больших сочинения.
Священник ударил себя по лбу. Несмотря на его напускное спокойствие,
время от времени резкий жест выдавал его внутреннее волнение.
- Как ее спасти?
Гренгуар ответил:
- Учитель! Я скажу вам: Lpadelt, что по-турецки означает: "Бог - наша
надежда".
- Как ее спасти? - повторил задумчиво Клод.
Теперь Гренгуар хлопнул себя по лбу.
- Послушайте, учитель! Я одарен воображением. Я найду выход... Что,
если попросить короля о помиловании?
- Людовика Одиннадцатого? О помиловании?
- А почему бы нет?
- Поди отними кость у тигра!
Гренгуар принялся измышлять новые способы.
- Хорошо, извольте! Угодно вам, я обращусь с заявлением к повитухам о
том, что девушка беременна?
Это заставило вспыхнуть впалые глаза священника.
- Беременна! Негодяй! Разве тебе что-нибудь известно?
Вид его испугал Гренгуара. Он поспешил ответить:
- О нет, только не мне! Наш брак был настоящим foris-maritagium
[140]. Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки.
- Безумие! Позор! Замолчи!
- Вы зря горячитесь, - проворчал Гренгуар. - Добились бы отсрочки,
вреда это никому не принесло бы, а повитухи, бедные женщины, заработали
бы сорок парижских денье.
Священник не слушал его.
- А между тем необходимо, чтобы она вышла оттуда! - бормотал он. -
Постановление вступит в силу через три дня! Но не будь даже постановле-
ния... Квазимодо! У женщин такой извращенный вкус! - Он повысил голос: -
Мэтр Пьер! Я все хорошо обдумал, есть только одно средство спасения.
- Какое же? Я больше не вижу ни одного.
- Слушайте, мэтр Пьер! Вспомните, что вы обязаны ей жизнью. Я откро-
венно изложу вам мой план. Церковь день и ночь охраняют. Оттуда выпуска-
ют лишь тех, кого видели входящими. Вы придете. Я провожу вас к ней. Вы
обменяетесь с ней платьем. Она наденет ваш плащ, а вы - ее юбку.
- До сих пор все идет гладко, - заметил философ. - А дальше?
- А дальше? Она выйдет, вы останетесь. Вас, может быть, повесят, но
зато она будет спасена.
Гренгуар с озабоченным видом почесал у себя за ухом.
- Такая мысль мне никогда бы не пришла в голову!
Открытое и добродушное лицо поэта внезапно омрачилось, словно веселый
итальянский пейзаж, когда неожиданно набежавший порыв сердитого ветра
нагоняет облака на солнце.
- Итак, Гренгуар, что вы скажете об этом плане?
- Скажу, учитель, что меня повесят не "может быть", а вне всякого
сомнения.
- Это нас не касается.
- Черт возьми! - сказал Гренгуар.
- Она спасла вам жизнь. Вы только уплатите долг.
- У меня много других долгов, которых я не плачу.
- Мэтр Пьер! Это необходимо.
Архидьякон говорил повелительно.
- Послушайте, отец Клод! - заговорил оторопевший поэт. - Вы настаива-
ете, но вы не правы. Я не вижу, почему я должен дать себя повесить вмес-
то другого.
- Да что вас так привязывает к жизни?
- Многое!
- Что же именно, позвольте вас спросить?
- Что именно?.. Воздух, небо, утро, вечер, сияние луны, мои добрые
приятели бродяги, веселые перебранки с девками, изучение дивных архитек-
турных памятников Парижа, три объемистых сочинения, которые я должен на-
писать, - одно из них направлено против епископа и его мельниц. Да мало
ли что! Анаксагор говорил, что живет на свете, чтоб любоваться солнцем.
И потом, я имею счастье проводить время с утра и до вечера в обществе
гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно.
- Пустозвон! - пробурчал архидьякон. - Скажи, однако, кто тебе сохра-
нил эту жизнь, которую ты находишь очень приятной? Кому ты обязан тем,
что дышишь воздухом, что любуешься небом, что еще имеешь возможность те-
шить свой птичий ум всякими бреднями и дурачествами? Где бы ты был без
Эсмеральды? И ты хочешь, чтобы она умерла! Она, благодаря которой ты
жив! Ты хочешь смерти этого прелестного, кроткого, пленительного созда-
ния, без которого померкнет дневной свет! Еще более божественного, чем
сам господь бог! А ты, полумудрец-полубезумец, ты, черновой набросок че-
го-то, нечто вроде растения, воображающего, что оно движется и мыслит,
ты будешь пользоваться жизнью, которую украл у нее, - жизнью, столь же
бесполезной, как свеча, зажженная в полдень! Прояви немного жалости,
Гренгуар! Будь в свою очередь великодушен. Она показала тебе пример.
Священник говорил с жаром. Гренгуар слушал сначала безучастно, потом
растрогался, и наконец мертвенно-бледное лицо его исказилось гримасой,
придавшей ему сходство с новорожденным, у которого схватил живот.
- Вы красноречивы! - проговорил он, отирая слезу. - Хорошо! Я поду-
маю. Ну и странная же мысль пришла вам в голову! Впрочем, - помолчав,
продолжал он, - кто знает? Может быть, они меня и не повесят. Не всегда
женится тот, кто обручился. Когда они меня найдут в этом убежище столь
нелепо выряженным, в юбке и чепчике, быть может, они расхохочутся. А по-
том, если они меня даже и вздернут, ну так что же! Смерть от веревки -
такая же смерть, как и всякая другая, или, вернее, не похожая на всякую
другую. Это смерть, достойная мудреца, который всю жизнь колебался; она
- ни рыба ни мясо, подобно уму истинного скептика; это смерть, носящая
на себе отпечаток пирронизма и нерешительности, занимающая середину меж-
ду небом и землею и оставляющая вас висеть в воздухе. Это смерть филосо-
фа, для которой я, может статься, был предназначен. Хорошо умереть так,
как жил!
Священник перебил его:
- Итак, решено?
- Да и что такое смерть в конце концов? - с увлечением продолжал
Гренгуар. - Неприятное мгновение, дорожная пошлина, переход из ничто-
жества в небытие. Некто спросил мегалополийца Керкидаса, желает ли он
умереть. "Почему бы нет? - ответил тот. - За гробом я увижу великих лю-
дей: Пифагора - среди философов, Гекатея - среди историков, Гомера -
среди поэтов, Олимпия - среди музыкантов".
Архидьякон протянул ему руку.
- Итак, решено? Вы придете завтра.
Этот жест вернул Гренгуара к действительности.
- Э нет! - сказал он тоном человека, пробудившегося от сна. - Быть
повешенным - это слишком нелепо! Не хочу!
- В таком случае прощайте! - уходя, архидьякон пробормотал сквозь зу-
бы: "Я тебя разыщу!"
"Я не хочу, чтобы этот окаянный меня разыскал", - подумал Гренгуар и
побежал вслед за Клодом.
- Послушайте, ваше высокопреподобие! Что за распри между старыми
друзьями? Вы принимаете участие в этой девушке, то есть в моей жене хо-
тел я сказать, - хорошо! Вы придумали хитроумный способ вывести ее нев-
редимой из собора, но ваше средство чрезвычайно неприятно мне, Гренгуа-
ру. А что, если мне пришел в голову другой способ? Предупреждаю вас, что
меня осенила блестящая мысль. Если я предложу вам отчаянный план, как
вызволить ее из беды, не подвергая мою шею ни малейшей опасности знаком-
ства с петлей, что вы на это скажете? Это вас удовлетворит? Так ли уж
необходимо мне быть повешенным, чтобы вы остались довольны?
Священник с нетерпением рвал пуговицы своей сутаны.
- Болтун! Какой же у тебя план?
"Да, - продолжал Гренгуар, разговаривая сам с собой и приложив с глу-
бокомысленным видом указательный палец к кончику своего носа, - именно
так! Бродяги - молодцы. Цыганское племя ее любит. Они поднимутся по пер-
вому же слову. Нет ничего легче. Напасть врасплох. В суматохе ее легко
будет похитить. Завтра же вечером... Они будут рады".
- Твой способ! Говори же! - встряхнув его, сказал священник.
Гренгуар величественно обернулся к нему:
- Да оставьте меня в покое! Неужели вы не видите, что я соображаю?
Он подумал еще несколько минут, а затем принялся аплодировать своей
мысли, восклицая:
- Великолепно! Дело верное!
- Способ! - вне себя от ярости крикнул Клод.
Гренгуар сиял.
- Подойдите ближе, чтобы я мог вам сказать об этом на ухо. Это забав-
ный контрудар, который всех нас выведет из затруднительного положения.
Черт возьми! Согласитесь, я не дурак!
Вдруг он спохватился:
- Постойте! А козочка с нею?
- Да, черт тебя подери!
- А ее тоже повесили бы?
- Ну и что же?
- Да, они бы ее повесили. Месяц тому назад они повесили свинью. Пала-
чу это на руку. Потом он съедает мясо. Повесить мою хорошенькую Джали!
Бедный ягненочек!
- Проклятье! - воскликнул Клод. - Ты сам настоящий палач! Ну что ты
изобрел, пройдоха? Щипцами, что ли, надо из тебя вытащить твой способ?
- Успокойтесь, учитель! Слушайте!
Гренгуар, наклонившись к уху архидьякона, принялся что-то шептать
ему, беспокойным взглядом окидывая улицу, где, впрочем, не было ни души.
Когда он кончил, Клод пожал ему руку и холодно проговорил:
- Хорошо. До завтра!
- До завтра! - проговорил Гренгуар.
Архидьякон направился в одну сторону, а он пошел в другую.
- Затея смелая, мэтр Пьер Гренгуар! - бормотал он. - Ну, ничего. Если
мы люди маленькие, отсюда еще не следует, что мы боимся больших дел.
Ведь притащил же Битон на своих плечах целого быка! А трясогузки, славки
и каменки перелетают через океан.
II. Становясь бродягой
Вернувшись в монастырь, архидьякон нашел у двери своей кельи младшего
брата, Жеана Мельника, - тот дожидался его и разгонял скуку ожидания,
рисуя углем на стене профиль старшего брата с огромным носом.
Отец Клод мельком посмотрел на брата. Он был занят своими мыслями.
Веселое лицо повесы, улыбки которого столько раз проясняли мрачную физи-
ономию священника, ныне было бессильно рассеять туман, сгущавшийся с
каждым днем в этой порочной, зловонной, загнившей душе.
- Братец! - робко заговорил Жеан. - Я пришел повидаться с вами.
Архидьякон даже не взглянул на него.
- Дальше что?
- Братец! - продолжал лицемер. - Вы так добры ко мне и даете такие
благие советы, что я постоянно возвращаюсь к вам.
- Еще что?
- Братец! Вы были совершенно правы, когда говорили мне: "Жеан! Жеан!
Cessat doctorum doctrina, discipulorum discipline! [141]. Жеан, будь
благоразумен, Жеан, учись, Жеан, не отлучайся на ночь из коллежа без
уважительных причин и без разрешения наставника. Не дерись с пикардийца-
ми, noli, Joannes, verberare Picardos. He залеживайся, подобно безгра-
мотному ослу, quasi aslnus illiteratus на подстилке. Жеан, не противься
наказанию, которое угодно будет наложить на тебя учителю. Жеан, посещай
каждый вечер часовню и пой псалмы, стихи и молитвы Пречистой деве Ма-
рии!" Какие это были превосходные наставления!
- Ну и что же?
- Брат! Перед вами преступник, грешник, негодяй, развратник, чудови-
ще! Дорогой брат! Жеан все ваши советы превратил в солому и навоз, он
попрал их ногами. Я жестоко за это наказан, и господь бог совершенно
прав. Пока у меня были деньги, я кутил, безумствовал, вел разгульную
жизнь! О, сколь пленителен разврат с виду и сколь отвратительна и скучна
его изнанка! Теперь у меня нет ни единого беляка; я продал свою просты-
ню, сорочку и полотенце. Прощай, веселая жизнь! Чудесная свеча потухла,
и у меня остался лишь сальный огарок, чадящий мне в нос. Девчонки меня
высмеивают. Я пью одну воду. Меня терзают угрызения совести и кредиторы.
- Вывод? - спросил архидьякон.
- Дражайший брат! Я так хотел бы вернуться к праведной жизни! Я при-
шел к вам с сокрушенным сердцем. Я грешник. Я каюсь. Я бью себя в грудь
кулаками. Как вы были правы, когда хотели, чтобы я получил степень ли-
ценциата и сделался помощником наставника в коллеже Торши! Теперь я и
сам чувствую, что в этом мое настоящее призвание. Но мои чернила высох-
ли, купить чернила мне не на что; у меня нет перьев, купить их мне не на
